Черные минуты - Мартин Соларес

Последняя запись была сделана во вторник на прошлой неделе — в тот день они нашли девочку. Ранхель не без страха прочел: «Вторник, 18-го, 11.30. Снова этот черный фургон». Он заглянул в предыдущие записи. Так и есть: черный фургон проезжал мимо 15 января и 17 февраля. «Номер настоящий», — написал Калатрава. Подумав немного, Ранхель понял, что пазл наконец складывается: странное месторасположение тел, зловещие совпадения, смерть Колдуна. А также белая шерсть, охотничий нож, черный фургон, проезжавший здесь в дни убийств. Колдун догадался, что это преступник, и его застрелили. Проще и не бывает. Ранхель закрыл дневник.

— Эй, ты готов? — спросил Вонг. — Запираем здесь все и поехали.

Проезжая по Авениде дель Пуэрто, Ранхель захотел остановиться у школы номер пять. За последние месяцы здесь надстроили два этажа и сделали ультрамодный ремонт, со всеми атрибутами семидесятых. Он съехал на обочину против директорского дома и остановился будто нехотя. И впрямь — он слышал, как дядин голос твердит ему: «Тормози, Винсенте, тормози. Подумай своей головой, что будет, если ты сунешься прямо к школе. Траволта сожрет тебя с потрохами, если узнает, что ты задумал. Чему я тебя учил? Терпение, племянник, главное терпение. Притворись, будто у тебя и в мыслях ничего такого нет. Ты что, хочешь выйти из машины, придурок? Ты уверен, что мы родня? Наверное, тебя усыновили».

«Но раз уже здесь, не сидеть же в машине? — сказал себе Ранхель и вышел.

Он вышел и постучал в дверь. В окне мелькнуло женское лицо, и за дверью спросили:

— Кто там?

— Полиция, сеньора. Вы нас вызывали.

— Сеньор Винсенте Ранхель?

— Да, — ответил он, удивляясь, что его здесь знают.

Дверь открыла хрупкая красивая женщина лет тридцати. У нее были стриженые черные волосы и изящнейший из всех виденных им носов. Когда пришел Ранхель, она пила чай с липовыми цветами, сидя в кресле в гостиной. На столе лежал раскрытый «Эль Эйемплар» с ее коротким интервью: «Мать похищенной девочки все еще надеется, что ее дочь жива и ее похитили ради выкупа». А между тем прошло три месяца и от дочки ни слуху ни духу.

В окно гостиной было видно, как возле школы беззаботно резвятся другие дети. Мальчики играют в футбол, девочки прыгают через скакалку.

— Мой муж — директор школы, — сказала она, — и я прошу вас ничего ему не говорить о нашей беседе. Он рассердился, узнав, что газеты напечатали мое интервью.

— По моему мнению, это было весьма неосмотрительно.

— А что я могла сделать? Офицер, который вел расследование, ни о чем меня не предупредил.

— Кто это был?

— Сеньор Хоакин Табоада.

Ранхель припомнил, как толстяка потом пропесочили на собрании. До чего этот жирдяй все-таки наглый и безответственный!

— Я вас слушаю, сеньора. Зачем вы меня вызывали?

— Вот, посмотрите.

Она протянула его несколько фотографий, на которых Лусия Эрнандес Кампилло смеялась, хлопала в ладоши, играла с друзьями в свой день рождения. На фотографии в рамке она была в школьной форме — огромные глаза из-под челки и невинная улыбка. Первая ученица в своем первом «А» классе. Она была очень похожа на мать.

— Думаете, она жива?

Ранхель знал, что если похищенного ребенка не удается отыскать в первые семьдесят два часа, то далее вероятность найти его живым стремительно уменьшается. Но ему не хватило духу сказать ей об этом.

— А не может она из озорства прятаться у каких-нибудь знакомых или друзей?

— Это невозможно. Лусия очень послушная девочка. Кроме того, ей только семь лет, она во многом от меня зависит.

— Вы проверили все больницы? В Паракуане, в Тампико, в Сьюидад-Мадере? — Видя, что она кивает, он добавил: — А морги?

— Да, мы с мужем побывали всюду. Я даже ходила взглянуть на ту, другую девочку, думая, что это может быть Лусия… То, что с ней сделали, совершенно ужасно.

Было очевидно, что она недоговаривает, но Ранхель не решался давить на нее, боясь, что в таком случае уйдет с пустыми руками.

— Сеньора, — сказал он, — к сожалению, у меня мало времени и много работы. Я должен проводить и другие расследования.

— Я уверена, что ее похитили.

— Вы кого-нибудь подозреваете?

Она кивнула, опустив глаза в чашку. Ее руки заметно дрожали.

