С. Михалков. Самый главный великан - В. Максимов

Помню, когда он уже не очень хорошо себя чувствовал и на дачу приезжал крайне редко, но иногда все-таки приезжал, он отправлялся гулять. И один раз я его сопровождал. Не помню уж, в каком контексте, но зашел разговор по поводу гимна. Он говорил, что его поносят за то, что он написал и первый гимн, и редакцию второго, и третий… При этом огромное количество людей пытались самостоятельно, по своей инициативе, писать варианты и присылать их, однако теперь очень многие из них яростно его за это критикуют. Я, к сожалению, не запомнил, хотя там были довольно известные имена. У Михалкова была идея переделать гимн полностью, даже был конкурс на музыку, который выиграл, если я не ошибаюсь, военный композитор и дирижер Петров. По каким-то причинам, мне не известным, эта идея была похоронена, хотя конкурс действительно был, участвовали в нем очень многие композиторы, которые впоследствии поносили и Хрущева, и всю советскую власть.

Михалков, в общем, не совершил ни одного поступка, после которого бы каялся и от которого отрекался, рассказывая, как его мучили и заставляли. Как-то умел он, прожив такую долгую жизнь, остаться при своих убеждениях и ни разу не совершить за это время каких-то резких движений… Уж можно было столько совершить… Огромное количество людей и за меньший срок совершили пять-шесть кульбитов, и в данный момент флюгер их повернут в необходимую сторону. А в линии его жизни никаких крутых поворотов не было. Он самому себе не изменил.

Очень жалею, что упустил возможность более тесного общения с ним, но упущенного, к сожалению, не воротишь.

Записал Виталий Максимов

Илья Глазунов [35]

Я многим обязан в своей жизни художника и гражданина великому в своей многогранности талантливой души Сергею Владимировичу Михалкову.

Это было давно, в 1958 году, когда мой приятель, тогда студент консерватории Андрон Михалков-Кончаловский познакомил меня со своим знаменитым отцом, секретарем Союза писателей СССР, автором гимна СССР, стихотворения о дяде Степе, высоким и красивым человеком из рода бояр Михалковых.

После моей, студента из Ленинграда, первой триумфальной выставки в Москве, после получения гран-при на международном конкурсе молодых художников и студентов в Праге, я был допущен к защите диплома, но в результате получил назначение учителем черчения в начале в Ижевск, а потом в Иваново, где тоже оказался не нужен. Из моего родного и столь любимого мною Петрограда я был изгнан и, благодаря новым московским друзьям, ютился в кладовке за кухней в большой коммунальной квартире. Кладовка была два метра на два. Открыв дверь, в нее шагнул могучий и высокий Сергей Владимирович и сказал: «Да, нечего говорить, умеют у нас разделаться с талантливым человеком, когда хотят!» Глядя на койку из алюминиевых трубок и газеты, постеленные на полу, спросил: «А на что живешь и где работаешь? Я был на твоей выставке в ЦДРИ, в очереди не стоял – я член ЦДРИ, а работы мне понравились. Ты – человек дерзкого таланта».

Я и моя жена, которой было тогда чуть больше двадцати лет, восторженно смотрели на Сергея Владимировича. Нина ответила: «Ильюша работает грузчиком и нанимается в бойлерную. Говорят, комнату дадут, как общежитие». Михалков сказал: «Я постараюсь помочь тебе, Илья, хоть это будет очень трудно»… Так прошла моя первая встреча с великим Сергеем Михалковым, которого я называл и называю моим Благодетелем.

По прихоти судьбы дом, где мы жили в чулане за кухней на седьмом этаже, был в нескольких шагах от дома Михалковых, его подъезд выходил на знаменитый старинный особняк, где по преданию Наташа Ростова приказывала снимать свое имущество с подвод, чтобы положить туда раненых. В квартире Сергея Владимировича меня потрясли картины Сурикова и Кончаловского, а также мраморный бюст работы Коненкова, так похожий на супругу Благодетеля Наталью Петровну Кончаловскую, внучку моего кумира В.И.Сурикова. Целуя ей руку, я заметил на ее столе много гравюр старой Москвы. «Я работаю над книгой «Москва– наша древняя столица», – пояснила интеллигентная и красивая Наталья Петровна. А за ней в комнате я увидел юношу с выразительными глазами на благородном лице. Это был Никита Михалков, к которому должна была прийти учительница испанского языка.

