Меч без рукояти - Элеонора Раткевич

Выступал Хэсситай перед здешними домочадцами не больше двух часов, а устал, будто работал два месяца без передышки. Да и как не устать, если ни одна живая душа не смеется твоим выходкам? Живая душа? Полно, Хэсситай, где ты в этом доме живую-то душу нашел?

В оконные ставни мерно барабанил дождь. На любом самом захудалом постоялом дворе Хэсситаю предложили бы в такую погоду переждать дождь, а не тащиться на ночь глядя по грязи невесть куда. Впрочем, в этом доме Хэсситай не заночевал бы, даже и соизволь здешний хозяин снизойти к бродячему комедианту.

Кто-то робко постучался в дверь.

– Входите! – недовольно воскликнул Хэсситай. Он никого не хотел видеть – а как не впустить: он ведь не у себя дома.

Дверь отворилась, и рослый плечистый парень переступил через порог, едва не отираясь темечком о дверную притолоку. Экая орясина! Это же надо так вымахать. Интересно, с каких таких харчей слуги в этом доме такие рослые, откормленные?

Лишь когда парень сделал несколько нерешительных шагов по направлению к Хэсситаю, тот сообразил, что и не слуга это вовсе. Слуги так не вышагивают. Держит себя парень совсем не как человек услужающий. Ему бы не в холщовой одежде, ему бы в шелках цветных щеголять.

Собственно, он так и делал до недавнего времени. Подумав о разноцветных шелках, Хэсситай мигом вспомнил, где же этот жердяй попался ему на глаза. Хэсситай видел его мельком в пиршественной зале.

– Что нужно молодому господину? – спросил Хэсситай как можно более нелюбезно.

Вместо ответа высокий парень поклонился ему, выпрямился и застыл, словно считая, что одним этим уже все сказано.

– Вы мне не ответили, молодой господин, – холодно напомнил ему Хэсситай.

Парень снова поклонился и опять застыл в той же позе. Ладно еще, что ответом не удостоил, – но хоть бы нос почесал для разнообразия или пояс подтянул.

– Молодой господин недоволен моим выступлением? – без обиняков спросил Хэсситай тем самым тоном, которым заставлял когда-то в страхе отступить прославленных воинов.

– Что вы, учитель, – ответил парень, подняв на Хэсситая замечательно ясный взгляд. – Очень понравилось.

Хэсситая оторопь взяла.

– Что ты сказал? – очень медленно переспросил он, тщательно выговаривая каждое слово. Он даже не заметил, что сбился на «ты», вместо того чтобы по-прежнему именовать парня молодым господином.

– Я ухожу с вами, учитель, – сообщил ему парень. – Вещи свои я уже собрал.

Действительно, за плечами у парня красовался небольшой дорожный мешок. Одно из двух – либо этот юнец и вовсе не умеет собираться в дорогу, либо умеет не хуже самого Хэсситая: очень уж мешок маленький. Либо в нем нет ничего нужного, либо ничего лишнего.

– Со мной уходишь, вот как? – протянул Хэсситай. – А потом вся твоя родня гонится за мной, вопя и завывая, со стражниками и лучниками, меня ловят и забивают в колодки за похищение юноши из вельможной семьи?

– Нет, – улыбнулся парень, – никто за нами не погонится. Я уже отцу и братьям сказался.

– И тебя отпустили? – не поверил Хэсситай.

– А почему нет? – удивился парень. – Младший сын третьей жены. Я в доме что бугор на ровном месте. Если срыть бугор, можно землю распахать, а если нет, так об него всякий прохожий споткнется.

Интересно, кто тебе рассказывал, как землю пашут?

– Послушай, парень… как там тебя? – нахмурился Хэсситай.

– Байхин, – с готовностью отрекомендовался парень.

– Так вот, Байхин, – все так же хмуро отмолвил Хэсситай, – знаешь, чего я больше всего не люблю? Когда кто-то блажит по-пустому.

– Это не блажь! – вскинулся Байхин.

– А что же, как не блажь? – безжалостно оборвал его Хэсситай. – В ученики ты мне не годишься. Ни ростом не вышел, ни возрастом. Староват ты нашему ремеслу учиться.

– Да мне еще и двадцати не исполнилось!

– Вот я и говорю – староват. Сказал бы «двенадцати» – еще было бы о чем толковать. И тело у тебя… из воина клоун – что из дубины букет. Мечом махать ты в самый раз годишься, а для комедианта, – Хэсситай пожал плечами, – больно много у тебя на костях дурного мяса наросло. Жрать оно просит много, а толку от него в нашем деле никакого. Уж ты мне поверь. Сам воином был, знаю.

– Так за ваше ремесло, учитель, много не платят, – безмятежно улыбнулся Байхин. – Вот я лишнее мясо по дороге и сгоню. Кормить-то мне его все равно будет не на что. Когда мы в путь-то выходим?

– Ты – когда хочешь, – отрезал Хэсситай, подхватил свой дорожный мешок и зашагал прочь.