— Четыре месяца назад, когда начали перестраивать школу, муж представил меня спонсорам и архитекторам. Они все очень влиятельные люди. Два дня спустя один из них пришел к нам домой, когда муж был на работе, о чем ему было известно. Этот негодяй хотел, чтобы я поехала с ним на ранчо. В возмущении я схватила вон ту тяжелую вазу и велела ему немедленно убираться, а иначе я разобью ему голову этой вазой. — Она судорожно глотнула чаю. — Это не помогло. Он преследовал меня в течение недели. Он приезжал с телохранителями и принимался колотить в дверь. Поскольку я не открывала, он писал мне оскорбительные записки. Это продолжалось, пока я не пригрозила, что расскажу обо всем мужу. Он сказал, что отомстит. И на следующей неделе исчезла наша девочка.

— У вас есть доказательства? Это очень серьезное обвинение.

Она протянула ему исписанный лист бумаги.

— Вот, это его последнее письмо. Все остальные я выбросила.

— Но это ксерокопия.

— Да, но вы прочтите.

Прочитав письмо, Ранхель ощутил страшную сухость в горле, отчего язык прилип к небу. Жуть как захотелось пить.

— Ну и дела, — прохрипел он. — Вы кому-нибудь говорили об этом?

— Сеньору Табоаде. Я давно ему рассказала и отнесла оригинал письма, но он ничего не предпринимает.

— Хоакин Табоада?

Ноги у Ранхеля стали ватными. С такими сложностями в работе ему пока не приходилось сталкиваться. Отныне придется каждый свой шаг и даже каждое слово заранее обдумывать дважды.

«Траволта — конченый негодяй, — думал по дороге Ранхель. — Все-таки я был лучшего о нем мнения». В зеркале необыкновенно ярко и зловеще пылали огни на вышках нефтеперегонного завода.

Когда Ранхель вернулся в офис, доктора Куарона уже не было.

— А где доктор? — спросил он.

— Уехал, — усмехнулся Тревино.

— Что значит «уехал»?

— Совещание закончилось, он и уехал, — сказал Евангелист и добавил: — Мерзавец.

Ранхель помчался в гостиницу. Дверь ему открыл племянник шефа, голый, с полотенцем вокруг бедер. На кровати разлеглась рыжеволосая девица.

— А где доктор?

— Он был здесь, а потом уехал.

— А что случилось? Куда он поехал?

— Не знаю, — пожал плечами племянник. — Сложно объяснить.

— А ты как сюда попал?

— Я? Не помню…

Ранхель просто оторопел. Какой идиотизм! Внизу регистратор объяснил ему, что доктор расплатился и выехал.

— Как вы могли позволить ему расплатиться? Он гость города!

— Ну да, я в курсе, но он настаивал.

Ранхель вышел на улицу и изо всех сил пнул ногой по колесу своего «шевроле». Все рухнуло в одну секунду. И это только начало.

Часть четвертая

Глава 18

Свидетельские показания Родриго Монтойи, тайного агента

Конечно, я знаю Паракуан. Там произошло крупнейшее криминальное расследование, с которого и началась моя карьера. В то время я помогал дяде, прежде чем найти свою судьбу и выйти в большой широкий мир.

Тогда я находился в зрелом возрасте (так мне в ту пору представлялось) двадцати двух лет, и пора было определяться с выбором. Мой дядя возглавлял полицию Паракуана, портового города в тропических широтах, полного контрабандистов и наркодилеров. Как говорил Хуан Габриэль: Pero, їquй necesidad? («Почему это необходимо?»). Первый знак судьбы я получил в Рождество.

Мой дядя не слишком ценил все эти семейные собрания, но его жена, сестра моей матери, заставила его проводить праздники с нами. Ну вот мы все и собрались, вся родня в одном доме. Под вечер я решил, что ужинать не буду, потому что общее застолье — это жуть какая тоска, особенно если приходится наряжаться в костюм с галстуком. Наверное, стоит пояснить, что к тому времени я уже жил отдельно от родителей и навещал их только по праздникам — в Рождество или на Пасху.

И вот я заперся у себя в комнате наверху и притаился, чтобы все подумали, что я сплю. Но поскольку вскоре мне предстояло спуститься вниз — проигнорировать ужин я так и не решился, — я решил дунуть. Взяв специальную трубку, которая не оставляет запаха, я дунул разок и пошел в гостиную, готовясь общаться с родней. Можете себе представить, какой я на самом деле псих.

В гостиной я сел на ковер и стал слушать. Мой отец, воспользовавшись тем, что дядька к тому времени уже прилично набрался, подбил его рассказать о китайской мафии, о перестрелках в порту, которые будоражили весь город, а особенно газетчиков. И дядька возьми и выболтай, как копы положили сотни две узкоглазых, да еще с хохотом, будто это не люди, а муравьи. Конечно, будь он трезв, он бы не стал чесать языком, но тут, как жена и дети ни толкали его в бока, он не унимался.