Замри - Нина Лакур

у их нелюдимой дочери появилась подруга.

Дилан приветственно поднимает руку в кольцах и кожаных браслетах. Я открываю холодильник и достаю смесь молока и сливок. Когда я разворачиваюсь, мы вчетвером образуем маленький круг, глядя друг на друга. Родители улыбаются Дилан, а она слегка растерянно смотрит на них. Она натянуто улыбается. Я снова разворачиваюсь и достаю из шкафа сахарницу.

– Как прошел спектакль? – спрашивает мама.

– Спектакль? – Дилан морщит лоб. – А, спектакль! – Опершись на кухонный стол, она отпивает кофе. – Прекрасно, – наконец говорит она.

– Что показывали? – спрашивает папа.

– «Ромео и Джульетту», кажется? – спрашивает мама.

Я кладу в кофе ложку сахара.

– Да. Это было в моей старой школе.

Я кладу еще одну ложку.

– И твои друзья участвовали в постановке?

– Ее девушка, – говорю я, размешивая сахар.

– Потрясающе, – говорит папа. – Мне всегда хотелось попробовать себя в актерстве.

Они продолжают смотреть на Дилан, а мы с Дилан смотрим на них.

– Может, по бутерброду? – предлагает мама.

– Да, пожалуйста, – говорит Дилан.

Мы с Дилан съедаем бутерброды и сбегаем прочь от этого дружелюбного, но неловкого разговора. Мы выходим через заднюю дверь мимо кирпичной террасы и помидорных грядок.

– Здравствуй, малышка, – говорю я машине. – Готова к приключениям?

Дилан, прищурившись, разглядывает машину.

– Когда на ней ездили в последний раз?

– Я не знаю. Но я часто ее завожу, так что аккумулятор должен быть в порядке.

Я открываю дверь, забираюсь на сиденье и отпираю замок с пассажирской стороны. Дилан садится, пристегивает ремень. Пока я вставляю ключ в замок зажигания, она подбирает выщипанный мною мех и кусок за куском заталкивает его в карман своего рюкзака.

– Машину надо беречь, – говорит она. – Ты что тут устроила?

Я молча закатываю глаза.

Она указывает на мой ремень.

– Пристегнись, ладно?

– Есть, мэм.

Я поворачиваю ключ, и машина оживает. Музыка включается на полной громкости, но Дилан даже не вздрагивает. Я выжимаю одной ногой сцепление, другой газ, и мы круто выруливаем на дорогу. Дилан сжимает пальцы в кулак.

– Так, мы едем. Молодец. А теперь сбавь скорость, блин! – вопит она, перекрикивая музыку.

Я хохочу, довольная тем, что веду машину. Я останавливаюсь на светофоре и убавляю музыку.

Когда загорается зеленый, я убираю ногу со сцепления слишком резко, и машина глохнет.

– Черт! – Я поворачиваю ключ снова, и кто-то в длинной очереди позади нас начинает сигналить.

– Все в порядке, не переживай, – говорит Дилан. – Надо будет – объедут.

– Черт, черт, черт. – Я завожу машину, снова забыв про сцепление. Машина дергается и останавливается.

– Да чтоб тебя!

– Минуту назад у тебя все получилось. У тебя все получится. – Она кладет руку мне на плечо. – Дыши, – командует она.

Я дышу. Пробую завести машину снова. Убираю ногу с тормоза, переставляю на газ. Медленно отпускаю сцепление, плавно надавливая на педаль газа, и машина кашляет, дергается вперед и плавно ускоряется. Я визжу, а Дилан, наконец расслабившись, откидывается на спинку кресла.

8

На уроке мистера Робертсона мы, разбившись на группы, обсуждаем лицемерие в «Алой букве», когда у меня ломается карандаш и мне приходится отойти к точилке.

– Ты в курсе, что человечество изобрело автоматические карандаши? – поддразнивает меня Дилан и возвращается к книге.

Я прохожу мимо нее и по узкому проходу между партами пробираюсь в ту часть кабинета, где сидят Генри Лукас и подружки Алисии. Девчонки, как обычно, флиртуют. Испорченная Девчонка щекочет ухо Генри ногтем, Ангел тянет его за кончики пальцев. Я спотыкаюсь о принадлежащий кому-то из них рюкзак и слышу, как Дилан фыркает у меня за спиной.

– Прошу прощения, – бурчу я и иду дальше. Пальцы Ангела крадутся по предплечью Генри. Судя по его лицу, он едва сдерживает раздражение.

– Можно я приведу в пятницу своего нового парня? – спрашивает Испорченная Девчонка. – Он старше и может купить выпивку.

На несколько секунд их заглушает шум точилки. Когда я возвращаюсь мимо них на свое место, Генри спрашивает: «С чего ты взяла, что в пятницу вообще будет вечеринка?»

Я сажусь на место рядом с Дилан.

– Ты любишь вечеринки? – спрашиваю я.

– Тс-с! – шипит она. – Я считаю, сколько раз Готорн использовал в этой главе слово «позор».

– Ненормальная.

– Я подумываю составить таблицу для каждой главы, чтобы измерить степень унижения и посрамления.

– Нельзя превратить книгу в уравнение.

– Но попробовать-то можно? – говорит она, не поднимая головы от текста.

– Так вот. Вечеринки. Что ты думаешь о вечеринках?

– Не вижу в них ничего плохого.

– Хочешь секрет?

Она откладывает книгу.

– Конечно.

– Я никогда не бывала на вечеринках.

Она хлопает глазами.

– В каком смысле?

– В таком. Я никогда не бывала на вечеринках.

– Ты никогда не пила пиво из бочки?

– Нет.

– И не обсуждала в компании бухих подростков, кто кому нравится?

– Нет.

– И никогда не закрывалась с кем-нибудь в спальне чужих родителей?

Я склоняю голову набок, словно припоминаю.

– Никогда.

– Хм-м. – Она открывает блокнот и быстро записывает какие-то слова и цифры. Потом откидывается на спинку стула, испытующе глядя на меня. – Кейтлин, – вздыхает она, – это позор.

9

Вечером мне звонит Тейлор.

– Ты можешь сегодня выйти? – взволнованно спрашивает он, и его голос до смешного полон надежды.

– Попробую, – говорю я. – Я перезвоню.

Я нахожу родителей в огороде.

– Кейтлин, смотри! – подзывает меня папа. В каждой руке у него по артишоку, которые он держит словно охотничьи трофеи. – Первые артишоки в этом году.

– Что думаешь? – спрашивает мама. – Приготовим на гриле? Ничего лишнего, капелька оливкового масла и соль, чтобы не перебивать вкус…

Я мнусь на месте. Мне не хочется их обижать, но и Тейлора разочаровывать тоже.

– Вы хотите приготовить их сегодня? – спрашиваю я.