Мой внутренний ребенок хочет убивать осознанно - Карстен Дюсс

длинный перелет в десять тысяч километров, чтобы попасть с расчищенных в девственном лесу пастбищ Бразилии на наши тарелки. Это был топ-ресторан. Единственное, чего вы не нашли бы у них на кухне, – это региональных биоящиков.

Наш столик располагался в тихом дальнем углу ресторана, уставленного множеством тропических деревьев. Одного у Курта нельзя было отнять: он был хорош в светской болтовне. На протяжении всей трапезы разговор вел он.

Началось все с закусок. Маленькие, легко усвояемые кусочки, которые производили классное впечатление. Пока вы не задумывались, откуда они взялись. Но я задумался. Как относительно закуски – это было фуа-гра, – так и относительно того, что сообщил Курт.

Курт позиционировал себя так, как и описывала его Лаура, – спасителем мира. По крайней мере, на словах. Но не на деле.

Курт точно знал, насколько сократился бы выброс углекислого газа при ограничении скорости на немецких автобанах до 130 км/час, и возмущался, почему ее до сих пор еще не ограничили[37]. Какая безответственность! Тезис интересный в устах лихача без водительских прав, которому, вообще-то, никто не запрещал в любое время добровольно ездить на скорости не больше 130 км/час.

Курт мог разволноваться из-за перевозки животных и кастрации поросят без наркоза, при этом с удовольствием заказывал в качестве закуски печенку принудительно откормленных гусят пяти месяцев от роду. То, что продажа гусиной печени в Бразилии запрещена по соображениям защиты животных, похоже, не интересовало ни его, ни учредителей «Гаучао-Родизио».

Курт был против упрощения политического контента и огрубления политической культуры. Однако он говорил с набитым ртом, за что популисты были вынуждены, где бы это ни происходило, аккуратно получать по морде.

Курт был за государственное субсидирование всех железнодорожных билетов. Железная дорога – она ведь мало того что климатически нейтральна, но еще и такое транспортное средство, которое лишено статусных символов. Однако сам он не ездил поездом, потому что не мог там разговаривать по телефону так же спокойно, как в автомобиле.

Он был за равноправное, открытое, разнородное, свободное общество. Правда, как я узнал позднее, на своем собственном предприятии он имел квоту на инвалидов – ноль, квоту на женщин – десять процентов и квоту на мигрантов – пять процентов.

Я утвердился в мысли, что Курт не видел этой трещины в своем мировоззрении, самовлюбленно глядя в моральное зеркало. И кстати: он был не в состоянии смотреть в глаза собеседнику, что меня чем дальше, тем больше веселило.

Петь дифирамбы своей компании он начал, как только мы приступили к основному блюду. Каждому из нас подали четырехсотграммовый стейк идеальной средней прожарки. Курту – с картофелем фри. Я бы тоже с удовольствием заказал картофель фри, но мне не хотелось обнаруживать еще одну общую черту с Куртом, пусть даже она состояла в одинаковом гарнире. Поэтому я заказал себе кукурузный початок на гриле. Я пил воду без газа. Курт – белое вино.

– Я владелец известной компании «CN-Mobility». – Курт прервал паузу в разговоре, возникшую после закусок, одновременно принявшись за стейк.

– Мне неизвестной.

– Мы сдаем в аренду большинство электросамокатов в этом городе.

– Сколько?

– Штук примерно семьсот пятьдесят.

Или, как сказала Лаура, пятьсот. Но очевидно, погрешность округления в пятьдесят процентов иногда допустима в дискуссии о средствах передвижения, спасающих мир.

«Как так – у меня забрали мой единственный самокат, а у этого полного придурка сразу семьсот пятьдесят?» – вмешался мой внутренний ребенок.

«У него только пятьсот. Остальное – выпендреж».

«Отлично. На двести пятьдесят уколов меньше. Разберись, пожалуйста, с этим типом. Ты – мое вооружение».

Ну хорошо. Я попытался, худо-бедно аргументируя, немножко разобраться с Куртом. Повинен в этом был мой внутренний ребенок.

– Почему «CN-Mobility»?

– Потому что мы хотим сделать наше общество устойчивым, многообразным и открытым.

– Ах. А я-то думал, вы просто сдаете напрокат самокаты.

Курт не понял мое замечание, так же как и мой вопрос до этого. Поэтому я сформулировал его иначе:

– Я имею в виду, что означают эти буквы С и N в названии «CN-Mobility»?

– Они означают «climate neutral» – то есть «климатически нейтральная мобильность».

– Климатически нейтрально? Электросамокат?

– Именно.

– Объясни-ка мне. Если кто-то идет пешком из пункта А в пункт В, то это климатически нейтральная мобильность. Если кто-то, вместо того чтобы идти пешком, передвигается на электросамокате, то он использует агрегат, который состоит из большого количества пластика, каких-то металлических деталей и весьма ядовитой батареи. И все это сначала нужно изготовить. Где здесь климатическая нейтральность?

– Ну мобильность же. Мы ведь не называемся «CN-производство». Батарея заряжается экологически чистой энергией[38].

– Ах. В этом городе уже существует собственная сеть такой энергии?

– Нет… Но у нас заключен договор с поставщиком экологически чистой энергии. Он подает электрический ток в сеть.

– А в твоей розетке есть фильтр для обычного тока от бурого угля – а то вдруг какой-то из самокатов по недосмотру зарядится именно им?

– Возможно ли, что ты понятия не имеешь, как работает электросеть?

Таким образом, мы подошли к поворотному моменту любой современной дискуссии: как только кто-то задает каверзный вопрос, ему приписывается отсутствие профессиональной компетентности.

Я, правда, обещал моему внутреннему ребенку стать его оружием и защищать в разговоре. Мне, правда, было непонятно: я наступательное вооружение или оборонительное? Я просто забрасывал Курта фактами.

– Ну, если я правильно понимаю, электросеть работает так же, как канализация. То, что отдельная особь написает наверху, собирается и смешивается с тем, что внизу, и выводится наружу. Вряд ли мне бы пришло в голову испить шампанского из сточных канализационных вод только потому, что кто-то в праздничном настроении опрокинул бокал шампанского в туалет.

Видимо, с электросетью дело обстояло как-то иначе. Подключаешь одну солнечную батарею или ветряк и получаешь экологический ток в чистом виде из любого произвольно взятого провода. Даже ночью. И при полном безветрии.

Курт открыл рот. Чтобы поскорее запихнуть в него большой кусок мяса и тем самым скрыть, что ему не приходит в голову никакой контраргумент. Жевал он с таким видом, будто и сказал бы что-то, но просто вот сейчас жует. Я выдержал это молча. И внутренне посмеиваясь. Пока из вежливости не избавил Курта от его неловкости:

– Ну хорошо, значит, ты предоставляешь эти… как ты говоришь… климатически нейтральные самокаты. Как это работает с точки зрения логистики?

Курт был рад снова ощутить твердую почву под ногами, и его тут же опять понесло:

– Предельно просто. Ты скачиваешь мобильное приложение. Оно показывает тебе, где стоит ближайший самокат, и ты едешь на нем. Когда прибываешь, куда тебе надо, то просто оставляешь там этот самокат.

– А там его может взять уже кто-то другой, через приложение.

– Правильно. Называется шеринг – совместное потребление.

На протяжении нескольких столетий английское слово «sharing» означало совершенно конкретное понятие «поделиться». Но это, по-видимому, не помешало Курту вольно интерпретировать его как расплывчатое «взять». Как в случае с акционерной стоимостью. Прежде всего Курта ни