Меч без рукояти - Элеонора Раткевич

Сакуран облизнул губы. Лицо его сделалось почти бессмысленным от наслаждения, когда ненавистный Хэсситай и его соратник отступили в горящий дом. Дышал король хрипло и напряженно, глаза помутнели. Он даже не заметил, что Хасами стоит к нему вплотную и непристойно тянет голову поверх его плеча в жажде рассмотреть подробности гибели своего врага.

И тут поверхность зеркала содрогнулась, и из его глубины в истекающие потом лица плюнуло разъяренным хохотом.

Югита проснулся, как просыпался всегда – быстро и полностью, хотя и не понял, что же именно его разбудило. Юин сидела в изножье кровати, сжавшись в комочек. Выражение ее лица заставило Югиту привскочить с постели.

– Что случилось? – выдохнул он.

– Тихо, – ответила шепотом Юин. – Слышишь, как тихо?

Югита замер, прислушиваясь. Ни звука, ни шороха. Только гулкая тишина… и даже собственное сердцебиение кажется лишь отзвуком этой тишины. Самое страшное, что может случиться во дворце, – сплошное, ничем не нарушаемое безмолвие. Оно-то и заставило Югиту проснуться.

Югита оделся с такой скоростью, словно на пожар торопился, – и столь тщательно, будто собирался по меньшей мере иноземных послов чествовать.

– Пойдем, – коротко бросил он, покончив с одеванием и вложив в потайные ножны длинный узкий кинжал.

За дверью не было ни души. Стоило лишь ступить, и от каждого шага разбегалось по пустым коридорам дробное пугливое эхо.

– Попрятались все, – прошептала Юин.

Югита нахмурился. Подобное безлюдье во дворце может означать только одно… то, о чем он догадался, разбуженный тишиной, едва открыв глаза.

Окончательное подтверждение своей догадки Югита обнаружил в малом тронном зале.

У стены лежал, опрокинувшись навзничь, мертвый Сакуран. Глаза выпучены, белила размазаны по лицу, кулаки стиснуты, словно короля хватил удар в тот самый момент, когда он собирался наброситься на неведомого оскорбителя. Рядом с ним валялся скрюченный Хасами. Мертвые пальцы придворного мага впивались в его лицо, словно тот пытался сорвать его с себя перед смертью. На стене красовались останки недавно великолепного зеркала – бронза покорежена, а посредине так и вовсе разорвана. А покрывающее бронзу стекло… оно расплавилось, оплыло по стене густыми потеками, вспучилось кривыми пузырями!

Несколько мгновений Югита стоял молча. Ему было холодно, хотя от стеклянных волдырей еще тянуло жаром.

Еще бы придворным не разбежаться в панике! Сильнее, чем король Сакуран, их могла испугать только его смерть.

Юин прерывисто вздохнула, и Югита разом вышел из оцепенения. Он взял ее голову обеими руками и пристально посмотрел в ее бледное личико.

– Ничего не бойся, – произнес он и крепко поцеловал ее. – Ничего. Я тебя в обиду не дам.

Не бойся, любимая. Я сам боюсь. Я-то знаю, что начнется, когда весть о внезапной смерти короля проникнет за стены дворца, и все недовольные, оскорбленные и просто жаждущие власти, сметая и топча друг друга, ринутся к трону. У нас почти не осталось времени… может, его уже и не осталось вовсе. Но если мы хотим выжить, надо что-то предпринять.

Югита подошел к окну, рывком отдернул шитую золотом занавесь и впился глазами в заоконную темень. Неужели и в саду уже нет никого? Неужели дворец полностью покинут?

Хотя… ну-ка, кто это там? Придворный какой-то… нет, стражник… точно, стражник! Фигура гибкая, движения порывистые… совсем еще молодой… то ли не успел сбежать, то ли не догадался, то ли ошалел по молодости лет от чувства долга… а какая, собственно, разница?

– Эй, массаона! – спокойно и повелительно окликнул его Югита. – Да, вы! Я к вам обращаюсь… подите сюда.

Когда юный стражник, в единое мгновение неимоверно повышенный в звании, вздрогнул и заспешил на зов, Югита позволил себе усмехнуться втихомолку. Потом лицо его приняло выражение уверенного достоинства – самое подходящее для первых минут его царствования.

Нарисованный на груди Хэсситая котенок, прищурившись, следил, как последние маленькие язычки пламени гоняются друг за другом, словно золотые и алые мышки, вдоль по половицам. По всей вероятности, котенок не одобрял их беготню, но он явно слишком разомлел в тепле, чтобы спрыгнуть вниз и прогнать их. Он только поглядывал по сторонам и морщил нос, вдыхая аромат напитка из листьев шелкоцветки.

Хэсситай наслаждался своим питьем не торопясь. Глядя на него, и Хэйтан медленно потягивал золотистую жидкость. Тэйри, подражая их манере, чуть прихлебывал. И только Аканэ выглотал свой напиток почти мгновенно. Не до питья ему было: его вниманием всецело владел деревянный меч, лежащий подле него. Он даже протянул было к нему руку…

– Ни-ни, – предостерегающе воскликнул Хэсситай, и его ладонь накрыла деревянную рукоять. – И не думай даже. Этим мечом ты больше работать не будешь. После всего, что с ним случилось сегодня… это оружие не по твоему норову. Тэйри тебе сделает новый, а этот уже не для тебя.

