Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спектакль был очень острым. Телевидение, снимая его, вырезало многие острые вещи. И все равно он сохранял свой критический, сатирический дух. Когда его все-таки сняли с репертуара, мы с Игорем Квашой, принимая участие в юбилеях Михалкова, всегда играли большую сцену из этого прекрасного спектакля.
Михалков за столом всегда был самым веселым, самым остроумным собеседником. Присутствие Михалкова поднимало уровень застолья на большую высоту. Мне довелось вместе с ним принимать участие в театральных банкетах по поводу премьерных спектаклей. Однажды он прослушал за столом мою эпиграмму в адрес режиссера Андрея Гончарова и сказал мне: «Не читай эпиграммы так, будто читаешь Маяковского». Мне его замечание запомнилось.
А ко мне лично он относился очень хорошо. Он звонил мне по телефону. Хвалил за то, как мы играли в «Балалайкине». Всегда говорил очень хорошие слова.
Как-то позвонил и сказал: «Валентин, сочиняй, пиши больше. У тебя это здорово получается. А я буду тебя издавать». Это было для меня началом всех начал. Я еще не был тогда поэтом.
Я считаю, что его басни будут жить столько же, сколько живет творчество И.А.Крылова. О драматургии не буду говорить, потому что она была хороша для своего времени. Сейчас, при совершенно другой структуре современного государства, понять его пьесы трудно. Из нашей жизни ушли навсегда некоторые понятия – пионерия, комсомол и т. д. Но при этом драматургические законы, по которым он писал, были человеческими. Очень ловко он сумел поймать взаимосвязь естественности с обязанностью личности. Когда человека обязывало к чему-то хорошему ношение красного галстука. То, чего, к сожалению, теперь нет. Это не означает, что надо призвать к тому, чтобы люди стояли и отдавали приказы. Внутри была какая-то вера, что человека это улучшает. Формирует его, очищает от гадости. Там и любовь детская, и юношеская, и всё остальное. Сергей Михалков будет жить очень долго.
Потом, какие корни у этой семьи? Суриков, Пётр Кончаловский, его дочь и жена Сергея Владимировича – Наталья Петровна, которая многое значила в культуре… И их дети – один лучше другого… Они подарили России талантливых людей, будучи сами высоко одаренными. Это семейство дало столько, сколько не вырабатывает само государство. Когда я слышу, как их ругают, я недоумеваю: как можно быть такими несправедливыми? Я сам никогда никому не завидовал, но мне кажется, что именно это чувство в основе нападок на Михалковых.
Мне долго приписывали эпиграмму, которой я не писал. Она была написана в XVII веке. В тексте поменяли фамилию и стали утверждать, что это я сочинил: «Россия! Слышишь этот зуд? Все трое по тебе ползут»… Она, может, неплоха была, но посвятили ее совсем другой семье. Я этого не писал и не хочу, чтобы меня с этим ассоциировали. Я отказываюсь от такой славы, потому что она как раз на руку завистникам Михалкова.
Однажды, когда мы еще не были знакомы, я увидел его на улице, узнал и прошел за ним целых пять кварталов по улице Горького. И очень благодарен судьбе за то, что потом она связала меня с ним и его детьми. Вот так.
Записал Виталий Максимов
Светлана Врагова [26]
Михалкова мало знают, потому что он не хотел, чтобы его знали. Видимо, так сказалось воспитание, сложилась судьба, ведь он перешел из одной рации, как говорил его сын, в другую. Надо было как-то нивелировать свое высокое происхождение.
Но я думаю, что он ведь и принимал кое-что из того, что было в советские времена, по крайней мере, когда речь шла о социальной справедливости в ее советском понимании, о социальной защите детей. Он понимал, что нигде такого нет, как у нас в Советском Союзе.
Я сама каждый год, с тех пор как начала читать, а значит с трех лет, ходила на встречи с Сергеем Владимировичем Михалковым в Колонный зал Дома Союзов. Мы слушали его, мы его обожали, и все его читали, все его знали…
Маршак, Барто, Михалков, Чуковский – это были фигуры, которые жили с нами в наших домах на книжных полках. Надо сказать, что Сергей Владимирович очень хорошо общался с детьми. Он разговаривал с нами абсолютно как со взрослыми. Я имею в виду свои детские впечатления. Общаясь с ним в Колонном зале, я подтягивалась, делалась умнее, а сам он никогда не сюсюкал, разговаривал с нами, как с людьми взрослыми, высшего сорта. Видимо, он и со своими детьми так общался: никогда с ними не сюсюкал. И мне это очень нравилось, потому что меня держали за человека. Мои родители всегда водили меня на встречи с нашими замечательными поэтами и писателями. Это очень отразилось на нашем (я имею в виду тех, кто ходил на такие встречи) воспитании.
Потом, уже в школе, ходили в Центральный детский театр, смотрели его пьесы – «Красный галстук», «Сомбреро» и так далее. Я смотрела все его детские спектакли. Это входило в школьную программу. Не то чтобы мы ее сдавали, но в школе обязательно обсуждали. И его язык, его стихи заложили в нас какую-то аристократичность. Он заложил в нас своими стихами понимание чего-то большего, чем просто детские стихи.
