Теософические архивы (сборник) - Елена Блаватская

Но, возлагали ли они надежду на веру и последующий за ней «спиритуализм» или нет, находились многие, на которых духовная и психическая эволюция цикла производила неизгладимое впечатление; и подобные экс-материалисты уже никогда не возвращались к своим идеям, направленным против традиционных верований. Огромное и постоянно растущее количество мистиков, появившихся в настоящее время, доказывает лучше, чем что-либо еще, явную оккультную работу этого цикла. Тысячи мужчин и женщин, не принадлежащих к церкви, секте или какому-либо обществу, не теософы и не спиритуалисты, все-таки фактически являются членами этого Молчаливого Братства, в котором они часто не знают друг друга, принадлежа разным народам по всему земному шару, и все же каждый несет на выражении лица отметину кармической печати – печати, которая делает из него или нее члена Братства Избранной Мысли. Потерпев крах в удовлетворении желаний в их ортодоксальных верованиях, они отделяются от своей церкви душой, а не телом, и посвящают остаток жизни поклонению более величественным и чистым идеалам, чем может дать им любое мыслительное умозрение. Как мало по сравнению с их количеством и как редко кто-то встречается с подобным, и все же имя им – легион, если только они захотят открыться.

Под влиянием такого же страстного поиска «жизни в духовности» и «жизни в истине», чего добивается каждый ревностный теософ, тяжело идущий по жизни сквозь годы морального осуждения и общественного остракизма; движимый той же самой неудовлетворенностью принципами полнейшего консерватизма современного общества и презрения к все еще победоносному, модному мышлению, которое, беззастенчиво присваивает себе благородные эпитеты «научное», «передовое», «новаторское» и «либеральное», пользуется этими привилегиями, чтобы безраздельно властвовать над малодушными и эгоистичными – теми отважными мужчинами и женщинами, предпочитающими идти в одиночку и без посторонней помощи по узкой и тернистой тропе, пролегающей перед тем, кто никогда не признает авторитетов и никогда не склонит голову перед ханжеством. Пусть они без возражений уходят от «Господ Оракулов» современного мышления, равно как и Пекснифов,[790] опозоренных временем и запятнавших себя догмами манекенов церковного консерватизма; и все-таки, неся в молчаливой обители своей души такие же идеалы, как и все мистики, они и вправду становятся теософами если не de jure, то de facto. Мы сталкиваемся с подобным явлением во всех слоях общества и в каждой жизненной категории. Их можно обнаружить среди артистов и писателей, среди аристократии и в коммерческих кругах, среди самых высокопоставленных и самых богатых людей, равно как среди самых низких по положению и самых бедных. Среди самых выдающихся людей этого столетия живым примером можно назвать графа Л. Толстого. Он – одно из знамений времени этого периода оккультных работ постоянно продвигающегося цикла. Послушаем же несколько строк об исторических особенностях психо-спиритического развития этого аристократа, величайшего писателя современной России, написанных одним из лучших фельетонистов Санкт-Петербурга.

…Самый знаменитый из наших российских авторов, «художник слова», писатель шекспировского реализма, языческий поэт, один из тех, кто в определенном смысле в своих литературных произведениях боготворил жизнь ради самой жизни, по словам Гегеля – an sich und fur sich (в себе и саму по себе), внезапно сломал свою волшебную палитру, погрузился в мучительные думы; и тотчас же поставил собой и миром самые сложные для понимания и неразрешимые задачи… Автор «Казаков» и «Семейного счастья» облачился в крестьянское платье и лапти и отправился пешком, как паломник, на поиски божественной истины. Он заходил в уединенные лесные скиты[791] раскольников;[792] посещал монахов Оптиной Пустыни, постился и молился. В своих belles lettres[793] и философских произведениях он подменяет Библию и писания Отцов Церкви; и, как следствие этого появляется «Анна Каренина», затем он создает свою «Исповедь» и «Объяснение Нового Завета».

Тот факт, что граф Толстой, несмотря на всю свою неистовую серьезность, не стал ортодоксальным христианином и не поддался на уловки спиритуализма (как доказывает его поздняя сатира на медиумов и «духов»), это ничуть не спасло его от того, что он стал вполне созревшим мистиком. Какое же таинственное влияние внезапно заставило его поддаться этому сверхъестественному течению почти без всякого переходного периода? Какая неожиданная идея или воззрение повело его в это мысленное русло? Кому это известно, кроме него самого или тех абсолютных «духов», которые, вероятно, не распространяются об этом в современных комнатах для сеансов?