– А для кого? – понуро спросил Аканэ.

– Не знаю, – пожал плечами Хэсситай. – Может, для ученика твоего… будут ведь и у тебя когда-нибудь ученики.

Аканэ поразмыслил немного о своих будущих учениках, просиял и кивнул.

– Тэйри, – попросил Хэсситай, – выгляни в окно: ушли эти обалдуи или все еще стоят?

– Ушли, – сообщил Тэйри. – Никого не видать.

– Странно, – подивился вслух Хэйтан. – Я бы на их месте не ушел. Если деревянный дом горит и не сгорает…

– Так это здесь не сгорает, – беспечно пояснил Хэсситай. – А там, снаружи, все давно сгорело. Одни головешки остались да пепел.

Хэйтан попытался представить себе, что сидит в сгоревшем дотла доме, но рассудок наотрез отказался вообразить что бы то ни было подобное.

– А где же мы тогда? – осторожно осведомился он.

– Где-нибудь, – ухмыльнулся Хэсситай. – А где бы тебе хотелось?

– Мы опять полетим? – восторженно догадался Аканэ.

– Не опять, а уже, – сдержанно поправил его Хэсситай. Аканэ распахнул дверь. В комнату ворвался тугой встречный ветер.

– С ума сойти! – невольно выдохнул Хэйтан.

– Мяу, – тоном, не ведающим сомнений, подтвердил котенок.

Интерлюдия

– Так вот откуда взялся мой деревянный меч, – задумчиво вымолвил Кенет. Рука его рассеянно поглаживала черные, выложенные серебром ножны – подарок князя-короля Юкайгина, – в которых покоился самый необычный из всех магических посохов – ученический деревянный меч.

– Он самый, – кивнул Хэсситай. – Хорошо, что он попал именно к тебе. Я, признаться, побаивался оставлять его Аканэ. Парень он нравный, горячий… и мне тогда не казалось, что с годами у него кротости прибавится.

Кенет попытался представить себе кроткое выражение в глазах Бешеного Аканэ и сдавленно фыркнул.

– Послушай, – вступила в разговор Аритэйни, – а вот тогда, во время посвящения… кого ты все-таки встретил на берегу?

– Кого, по-твоему, можно встретить внутри себя самого? – вопросом на вопрос ответил Хэсситай. – Себя, конечно. Но это я уже потом, со временем, понял.

– Значит, никакой опасности не было?

– А вот этого я бы не сказал, – возразил Хэсситай. – Уйти в себя и не вернуться, по-твоему, не опасно? А ведь мог не вернуться… остаться там. Вот поэтому я так и торопился себя прогнать… а я тогда настырный был, никак уходить не хотел… вот мне и пришлось пошутить с собой не по-хорошему.

– Ну и шуточки у тебя, – недовольно произнесла Аритэйни. Хэсситай только засмеялся в ответ.

– А как ты там вообще очутился – такой взрослый? – подивился Кенет. – Тебе ж лет тогда было от силы двенадцать-тринадцать…

– Почем я знаю, – развел руками Хэсситай. – Ты и сам маг посильней меня, тебе лучше знать. Вот ты и думай.

– Шуточки у тебя, – проворчал Кенет.

Между тем Акейро и Юкенна, которых тонкости магической премудрости нимало не интересовали, уже наскучили беседой двух магов. Они подсели поближе к Байхину и увлеченно слушали, а Байхин им о чем-то рассказывал вполголоса, чтобы не мешать Хэсситаю с Кенетом. Хэсситай тоже прислушался к его рассказу и одобрительно хмыкнул.

– Да, об этом стоит порассказать, – шепотом сообщил он Кенету и Аритэйни. – Послушайте и вы тоже. Оч-чень поучительно… и куда интереснее, чем то, что я вам понарассказал.

Часть вторая

УЧЕНИК ШАРЛАТАНА

Глава 1

Хэсситай увязывал свой мешок, насвистывая сквозь зубы что-то исключительно немелодичное. Настроение у него было прескверное. Поскорей бы убраться из этого дома! Конечно, следует отдать хозяину справедливость – он не поскупился. Заплатили Хэсситаю за один-единственный вечер работы столько, сколько он иной раз и за неделю выручить не смог бы. Да ведь разве в одних только деньгах дело! Если у художника, всю душу вложившего в свое творение, купят картину, чтобы потом сделать из нее тряпку для мытья пола в нужнике, – не проклянет ли мастер тот день и час, когда за щедрую плату отдал свой труд на поругание богатому невежде? Если оружейник увидит, как кинжалом его работы пьяный вельможа в гнилых зубах ковыряется, – разве не возмутится его душа? А каково показывать фокусы пресыщенным аристократам, которые не радуются, когда платочек превращается в змею, а змея – в стаю желтогрудых птичек? Каково клоуну смешить людей, которые почитают смех чем-то простонародным, вульгарным, унижающим их достоинство? И зачем только пригласили Хэсситая в дом, где способны восхищаться разве что красотой светлых лепестков вишенного цвета, медленно опадающих на вспоротые кишки?