Мои встречи с ним были немногочисленны. С такими людьми, как Сергей Владимирович, видеться часто и не нужно, потому что это люди закрытые, особенные, живущие какой-то особой внутренней жизнью. Они совершенно не нуждаются в том, чтобы без конца общаться и разговаривать, они самодостаточны, такая обособленность необходима для добывания энергии…
Мои встречи с Сергеем Владимировичем были всегда по делу. Он просил меня поставить одну его пьесу по Достоевскому, «Пассаж в Пассаже» [27] . А я никак не могла собраться, у меня актеров такого состава нет. И так до сих пор она у меня лежит в портфеле, надеюсь, что когда-нибудь я это сделаю, но как-то пока она у меня не выходит.
У нас в театре идут три его сказки. Вот сейчас репетируем «Трех поросят». Немножко финал переделываем, пишем от себя, потому что там волк падает через трубу в кипящий котел. На сцене это нереально сделать, и мы немножко изменили финальную сцену.
В «Трусохвостике» звери в падающем самолете поют гимн. Мы придумали это, когда только что был принят гимн РФ. И все это так и исполняется до сих пор.
Сейчас, перед началом спектаклей, мы говорим: эту сказку написал замечательный писатель и поэт Сергей Владимирович
Михалков. Повторите, дети! И дети повторяют. Так мы начинаем для того, чтобы дети запомнили его имя.
Когда я сама стала ставить его пьесы для детей, стало ясно, что он писал о взрослых. Там ни о каких детях речь не идет. «Три поросенка», например, – это сказка о лентяях, которые хотят красиво жить, веселиться, вкусно есть и ничего не делать. Труд для них – это кошмар! В другой детской пьесе зайцы занимаются рэкетом, выбивая лису из ее честно построенного домика. Тоже хотели ничего не делать и чтоб на них все работали. Абсолютно сегодняшний капитализм! Видимо, он писал детям о взрослых. О том, что если они будут такими, то вырастут мерзавцами. А цену мерзавцам он знал точно. Так я думаю, когда прикасаюсь к его детскому творчеству.
Михалков приходил на репетиции, сидел смотрел «Трусохвостика», «Зайку-зазнайку». Какая у него реакция была – чтоб я поняла! Он был абсолютно непроницаем. Вообще, он обладал необыкновенным юмором. Юмор этот заключался в том, что сам Михалков был совершенно отстраненным. Он как бы шутил вовнутрь себя.
Одна девочка в антракте подошла к нему и сказала: «Хочу прочитать тебе стихотворение». Он сказал, ну прочитай. Она запела: «Артиллеристы! Сталин дал приказ!..» До конца все спела, он сказал: «Молодец», и она ушла. Вот кто ее научил? Тоже была какая-то провокация. Ну и что? Он знал великого тирана. А мы кого знаем?
Выстоять во времени было очень непросто. Для этого нужно было обладать недюжинным умом, совсем не царедворческим. Мой учитель Юрий Александрович Завадский был сродни Сергею Владимировичу Михалкову. Это были люди одной породы. Они никогда не теряли чувства собственного достоинства. Они встречались с великими тиранами, и тираны любили их вовсе не за лизоблюдство, а за ум. Ум ценится во все времена. Михалков ни перед кем не гнул шеи. Как? Не знаю. Как Юрий Александрович
Завадский – не гнул шею. Как? Понятия не имею. Но я была ученицей Юрия Александровича, и я знаю, как он входил с прямой спиной и как сам его облик – человека не отсюда – вызывал уважение и интерес. Это огромные личности.
Помню, как Михалков стоял посреди Кремля, глядел поверх всех голов и был совершенно отстраненный. И с Путиным разговаривал абсолютно в той же манере. Не прогибаясь.
И я уверяю вас, что гимн Советского Союза – гимн гениальный. Правда, я все равно пою первый вариант слов: «Союз нерушимый республик свободных…» Мне нравится, что Союз – нерушимый. «Республик свободных сплотила навеки ВЕЛИКАЯ РУСЬ»! Это замечательный текст! Это мистический, сказочный гимн! Неужели кто-то не понимает, что этот замечательный поэт знал всегда, что мы – русские, и ни на секунду об этом не забывал. На русской культуре, и ни на какой другой, держится вся великая Россия.
- В степях Северного Кавказа - Семен Васюков - Очерки
- Вести о гр. Л. Н. Толстом - Николай Успенский - Очерки
- 200 лет С.-Петербурга. Исторический очерк - Василий Авсеенко - Очерки
- Из деревенских заметок о волостном суде. Водка и честь - Глеб Успенский - Очерки
- Записки - Мария Волконская - Очерки
- Основные понятия и методы - Александр Богданов - Очерки
- Процесс маленького человечка с большими последствиями - Федор Булгаков - Очерки
- «На минутку» - Глеб Успенский - Очерки
- Дело о китозавре - Григорий Панченко - Очерки
- Формула свободы. Утриш - Алексей Большаков - Очерки