Мнимые люди - Андрей Белоусов

И было в этом зрелище, что-то завораживающее и пугающее одновременно. Но всё же, основное в увиденном, была какая-то: гармоничность и определённость, людей, забывших о личностном «Я», и соединившихся в единое целое, движимое лишь одной целью — выжить. Они больше не представляли собой индивидуумы, они стали чем-то большим и величественным в общей массе, этаким новым, живым организмом, с единой для всех нуждой и жаждой жизни.

Живые кляксы, движущиеся по городу, в целях безопасности сопровождали военные на бронетехнике и полевые кухни, а сверху, время от времени над ними пролетали, патрульные вертолёты собирающие информацию для штабов оккупационных войск. Вскоре люди ведомые картежом, вышли к новым местам дислокации эвакуационных пунктов. И придя на место, волна или клякса, обтекла блок посты и заполнив собой всё свободное пространство в радиусе сот метров, успокоилась и осела. И лишь кратковременные возмущения на её поверхности, напоминали, что клякса всё ещё сплоченный и живой организм и очень-очень опасный…

* * *

Пункты эвакуации, охранялись моторизованными батальонами спецназа. Отгородившись от людской толпы, бронетехникой и металлическим забором, солдаты возвели вокруг себя санитарную зону. Но уж слишком хлипкая была их оборона и не надёжная и потому отгородившись от людей, солдаты всё равно пребывали в постоянном стрессе. И всё потому, что кожей чувствовали всю нервозность людей, здраво понимая, что их мнимая защита не сможет сдержать напор огромной толпы, вздумай она пойти на штурм. Сметут как котят, даже не заметив.

А люди всё приходили и приходили. И всё новые волны вливались в огромную дико ревущую толпу, распирая её от перенасыщения. А шум вокруг стоял такой, от постоянного гомона которого, хотелось с силой зажать уши и бежать, бежать дико крича самому, только бы подальше, из этого места…

Солдаты же боялись толпы. Боялись её агрессии. Боялись её стихийности, но больше всего они боялись, той неизвестной болезни, что бесчинствовала в городе. И что каждый человек в той толпе, мог оказаться потенциальным разносчиком болезни, подстёгивал солдат к ответной агрессии и нервозности, по отношению к мирным людям.

Сержант Ерофеев, первый раз заступил на такого рода службу: охранять пропускной пункт, пока врачи проводят досмотр людей, выдавая по десять граммов спирта. И его сразу же ошеломило такое скопление народа. Оно повергло в шок. У себя на родине, в деревне «Горловка», он и за всю жизнь-то видел не больше ста человек. А тут… Он даже не мог и представить, что людей может быть так много.

Да он знал конечно, что в России проживает сто сорок миллионов человек. Но одно дело знать, а вот увидеть своими глазами, хотя бы пол миллиона, да ещё когда каждый, что-то от тебя хочет и не просто хочет, а требует, грозится и проклинает, пытаясь прорваться; рыдает, умоляет или просто проклинает, тут волей не волей, а с ума сойдёшь. Лишь одно его спасало: дежурство подходит к концу, а там спокойствие, тишина и спасительный сон, без сновидений.

И похоже на то, что те же самые мысли, спасали от сумасшествия и остальных солдат находившихся в карауле. Сержант Ерофеев, время от времени, опасливо бросал в их сторону взгляд, ярко представляя, как у тех напряжённы лица под маской респираторов, воочию видя их руки, с побелевшими от напряжения пальцами, сжимающие автомат. После чего мысленно качал головой:

«Да… Случись что, и тут начнётся бойня».

Тем временем на улице вечерело. Огромный, красный диск солнца, на фоне безоблачного, глубокого неба, скрывшись за высокими домами, клонился к горизонту, уступая место тьме, а с ней и беспощадному морозу, что с заходом солнца, только крепчал и набирал силу. Потому что, ночью его власть становилась безоговорочной.

Но несмотря на усиливающийся мороз, сержант Ерофеев, как это не странно, предпочёл бы лишний раз отстоять ночную смену, нежели дневную, уже третью, за всё дежурство. А всё потому, что ночью основной народ расходился по близлежащим домам: греться и отсыпаться. И улица сразу наполовину пустела, а напряжённость обстановки, как-то сама собой, спадала, и уже не так боишься, что огромная прорва народа, в один прекрасный момент, решиться штурмовать хилые баррикады.

От созерцания, уходящих лучей солнца, сержанта Ерофеева отвлёк субтильный мужичок, в драповом, черном пальто и кроличьей шапке. Мужичок своим поведением нарушал слаженную работу военных санитаров, мыча что-то себе под нос.

— В чём проблема санитар? — спросил Ерофеев, настораживаясь. До этого момента граждане, как послушные кролики мирно проходили процедуру и до сих пор не создавали ощутимых проблем.

— Вот, гражданин не желает проходить тест. Мычит только и всё машет головой, — ответил санитар пожимая плечами.

— Гражданин, отойдём в сторонку. — Ерофеев подхватил мужичонку под локоть и отвёл в сторону, освобождая проход. — Степанков! На мушку этого.