Шагать по грязи, да впотьмах, да под проливным дождем… не сразу и удумаешь, что может быть утомительней. Дорожный кафтан так водой напитался, что давит на плечи посильней воинского доспеха. Глина, словно живая, так и ползет вверх по ногам: грязи на дороге по щиколотку, а увозишься каким-то непостижимым образом до пояса. Если где лужа попадется поглубже, непременно ведь в нее угодишь: попробуй разгляди ее, когда кругом сплошная темень, хоть глаз коли! А если и высунется ненадолго луна в разрыв промеж туч или сполохи молний ненадолго отгонят тьму, все равно дороги не видать. Отовсюду замерцают тугие водяные жгуты от неба до земли: не понять даже – то ли они с неба на землю ниспадают, то ли с земли на небеса вспрыгнули. Промерцают и сгинут, и опять темнота кругом. Только и успеешь заметить, что темный силуэт где-то впереди… или сбоку, а то и вовсе в дальней стороне. А крепкий народ комедианты, ничего не скажешь! Ишь как ходко поспешает Хэсситай! Будто ему этот дождище вроде как и нипочем. Под пятьдесят лет бродячему фокуснику – а двадцатилетний Байхин за ним, разинув рот, самым своим широким походным шагом угнаться не может.

Ночной дождь был Байхину не в диковинку. Знатный потомственный воин, потомок знатной семьи потомственных воинов должен уметь проделать любой путь в любых условиях. Байхину случалось командовать отрядами своих вассалов и проходить с ними вместе без отдыха и сна по самой трудной дороге, да еще в полном боевом вооружении, по нескольку дней – бывало, что и под проливным дождем. Так ведь одно дело – скакать верхом или даже идти пешком, но во главе целого отряда, когда ты у всех на виду и надо пример выдержки подавать, и боевой дух поддерживать, и о людях своих позаботиться. И совсем другое дело – брести в полном одиночестве вослед за человеком, который тебя и знать не желает. Ни услышать от кого доброе слово, ни самому перемолвиться. Будто исчез весь мир, смыло его куда-то этим невидимым дождем, и остался ты и вправду один на целом свете, а там, впереди, в рваных отсветах молний, и не человек даже, а призрак, морок, гонишься ты за собственным одиночеством, только вот догнать никак не можешь…

Ну, это еще как сказать. Морок там или не морок, а удрать вам, учитель, никто не позволит. Все едино догоню. А не догоню сейчас, так после разыщу. Никуда вам от меня не деться.

Вязкая дорога хватала за щиколотки, недовольно елозила, ускользала из-под ног, шумно чавкала и причмокивала, словно собиралась съесть подметки, а покуда всего лишь предвкушала их, как изысканное и давно желанное лакомство. Внезапно Байхину за шиворот свалилась такая тяжелая и крупная дождевая капля, что он вскрикнул: на какое-то мгновение ему показалось, что под кафтан впрыгнула лягушка. Мгновением спустя он с облегчением перевел дух: лягушки, конечно, мокрые и холодные, но они не растекаются по коже, а сосредоточенно прыгают по спине до полного изнеможения. Да и какая лягушка может подскочить так высоко? Вот если бы она с дерева свалилась… только откуда могут взяться деревья вдоль проселочной дороги, когда она отродясь по лугам петляет и возле обочины даже кустарник не растет?

Тут-то Байхин на полном ходу и врезался в дерево. Погладил, что называется, левым ухом его мокрый шершавый ствол. Ласково так погладил, аж самому взвыть в пору. Выть Байхин, конечно, не стал. Воину по такому пустячному случаю вой подымать непристойно. Да и вообще лучше помалкивать. Это же догадаться надо – деревья ушами чесать. Срамотища. Так что Байхин покрепче прикусил губу, чтобы не заверещать ненароком, вытянул перед собой руки и ощупал, что же там впереди. Деревья. Странно.

Оказывается, Байхин в погоне за Хэсситаем и не приметил, как свернул на маленькую боковую дорогу, ведущую к опушке леса. И ведь давно уже свернул. Вот только не припоминается никак, когда же именно – до последней по счету молнии или после? Если до молнии, то свернул он сюда следом за Хэсситаем, а вот если после… вполне может оказаться, что Хэсситая он упустил. Тогда и вовсе дело скверное. После этой неприметной развилки большая дорога разветвляется еще несколько раз. Попробуй догадайся, по которой из них направился Хэсситай… да и недалеко Байхин по такому дождю уковыляет. А Хэсситай до утра может еще невесть сколько отмахать.

Но тут поодаль тускло выблеснул желтоватый огонек, и Байхин мигом приободрился. Придорожные шалаши, а то и землянки, выстроенные для таких, как он, заплутавших путников, чтобы было где переждать застигшую непогоду, в здешних краях дело обычное. И если только Хэсситай не дурак – а он не дурак, – то шел он никак уж не наобум и на волю случая не полагался. И про землянку эту он уж точно знал, да не просто знал – ее-то он и искал. А кроме того, сейчас в такой земляночке попросту некому быть, кроме Хэсситая. Кто же под таким дождем в лес потащится? Еще на рассвете в воздухе носилась липкая морось, поздним утром запокапывало посильней, а к полудню не только не распогодилось – дождь разгулялся вовсю. Нет, не лесник и не охотник затеплил огонь в лесном укрытии. Охотники в такую погоду по домам сидят да луки свои со стрелами поплотней укутывают, чтоб не отсырели. В землянке – Хэсситай, и никто другой.