Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У-у, какая ты стала… Ничего от тебя не осталось.
– На себя посмотрите, – предложила я.
– Богатый мужчина старым не бывает! – объявил Михалков.
Я тогда не обиделась. Я действительно стала другая. Я уже не считала, что учительница музыки меньше, чем сценарист.
Мой первый в жизни режиссер Андрей Ладынин сказал так: «Сценаристы такие же люди, как и все остальные, с той разницей, что у них совести нет». Ладынин не Маркс. Его цитаты могут быть ошибочны, но все же…
Зима. Снег стоит высоко. К зданию иностранной комиссии протоптана узкая тропинка. Мы встретились с Сергеем Владимировичем на узкой дорожке. Разговор зашел о двух прекрасных женщинах, общих знакомых.
– А кто вам больше нравился? – спросила я.
– У к-каждой свои преимущества. Но обе не то.
– А может быть, сделать последний зигзаг и найти ТУ?
– Т-тех – НЕТ.
Поиск идеала и бессмысленность этого поиска – тема всей мировой литературы. А Михалков сформулировал в двух словах: ТЕХ НЕТ.
Совещание в «Фитиле». Он ведет совещание и раздает сюжеты налево и направо. Сыплет сюжеты, как крупу птицам.
За этим стоит щедрость таланта. Что беречь, еще придумается.
Я заметила, что люди с ограниченными способностями берегут свои задумки, прячут. И правильно, еще украдут. А где взять новый замысел?
Сергею Михалкову приходилось писать и заказную литературу, стихи к событиям. Но даже «туфта» была с искрами таланта. Однако это уже другая тема.
…На киностудии обсуждается фильм «Первый учитель». Это первая работа старшего сына, Андрея Кончаловского. На дворе застой.
Михалков-отец поднимается и выступает:
– Яблоко от яблони далеко падает…
Все смеются. Но это не так.
У яблони прекрасные корни и редкие плоды. Я говорю о родителях и детях. Просто отцу и детям досталось разное время.
– Как ваши дети? – спрашиваю я сегодня, из периода смутного времени.
– Ты «Ургу» смотрела?
– Смотрела.
– А «Ближний круг» смотрела?
– Смотрела.
– Ну так что ты спрашиваешь? Мои дети известны всем на свете…
Однажды я заметила:
– У вас в семье у всех большие рты. От кого они достались, от Михалковых или от Суриковых?
– Уд-добнее «ура» кричать, – мрачно заметил Михалков.
Этот разговор происходил в семидесятых годах. Сергей Владимирович не скрывал цинизма. Цинизм в те времена – единственное прибежище умного человека.
Мне возразят: «А Солженицын?»
Но Солженицын – один. Один на миллионы интеллигенции. И почему надо требовать от Михалкова чужой судьбы…
Недавно я прочитала в журнале «Огонек», что Михалков зажимал детскую литературу…
В детской литературе я не работала, не знаю. Но я знаю Михалкова.
Не только «Огонек», сейчас и телевидение себе позволяет. Недавно я включила какую-то программу и увидела знакомого драматурга. Есть люди – ручьи, люди – полянки, люди – моря. А это – человек-помойка. Чего только там нет: и картофельные очистки, и серебряные ниточки от елки, и внутренности рыбы.
Я не знала, о чем он говорит, но почему-то догадалась: «Сейчас денег попросит»…
Так и оказалось. Он поругал Михалкова, и попросил денег, и продиктовал счет.
Так раньше нищие ходили по вагонам, пели песню и подставляли кепку.
Сейчас стало модной песней кидать грязь в прежних сильных мира сего. А где вы раньше были, обличители, когда было
НЕЛЬЗЯ?
Боялись? Ну почему же? Ведь вы такие храбрые.
Пишут частичную правду. А значит – ложь. И хочется сказать словами Михалкова: «А врать нехорошо…»
Однажды мне было пятьдесят лет. И опять что-то понадобилось. Кирпич для гаража. А кирпич – дефицит. Страна не дает. Не положено. У меня уже восемь книг, четырнадцать фильмов. А все равно не положено. К кому обратиться? И я по привычке звоню Михалкову. Он в больнице. После операции. Голос слабый. Я слышу этот голос, и у меня сердце обрывается, язык не поворачивается.
– Ну г-говори, чего надо, – догадывается Михалков.
– Кирпич…
– К-кому звонить?
Я называю телефон и имя начальника.
Нашему знакомству почти четверть века. Сергею Владимировичу – восемьдесят. За это время изменился политический строй. В ионосфере образовались озоновые дыры. Выросло новое поколение. А я иду за защитой к тому же Михалкову…
Страна разваливается на глазах и превращается в большую груду кирпичей.
Что хочешь, то и строй.
А Сергей Михалков возвышается над этой грудой – красивый, восьмидесятилетний, сохранивший «товарный вид» и дворянскую стать. И становится очевидным: талантливый человек старым не бывает.Александр Стефанович [30] Человек в облаках
Сергей Владимирович Михалков был одним из самых ярких людей, с которыми меня свела жизнь.
