Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

моего отца.

«А ты, похоже, не прониклась духом района», – хочу возразить я. Возможно, от накопившейся усталости. Чувствую, что сегодня мне не хватает терпения.

У меня раскалывается голова, крутит живот, и на все это наслаивается смутная тоска. В такие дни нужно лежать под одеялом и чтобы кто-то приносил тебе чай с печеньем. Но я вспоминаю, что я уже взрослая, что живу одна и что печенья этой ночью съела уже достаточно.

– Освежу немного оставшиеся предметы и на этом закончу, – холодно сообщаю я.

– Я думала, заниматься их продажей тоже будешь ты! – отвечает она, водя пальцем по экрану телефона.

– Они сами найдут себе дом.

Но она меня не слушает.

– Ладно, мне нужно идти. На сегодня у нас с отцом запланирован важный обед. Увидимся.

Я нащупываю в кармане глиняного гуся. По сравнению с прошлой неделей сегодня я испытываю от пребывания здесь совершенно другие чувства. В зеркале с испачканной рамой отражаются вещи, которыми я занималась все эти недели. Кажется, будто они смотрят на меня, как нарядные дети, чей праздник отменили в последний момент. Рояль, уже готовый было зазвучать под пальцами нового хозяина, стоит закрытый. Отреставрированный чайный сервиз грустит на полке с перевернутыми чашками. Китайские статуэтки выстроились, как полк перед отступлением. Все готово к расставанию.

Я перечитываю надпись на стене, над кассой: «Здесь у вещей нет цены – только ценность».

У меня не получилось спасти это место, и теперь меня всю жизнь будет преследовать чувство поражения. Выходя на балкон, я больше не буду видеть ни вывески, ни красной двери. Часы, проведенные здесь с бабушкой и Дороти, с Аделаидой, Анджелиной, Присциллой и Арьей, будут медленно стираться из моей памяти, пока не растворятся, будто их и не было вовсе. По крайней мере, я сделала все, что было в моих силах, чтобы дать этому магазину шанс, чтобы проверить, смогла бы я найти в этом темном лесу тропинку, которая меня выведет.

– Но вернемся к делу, – устало говорю я зеркалу в раме.

Я достаю из рюкзака старую миску и термос с горячей водой. Наливаю воду в миску и добавляю желатин, чтобы смесь загустела и не испортила дерево при помывке. Распределяю раствор по всей поверхности рамы.

– К кому же вы попадете? – спрашиваю я у предметов вокруг.

Стираю ватным шариком с рамы желатин. Затем посыпаю ее опилками, которые у меня остались после нарезки деталей для кукольного домика, чтобы они впитали лишнюю влагу.

– А теперь отдохни немножко. Скоро к тебе вернусь.

Пока я ищу, что еще можно починить, снаружи кто-то меня зовет.

– Я взяла напрокат велосипед, хотела успеть доехать до тебя в перерыв, – объясняет запыхавшаяся Аделаида, когда я выхожу на улицу. – Не могла ждать до вечера. Надеялась застать тебя здесь. – Она делает паузу, чтобы отдышаться. – Это уже неплохой знак.

Я пожимаю плечами.

– Я пришла попрощаться с друзьями.

Она слезает с велосипеда и подталкивает меня внутрь.

– Гея, нам нельзя сдаваться. Нельзя вести себя как ни в чем не бывало. Что мы будем делать, если сдадимся? Я подчинюсь логике магазина, в котором работаю? А ты продолжишь раковины чистить?

– А что в этом плохого?

– Ничего, но мы уже проделали такой путь! Жизнь показывает нам, что все может быть по-другому. Нам уже скоро тридцать, нужно строить какое-то будущее. Речь к тому же не только о нас с тобой, но и о людях, которых мы собрали вместе, о нашем районе, о городе, о мире! Помнишь? Противостоять, мешать, бороться, сопротивляться, саботировать… Неужели кончился весь наш активизм?

– Нельзя сказать, что мы не пытались что-то поменять.

– Так давай попытаемся еще раз! Я уже озвучила тебе решение: организуем краудфандинг.

– В агентство уже поступили конкретные предложения… – замечаю я. – Мы не успеем.

– Значит, не будем терять времени. Я вчера весь вечер об этом думала. Только представь: ты, я, Анджелина, Присцилла… Нас много, и мы верим в это место, не хотим, чтобы район «модернизировался», потому что знаешь, какой будет результат? Нам придется уехать, потому что все здесь станет слишком дорого и мы почувствуем себя чужими в собственном доме. Или мы останемся, но ценой немыслимых жертв, будем жить в окружении магазинов и ресторанов, с которыми у нас нет ничего общего.