— Есть! — один из солдат, в камуфляжной форме, отделился от цепи солдат. Подбежал к сержанту и навёл дуло автомата на мужичка.

Тот, завидев дуло автомата, враз побледнел и почему-то наоборот стал более настойчиво, о чём-то мычать, размахивая руками.

Ерофеев, пожалев мужика — «дурной наверно» — опустил автомат и взяв мерный стаканчик со спиртом протянул чудаку. Мужичок посмотрел, посмотрел, но к стаканчику так и не притронулся, только отчаянно закрутил головой.

— Чёрт! Вот привязался на мою голову, — зло сплюнул сержант. — Пей, говорят! Выпьешь и свободен, — стал разъяснять он, на пальцах.

Но мужичок в ответ ещё сильней замотал головой и мыча стал показывать себе на рот, на живот, а потом отрицательно махать рукой.

— Слышь сержант, похож немой, и кажись, пытается объяснить, что ему пить нельзя, — подал голос Степанков.

— А мне плевать, что ему можно, а что нельзя! У меня приказ, — огрызнулся Ерофеев ближе протягивая стаканчик. — Пей, говорю! Или вали обратно, — пригрозил он указав мужичку на выход.

Немой, по всей видимости, понял сержанта и испугавшись, что его выгоняют обратно, стал только громче мычать, ещё ожесточённее показывая жестами, что ему нельзя пить, но обратно он не хочет.

— Тогда пей, — повторно прошипел сержант, протягивая мерный стаканчик.

Мужик с тоскою посмотрел на сержанта, а потом вдруг выбил стаканчик из его рук, выплёскивая содержимое в лицо сержанта, и резво бросился к воротам…

Ерофеев, ошалело отшатнулся и замер, как истукан. В голове ярким пламенем вспыхнула лишь единственное слово, заставившее сразу покрыться предательским потом — «Заражённый»…

— Стреляй!!! — страшно закричал он рядом стоящему Степанкову.

И тот не раздумывая нажал на курок.

Мужичок с удивлением посмотрел себе на грудь, где зияло три маленьких отверстия, вокруг которых быстро собиралась кровь. Потом поднял голову и посмотрел на сержанта, и было в его взгляде такая обида и такой ужас от произошедшей несправедливости, что аж душа сжимается. Посмотрел он так и завалился лицом в снег.

А над замершей людской толпой понёсся истошный женский крик:

— ТОЛЯ!!!

Из санитарной зоны, расталкивая людей бежала женщина, в расстегнутом пальто. При беге она потеряла шапку и волосы растрепавшись, космами спадали ей на плечи, а на лице, человека много пережившего в жизни трудностей, читалось крайние отчаяние осознания непоправимого. Проскочив зазевавшиеся оцепление, женщина бросилась к телу мужчины, но сержант Ерофеев в последний момент таки успел перехватить женщину за руку, не подпуская к телу:

— Гражданка, не сметь к нему подходить! Этот мужчина был заражен. Он больше не был человеком.

— Нет! — чуть ли не завыла женщина, напрягая все свои силы, чтобы вырваться.

— Да! — прикрикнул Ерофеев, усиливая хватку. — Он отказался пройти тест на алкоголь. Вас же всех предупреждали. Но он отказался, значит заражён. — Железная логика с ней не поспоришь.

— Нет! — отчаянно кричала женщина, глядя на распростёртое тело. — У Толи вшита торпеда! Ему нельзя и грамма. Спирт убьёт его, — сквозь вопли объяснила она, странное поведение мужичка. И вот тут, Ерофеев опешил по настоящему, а женщина смогла наконец-то вырваться из захвата.

Она подбежала к мужичку и упав рядом с ним на колени, перевернула к себе лицом, Толя был ещё жив:

— Толечка! Милый… Толя! Ты слышишь меня? — женщина заботливо гладила мужчину по лицу, смахивая подтаявший снег. — Ну как же так, Толя! Как же так? — причитала она. — Только не умирай. Слышишь? Не умирай… Не оставляй меня, Толя! — Теребила она мужика. Потом повернулась с диким лицом к солдатам и закричала. — Врача! Ну скорей же! Ну чего вы стоите…

Ерофеев махнул рукой и Степанков ринулся за доктором. Тем временем, женщина продолжала успокаивать своего мужа, ласково приговаривая:

— Вот Толя, сейчас придёт врач. Тебя вылечат и мы уедем из этого проклятого города. Слышишь меня Толя? Ты только не умирай, держись. Толя, милый, держись… — по её лицу градом текли слёзы. Она смотрела мужу в глаза и её слёзы падали ему на лицо, разбиваясь на множество капелек. «Как бы она сейчас хотела, чтобы её слезы оказались настоящей живой водой… Тогда бы её Толя непременно выздоровел. Сказка конечно… Но сидящей в снегу и покачивающейся из стороны в сторону женщине, вообще всё вокруг показалось таким нереальным и несуразным, ну просто настоящий страшный сон. И на грани разума, она твердила, что вот сейчас она обязательно проснётся и всё сразу забудется само собой, её Толя будет жив здоров и они все вместе уже давно едут на новое место жительства, за новой, счастливой жизнью…