Во время работы над очередным сценарием мы встретились в Ленинграде. Он пригласил меня пообедать вместе в ресторане гостиницы «Астория». Мы вошли в этот огромный зал под куполом, но никто не спешил нас обслуживать. У входа похрапывал толстый человек в смокинге. Официанты бегали мимо с подносами, не обращая на нас никакого внимания. На столиках таблички с надписью «Зарезервировано».
Так мы и стояли посреди зала. И вот, когда пятый или шестой сотрудник общепита отмахнулся от нас, как от надоедливых мух, Сергей Владимирович набрал в грудь воздуха и истошным голосом закричал на весь ресторан:
– М-м-ме-трдоте-е-е-е-ль!!!
Присутствующие остолбенели. У едоков из рук попадали ложки, ножи и вилки. А, толстяк, спавший у двери, вскочил и понесся к нам, как бешеный хряк. Возле Михалкова он притормозил на своих копытцах и угрожающе захрюкал:
– Что случилось? Кто кричал?
Я ожидал, что возмущенный Михалков сейчас наорет на него.
Но, Сергей Владимирович посмотрел на толстяка с высоты своего почти двухметрового роста и тихо спросил:
– М-м-м-етрдотель? Вы п-п-очему не встретили п-п-о-се-тителей у двери?
То есть, не спустил на него всех собак, а просто и спокойно указал на неисполнение сотрудником ресторана своих должностных обязанностей.
Метр мгновенно пришел в себя, поднял глаза, увидел значок депутата Верховного совета СССР, звезду Героя социалистического труда и тоже окаменел. А когда до него дошло, что передним стоит главный редактор сатирического киножурнала «Фитиль», то он вообще будто стал еще ниже ростом и залепетал:
– Простите, простите, совсем замотался…
– Я з-заметил… – ответил ему с усмешкой Михалков.
Метрдотель засуетился. Нас усадили за специальный столик
на подиуме для почетных гостей. Официанты, выстроившись гуськом, принялись нас обслуживать, уставили весь стол деликатесами.
В конце обеда Сергей Владимирович поманил пальцем метрдотеля:
– С-сколько с нас?
– Одиннадцать рублей, двенадцать копеечек. Вот счет, – услужливо ответил тот.
– В-вы уверены? – спросил Михалков с некоторым сомнением, ознакомившись с калькуляцией.
– Абсолютно! – последовал ответ.
Михалков достал бумажник, протянул ему одиннадцать рублей и обратился ко мне.
– С-саша! У т-тебя м-мелочи при с-себе нет?
Я порылся в карманах:
– Вот восемьдесят с чем-то копеек… Дать на чай?
Но Михалков меня остановил:
– Д-дай д-двенадцать. Он н-на чай н-не заработал!
Общение с Михалковым всегда было занятным. Иногда неожиданным. С детства я знал его смешные сатирические басни. Некоторые помнил наизусть – про «Зайца во хмелю» или про то, что «есть у нас еще семейки, где с умилением глядят на заграничные наклейки…» И вот меня знакомят с ним, представляют как с режиссера будущего фильма по его сценарию (это был мой дебют в игровом кино – «Вид на жительство»). В просмотровом зале «Мосфильма» он посмотрел мою дипломную работу и, судя по всему, остался доволен, проникся. Одобрительно покачал головой и доверительно сказал почему-то:
– Я в-вчера т-только из Лондона прилетел. П-пиджак там новый купил. Т-твидовый. П-прямо в «Харродсе» брал…
И, как ребенок хвастается новой игрушкой, показывает мне лейбл самого роскошного английского магазина.
Сергей Владимирович был для меня не только соавтором, (а я снял три фильма по его сценариям и написал два сценария в соавторстве), но и учителем жизни. Больше всего меня в нем поражало какое-то невообразимое сочетание почти детской наивности и мудрости.
Помню, такой забавный случай. Я только что закончил фильм по мотивам его пьесы «Дорогой мальчик», сценарий которого мы с ним написали вместе. Это был первый советский мюзикл на музыку Давида Тухманова. Фильм получился необычный, озорной, с первыми снятыми в нашей стране музыкальными «клипами». Просмотр для Михалкова мы организовали в специальном зале «Мосфильма», где когда-то показывали картины самому Сталину. И вот появляется Сергей Владимирович, да не один, а с каким-то серьезным мужчиной в черном костюме и при галстуке. Садимся в зале, и я шепотом спрашиваю:
– Сергей Владимирович, это кто?
– Самый главный для тебя человек, – так же шепотом отвечает он.
- В степях Северного Кавказа - Семен Васюков - Очерки
- Вести о гр. Л. Н. Толстом - Николай Успенский - Очерки
- 200 лет С.-Петербурга. Исторический очерк - Василий Авсеенко - Очерки
- Из деревенских заметок о волостном суде. Водка и честь - Глеб Успенский - Очерки
- Записки - Мария Волконская - Очерки
- Основные понятия и методы - Александр Богданов - Очерки
- Процесс маленького человечка с большими последствиями - Федор Булгаков - Очерки
- «На минутку» - Глеб Успенский - Очерки
- Дело о китозавре - Григорий Панченко - Очерки
- Формула свободы. Утриш - Алексей Большаков - Очерки