– Ни у кого из нас нет лишних денег, – возражаю я.

– Да, но если мы все понемногу скинемся и привлечем других людей… Давай попытаемся. Чего нам это будет стоить? Я уже сталкивалась с подобным, знаю, как все работает. Я всем займусь, а тебе останется только найти слова, чтобы все рассказать людям.

– Мне?

– С табличками и оригами у тебя это хорошо получается.

«Это другое», – хочу я ответить. На оригами я пишу не свои слова, а таблички… это просто предупреждения. Я вешаю их, чтобы предостеречь остальных, только иногда вставляю в текст какую-нибудь красивую мысль. А сейчас нужно будет просить о помощи, а, как сказал бы мой отец, просить о помощи – значит признавать поражение.

Я качаю головой. Не доверяю я этой затее. Не по мне она. Нет. Лучше полагаться только на собственные силы, опираться только на собственные ноги…

– Или пусть лучше магазин превратится в зал игровых автоматов? – эхом звучит ее голос. Она будто читает мои мысли.

Я вздыхаю, не находя подходящего ответа.

– Давай попробуем составить план, – настаивает она. – Посмотрим, что из этого выйдет. Терять нам нечего. Поражение – это всего лишь точка зрения. Для меня поражением было бы сдаться.

Точка зрения: если в лесу упадет дерево…

– Ладно, допустим, но чего ты хочешь добиться, если все пойдет по плану? – спрашиваю я.

– Средств на покупку магазина.

– А кто им будет управлять?

– Мы! Кто же еще?

Пришло время убирать с рамы опилки и сушить ее феном, но Аделаида села передо мной и требует зрительного контакта.

– Я бы хотела его спасти… Но управлять им – совсем другое дело. Я даже не знаю, получится ли у меня.

– Конечно, получится! – ошеломленно восклицает она. – Слушай, мне пора бежать. Поужинаем сегодня у тебя?

Поужинать вместе? У меня? Вечер – это время, которое я провожу наедине с собой, перевариваю прошедший день и планирую следующий. Нельзя позволить выбить себя из колеи, иначе я совсем потеряю всякую опору.

– Кажется, у меня дома только салат, – выдумываю я. – Может, мы лучше…

– Лучше и не придумаешь! Хоть на диете немного посижу. С меня вино.

– Вино у меня есть.

И я вспоминаю, что сегодня понедельник. Первый понедельник, когда я не пойду в винный магазинчик сдавать две пустые бутылки «Сан-Коломбано» и брать две полные, потому что одна у меня осталась непочатой.

Аделаиду не переубедить никакими аргументами, так что я в итоге сдаюсь и позволяю себя обнять. После того как она снова садится на велосипед и исчезает в конце улицы, я, проводив ее взглядом, сажусь за кассу и усилием воли заставляю себя ничего не делать, просто сидеть и слушать.

В голове у меня крутится рой самых разных «вдруг». Чтобы отвлечься, я пытаюсь сосредоточиться на тишине магазина. Как и любая тишина, она не абсолютно беззвучна. То тут, то там поскрипывает дерево, почти неслышно жужжат лампочки в люстре. Под дуновением ветра, залетающего через приоткрытую дверь, шелестят створки тканевой ширмы и поднимаются полы кимоно, лаская металл служащего ему вешалкой стула. Дыхание щекочет мои ноздри, напоминая, что я жива. Но мое существование порождает куда больший шум, вдруг осознаю я, – здесь, у меня в груди. И я не просто жива, я нахожусь в месте, в котором я своя. Теперь я являюсь собой чуть больше, чем раньше. Эти мысли меня успокаивают.

В девять вечера раздается стук в дверь. Аделаида. Я резко просыпаюсь. Наверное, уже час прошел, как я отключилась, присев на кухне за стол и «на минутку» опустив голову на руки. Рядом так и стоит нетронутый стакан воды, который я собиралась выпить.

– Долго ты тут стоишь? – спрашиваю я, замечая раздражение в ее взгляде.

На руках у нее спящая Арья в пижаме.

– Минут пять, но Арья не три грамма весит. Можно уложить ее на диван?

– Конечно, – отвечаю я и отступаю, чтобы