В кабинете Сергея Владимировича неустанно звонил телефон, и он разговаривал с разными людьми, как я потом понял, с большими начальниками, и с другом Мишей договаривался о поездке на охоту. На стенах висели старые фотографии родственников Сергея Владимировича – Глебовых. Какой-то Союз писателей из братской республики подарил, очевидно, в день юбилея, вышитый восточный ковер с портретом знаменитого и чтимого русского писателя Михалкова. К нему пришел молодой черный как смоль, с доброй улыбкой, детский писатель Толя Алексин по «важному делу», как сказал он, тоже протеже Благодетеля.

Во время новогоднего бала, танцуя с Екатериной Фурцевой, министром культуры СССР, Сергей Владимирович попросил помочь «опальному молодому художнику из Ленинграда». Прошел год с нашей судьбоносной для меня встречи с С.В. Михалковым, и я получил однокомнатную квартиру в целых восемнадцать квадратных метров в блочном доме на первом этаже у площади Ромена Роллана…

Более тридцати лет мне выпало счастье общаться со столь дорогим моему сердцу Сергеем Владимировичем Михалковым. Мы с ним бывали в разных городах, с разными людьми и в разных ситуациях. Меня поражало в нем волевое умение действовать в той или иной ситуации, никогда не изменяя себе и своему желанию творить добро окружающим его людям. Он был очень раним, как все талантливые люди, но тщательно умел скрывать это, и поэтому многие видели в нем только государственного преуспевающего литератора, не подвластного законам окружающей нас суровой и безжалостной жизни.

За все эти десятилетия я, общаясь с моим великим другом, не переставал восхищаться ясностью его ума, умением принимать правильные решения, порою в очень сложных политических и жизненных ситуациях, и никогда Сергею Владимировичу не изменяло чувство юмора и доброты. Он уцелел в сталинскую эпоху – его семь раз принимал сам товарищ Сталин. И как мне рассказывали, будучи приглашенным на один из кремлевских приемов Н.С.Хрущевым, он взял с собой сына Никиту и шутливо представил генсеку: «А вот еще один Никита Сергеевич».

Для меня всегда было загадкой, как С.В. Михалков, представитель старинной дворянской фамилии, сумел завоевать положение на несокрушимой высоте в советском обществе. Мне запомнилось высказывание его Святейшества патриарха Алексия II, что он благодарит Господа, который вразумил его найти слова для общения с власть предержащими. Это же умение меня всегда восхищало и в Сергее Владимировиче.

Когда во времена Л.И. Брежнева разрушалась наша древняя столица Москва под лозунгом «Превратим Москву в образцовый коммунистический город», я вместе с другими представителями нашей общественности чуть не в рукопашную бились за охрану памятников истории и культуры. Мы сделали большого размера альбом с документальными фотографиями взорванных и обреченных на гибель памятников русской культуры. Сергей Владимирович передал его Л.И. Брежневу. Тотальный погром Москвы был приостановлен, и, более того, было создано Всероссийское общество по охране памятников и культуры (ВООПИК), существующее и по сей день. «Ну, вот видишь, правда восторжествовала, – сказал Михалков. – А помнишь, как Хрущев публично разорвал переданное мной твое письмо об охране памятников нашей культуры».

В суровое время атеизма С.В. Михалков старался помочь русской православной церкви. Я просил его, как всегда ожидая помощи Благодетеля, вступиться за судьбу Данилова монастыря, где была детская колония. С.В. Михалков тут же стал звонить министру внутренних дел Щелокову. Колонию выселили, Данилов монастырь стали реставрировать. В 1983 г. он был возвращен Русской Православной Церкви.

В Ново-Спасском монастыре, расположенном на берегу Москва-реки и являющемся вершиной мирового зодчества, Спаса-Преображенский храм был превращен советской властью в архив НКВД, а усыпальница бояр Романовых – в медвытрезвитель. На территории монастыря разместилась также мебельная фабрика. Когда я привел туда Сергея Владимировича, он был возмущен мерзостью запустения и принял активное участие в выселении всех этих «учреждений» и начале реставрации. К сожалению, эта деятельность Сергея Владимировича многим не известна.

Однажды Сергей Владимирович мне сказал: «Ты заикаешься, когда нервничаешь. И я заикаюсь. Давай поедем в Харьков к гениальному врачу K.M. Дубровскому. Он был до посадки любимым учеником Бехтерева, который называл его надеждой русской науки. Он излечивает людей от заикания, курения, алкоголизма и других нервных болезней».

Мы были с Сергеем Владимировичем в Харькове, и этот гениальный врач произвел на него огромное впечатление. «Ему надо помочь, как он помогает людям», – сказал Михалков. K.M. Дубровский был приглашен в Москву, о нем стали писать в газетах.