Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как же вы остались живы?
– Как-как… Хороший человек помог.
– Кто?
– Михалков Сережа.
– А что он сделал?
– Он написал письмо Сталину.
В то время, обращаясь с таким письмом к Сталину, человек должен был испытывать ужас. Инициатива могла обернуться для Михалкова трагедией, даже концом жизни. Как так – поддержать врага народа! А он написал, что ручается за Кружкова, что Кружков – честнейший человек.
И Кружкова освободили.
Михалков помогал очень многим. В том сложном мире, в котором все мы жили, он занял такую позицию, при которой не врал и помогал людям.
Вот пример: Зоя Федорова, наша выдающаяся актриса, выйдя из тюрьмы – а деваться ей было некуда, – пришла в дом не к кому-нибудь, а к Сергею Владимировичу [19] и Наталье Петровне и прожила у них какое-то время.
Сергей Владимирович очень по-доброму относился к людям. И помогал многим.
Я оказался среди таких, кому помог Сергей Владимирович. Благодаря ему я стал не только журналистом, но и драматургом.
В «Огоньке» я довольно быстро начал печататься. По молодости лет я предпочитал ездить в командировки в «горячие точки». К середине пятидесятых я уже побывал во Вьетнаме, где шла война против французских колонизаторов, в Бирме, где шла гражданская война. А в 1958-м году полетел в Индонезию, где на Суматре с помощью нескольких западных государств были сформированы и вооружены военные части для свержения режима президента Сукарно, совсем недавно освободившего Индонезию от долгой колониальной зависимости.
Вернувшись из Индонезии, я написал несколько очерков для «Огонька» и, поскольку отзывы были хорошие, решил собрать их, подработать и опубликовать отдельной книжкой, как повесть.
Однажды в редакции появился Михалков. Мы, естественно, были знакомы. Он несколько раз хвалил мои очерки перед огоньковским начальством. Я подошел к нему и сказал:
– Сергей Владимирович, я собрал свои очерки, немножко переделал, и у меня такое ощущение, что получилась повесть. Можно, я попрошу вас ее прочесть.
– Я чи-читал т-твои очерки. Х-хорошие о-очерки. Н-ну, д-давай, только т-ты имей ввиду, что это долгое дело. У меня времени мало. Б-буду ч-читать недели д-две, т-три, м-может, м-месяц.
В рукописи было страничек сто. Но для меня важно было, чтобы Михалков прочел ее, может быть, внес свои замечания, предложения. Это же счастье… И я сказал:
– Любое время.
На другой день Сергей Владимирович приходит по своим делам в «Огонек», заходит в международный отдел, подзывает меня пальцем:
– И-иди-ка сюда.
Подхожу к нему.
– С-слушай, – говорит он, – я в-вчера вечером начал ч-читать. И знаешь, прочел все, что ты н-называешь повестью. Только это н-никакая не п-повесть.
Ну, тут у меня внутри все обрушилось. Он сделал паузу, посмотрел на меня и говорит:
– Это – г-готовая п-пьеса.
Я совершенно опешил, не пойму – розыгрыш или всерьез?
– Т-только ее н-надо пе-переписать. Ты знаешь, как пишутся пьесы?
Я стою, сами понимаете, ни жив, ни мертв. Сказать «нет, не знаю», – как-то глупо: что я, пьес не читал?! Но он видит, что я молчу, и начинает с серьезным видом объяснять:
– П-пьса п-ишется так. Слева п-пишешь имя того, кто говорит. Справа – ч-что говорит. Ам-между этим: «встает», «улыбается», «уходит» – ну, в-все, что т-тебе нужно. П-перепиши – и неси в театр.
Я ответил на этот совет самым идиотским вопросом, который можно было задать:
– В какой театр? – спросил я
– К-как в какой? К-который б-ближе к дому.
Все это было сказано очень по-доброму, я был счастлив и принялся за пьесу. Работал с большим удовольствием и довольно быстро. Отнес в Театр на Малой Бронной, где главным режиссером был гениальный Андрей Гончаров. Спектакль прошел с успехом. Я был счастлив!
Так что сами понимаете мое отношение к Михалкову.
Михалков, конечно, выдающийся человек. Не только талантливый поэт, писатель, но и активный человек, гражданин. Он никогда не был просто САМ ПО СЕБЕ. Если он понимал, что дело хорошее, надо помочь ему осуществиться, то – помогал, действовал.
Времена были сложные. В печати, на радио, а тем более, на телевидении, сатиры и сатирических передач было мало. Михалков – первый, кто придумал идею создания сатирического киножурнала «Фитиль» и осуществил ее. Другому бы не дали такой возможности. У другого бы не получилось. Михалков пробивал «Фитиль», заставлял всех вокруг себя работать на общее дело, и… оно пошло. Говорят, Брежнев после просмотра очередного «Фитиля» не мог спать по трое суток, но не пропускал ни одного выпуска.
Об отзывчивости Михалкова ходили легенды, но лучше всего об этом качестве Сергея Владимировича скажут слова из «Дяди Степы»:
Мне не надо ничего,
Я задаром спас его.