И все же граф Толстой отнюдь не являет собой единственный пример работы этого таинственного цикла психической и духовной эволюции, которая пребывает ныне в своем полном действии – работы, которая, бесшумно и незаметно будет перемалывать в пыль самые крупные и величественные строения материалистических рассуждений и в считанные дни превратит в ничто интеллектуальный труд многих лет. Что же это за нравственная и невидимая сила? Только восточная философия может объяснить это.

В 1875 году начало свое существование Теософическое общество. Оно вступило в мир с определенным намерением стать союзником, поддержкой и помощником спиритуалистического движения – конечно, в его самом высоком и наиболее философском аспекте. Однако оно преуспело только в том, чтобы стать самым ярым врагом спиритуализма, превратиться в его самых неутомимых преследователей и обличителей. Быть может, наиболее вескую причину всего этого можно обнаружить в том обстоятельстве, что большинство лучших и наиболее образованных его представителей перешло в Теософическое общество телом и душой. Действительно, теософия была единственной системой, которая давала философскую рациональность феноменам медиумистики и их логический raison d'être.[794] Конечно, существует незавершенность и неудовлетворительность некоторых из ее учений, что происходит из-за несовершенства человеческой природы ее истолкователей, однако здесь нет никакой вины самой системы или ее учений. Основанная на древних философиях, проверенных веками, на опыте отдельных людей и целых народов, находившихся ближе нас к происхождению вещей, и записях мудрецов, последовательно и в течение бесчисленных поколений вопрошавших Сфинкса Природы (который ныне крепко-накрепко смежил губы) касательно секретов жизни и смерти – эти доктрины, безусловно, должны были остаться немногим больше заслуживающими доверия, чем суждения некоторых «умов».

Либо интеллект и сознание последних были «вынужденными» и искусственными – как мы полагаем – либо произошли из персонального источника и бытия, неважно какого. Даже экзотерические философии восточных мудрецов – величие и логичность системы мышления которых станут отрицать лишь немногие – одинакового мнения в каждом фундаментальном положении с нашими теософскими учениями. Что же касается тех созданий, которых называют и воспринимают как «духов смерти», их истинная природа не известна как спиритуалистам, так и их медиумам, поскольку они, говоря честно, сами так утверждают. Для большинства интеллектуалов Теософического общества этот вопрос и по сей день остается sub judice.[795] Но отнюдь не это теософы различали бы из них в своей наиболее высокой оценке духов.

Однако, поскольку цель этой статьи заключается не в том, чтобы противопоставить два наиболее значительных движения нашего века, равно, как и не в том, чтобы оспаривать их относительные заслуги или преимущества, сразу оговоримся, что наша единственная цель – это выдвинуть их вперед, дабы привлечь внимание к удивительным достижениям оккультного цикла за недавнее время. Сейчас огромное число приверженцев теософии и спиритуализма, внутри или за пределами наших связанных с ними обществ, показывает, что оба эти движения были тем не менее необходимой и, так сказать, кармически предопределенной работой века, и что каждое из них родилось в свой должный час и выполняло свою должную миссию в должное время; но при этом существуют и другие, даже более значительные знамения времени.

Несколько лет назад, мы прогнозировали в печати, что после короткого периода оскорблений и преследований многие из наших противников поменяют убеждения, в то время как остальные en desespoir de cause[796] последуют нашему примеру и сами создадут мистические общества. Подобно Египту в пророчестве Гермеса, теософия обвинялась «безбожными чужеземцами» (в нашем случае, теми, кто находился в стороне от своей церкви) в поклонении чудовищам и химерам, а также в том, что она учит «загадкам, в которых не разберутся последующие поколения». Если наши «святые писцы и жрецы» не скитальцы по белу свету, то это не вина добродетельных христианских священников и пасторов; и по примеру египтян в ранние века новой веры и эры мы, из страха еще худшей профанации священных вещей и имен, должны запрятать глубже, чем когда-либо, наше ничтожное эзотерическое знание, чтобы не дать ему исчезнуть с лица земли.