Говорили, что Михалков не очень любил давать деньги взаймы [20] . Он отвечал просителю так:
– Ну, з-зачем т-ты берешь от меня деньги взаймы? Ведь пропьешь! Чт-то т-тебе н-надо? Тебе что, от-тремонт-тировать квартиру, д-давай я позвоню кому-нибудь. Ах, у т-тебя квартиры нет?! Ну, давай подумаем, как ее получить…
Михалков действительно не очень любил давать деньги взаймы, но помочь человеку был готов всегда. Он помогал не только писателям получить квартиру или попасть в хорошую больницу. Ему звонили по всяким самым разным житейским мелочам. И просили, просили, просили. Михалков в помощи не отказывал. Звонил в разные инстанции самым добросовестным образом и добивался нужного, расходуя на это личное время.
Михалков, как мудрый человек, был выше суеты, но при этом к жизни относился, по-моему, очень искренно.
Я уважаю Сергея Владимировича за слова гимна Российской Федерации, которые он написал. Считаю, что он писал их искренне, хотя понимал все недостатки, проблемы нашего времени. Но наши люди обожают ругать все. Вот и Михалкова не обошли стороной, и кое-кто ругает его всякими нехорошими словами. Когда я слышу подобное, всегда вспоминаю четыре строчки, написанные одним писателем:
Что за странная пора,
Что за век у нас такой:
То вопили всем «ура!»,
А теперь кричим «долой!». [21]
Догадайтесь, в каком году написаны эти строчки. Не догадаетесь! И я не догадался, пока не узнал, кто это написал. Просто не мог поверить, что это Куприн, наш замечательный русский писатель. И написал он это четверостишие в 1905 году, когда большевиками еще и не пахло. Значит, это присуще нашим людям – сначала восхвалять, а потом тех же хваленых – ругать.
Уже несколько поколений выросло на стихах и баснях Михалкова, талантливого поэта, писателя, сатирика. Образ дяди Степы, созданный в 30-е годы XX века, дети и взрослые будут любить долгие годы.
Ведь Михалкову принадлежат очень точные слова: «Сегодня – дети. А завтра они – народ».
В Сергее Владимировиче совмещались замечательные качества умного, ироничного и талантливого писателя, честного гражданина и просто очень доброго, отзывчивого человека.
Имена двух его сыновей, кинорежиссеров, знает весь мир.
Позволю себе закончить свой короткий рассказ о Сергее Владимировиче словами Николая Николаевича Кружкова. Он говорил о том, что Михалков спас жизнь многих людей, и этого достаточно для того, чтобы говорить о нем с восхищением и огромным уважением, и помнить его добрые дела всегда.
Записала Ольга Муравьева
Александр Проханов [22]
Когда я думаю о Сергее Владимировиче Михалкове, во мне подымаются целые пласты переживаний, и моих личных, и переживаний, которые витают вокруг его имени и которые разделяют близкие мне люди. Хотя я не был слишком с ним близок, общался с ним только как секретарь Союза писателей России на наших пленумах, в поездках, например на Северный Флот, или в ресторане он иногда подсаживался, мы пили вино, шутили, вели куртуазные разговоры… Но эти мои впечатления, переживания, связанные с Михалковым, расслаиваются на три составляющие.
Первая связана с тем, что он, будучи детским писателем, детским поэтом, сказочником, – сам был ребенком. В нем всегда присутствовало дитя. Он был наивен, мог испугаться, мог стушеваться, у него была очаровательная улыбка – чуть виноватая и немножко испуганная, как это бывает у детей. Ему удавались детские произведения, которые теперь читаются всеми, на которых теперь воспитываются дети новых поколений. Они удавались ему именно потому, что он сам был дитя. Писал для детей и немножко о себе. Вот эта наивность, доброта, беззащитность делали его очень добрым человеком, который откликался на бесконечные просьбы о помощи. Он всем помогал, даже тем, кому не следовало помогать. Потому что вокруг него полно было всяких «приживалок» в мужских брюках, которые вечно у него что-то выклянчивали, что-то вымаливали, просили квартиры, блага, досрочное издание книг, творческие вечера, какую-то другую помощь. Мне все время казалось, что он как такое большое дерево, на котором растет большое количество древесных грибов, а ему страшно стряхнуть с себя всю эту шелуху. Но среди тех, кому он помогал, были люди, действительно заслуживающие эту помощь, например, почитаемый мною Илья Сергеевич Глазунов, который своей, в итоге блистательной карьерой русского художника, русского маэстро обязан Сергею Владимировичу Михалкову. Он в трудную минуту его поддержал, дал ему дорогу, расчистил ему коридор на вершины политической власти, сумел внушить таким людям, как Фурцева (министр культуры СССР), мысль о том, что речь идет об очень талантливом, перспективном русском художнике. Глазунов всегда с благодарностью и большим пиететом говорил об этой заслуге и никогда не забывал своего изумительного благодетеля.
- В степях Северного Кавказа - Семен Васюков - Очерки
- Вести о гр. Л. Н. Толстом - Николай Успенский - Очерки
- 200 лет С.-Петербурга. Исторический очерк - Василий Авсеенко - Очерки
- Из деревенских заметок о волостном суде. Водка и честь - Глеб Успенский - Очерки
- Записки - Мария Волконская - Очерки
- Основные понятия и методы - Александр Богданов - Очерки
- Процесс маленького человечка с большими последствиями - Федор Булгаков - Очерки
- «На минутку» - Глеб Успенский - Очерки
- Дело о китозавре - Григорий Панченко - Очерки
- Формула свободы. Утриш - Алексей Большаков - Очерки