У восточного порога России. Эскизы корейской политики начала XXI века - Георгий Давидович Толорая

вероятность протестов населения низкая из-за жесткого контроля. Вместе с тем они неблагоприятно скажутся на возможностях внутреннего развития и “маркетизации”, приведут к падению жизненного уровня (но необязательно к падению уровня поддержки режима)

Санкции не изменят политику Северной Кореи в области ядерного вооружения, они просто этой программе немного воспрепятствуют. В настоящее время строительство объектов по производству этих вооружений, закупки оборудования и технологий уже в прошлом. Ракетно-ядерное вооружение совершенствуется главным образом трудом северокорейских ученых и инженеров, а у режима достаточно сил и возможностей, чтобы их прокормить.

Они получают усиленные пайки, хорошее жилье, социальные льготы. Технологии и материалы также поступают по контрабандным каналам, а их перекрыть не менее сложно, чем каналы наркотрафика, что мир не может сделать много лет.

Так что санкции воздействуют главным образом на население. При этом для армии значима главным образом нехватка топлива, однако стратегический запас имеется. Нефть занимает 7 % в энергобалансе КНДР, и ее нехватка скажется в основном на автомобильном транспорте. Он для экономики не является жизненно необходимым, однако его паралич осложнит жизнь населения, особенно “нового среднего класса” – предпринимателей, торговцев, интеллигенции. В целом именно этот класс наибольшим образом пострадает от санкций, замедлится процесс маркетизации, вырастет роль не креативных специалистов, а военных и спецслужб.

Следует заметить, что десятки тысяч простых работников уже потеряли работу из-за прекращения экспорта таких товаров, как уголь, руды, текстиль, морепродукты и др. Соответственно сократилась и валютная выручка для импорта. Санкции создают трудности даже в импорте продовольствия и жизненно необходимых потребительских товаров, таких как медикаменты. Рассчитывать на то, что население взбунтуется против режима, не приходится. Во-первых, отсутствие протестных традиций делает маловероятным появление оппозиции, особенно в условиях невозможности получения помощи из-за рубежа. Во-вторых, система контроля со стороны властей остается жесткой. И как результат – санкции не способны привести к желаемому для США добровольному отказу КНДР от ракетно-ядерного оружия.

Надежда на то, что блокада окончательно ослабит страну и приведет к падению режима, также призрачна. Скорее всего, перед лицом неминуемой голодной смерти режим предпримет акции, которые можно назвать ядерным шантажом или вооруженным грабежом соседей.

Если даже предположить, что в случае ограниченного конфликта удастся избежать ядерного апокалипсиса, выбор останется прежним – либо эскалация, либо переход к переговорам.

Сам по себе цикл “обострение – переговоры” вполне привычен для корейской ситуации. Вопрос в том, можно ли сблизить позиции сторон настолько, чтобы выйти на компромисс. Фактическая капитуляция, де-факто признание ядерного статуса КНДР и переход к политике холодного сдерживания в отношении нее чреваты весьма неприятными для США последствиями: серьезный удар по режиму нераспространения ядерного оружия и “эффект домино”, удар по возможностям Америки как мирового гегемона на основе ядерной монополии, негативные внутриполитические/ репутационные последствия. Но все же такой “пакет неприятностей” – меньшее зло по сравнению с угрозой физического уничтожения значительной части Южной Кореи, Японии, а может быть и американских территорий, гибели миллионов граждан, в том числе американцев.

Несмотря на постоянное нагнетание ситуации, стороны способны рационально оценить риски такого исхода событий, и перейти к переговорам. Это признают влиятельные силы в американском истеблишменте. Согласно мнению бывшего директора Национальной разведки Джеймса Клэппера, “переговоры – единственный реалистичный выход из ситуации. Нам придется рассмотреть возможные с нашей стороны уступки”[185].

Многое в этом раскладе зависит от Китая. Позиция Китая двойственна. Он заинтересован в сохранении Северной Кореи как буфера, но для этого надо либо признать ее ядерный статус (что вызовет существенные изменения в миропорядке), либо вести дело к смене режима. Крайний вариант – согласиться на поглощение Севера Югом.

Нам представляется, что наиболее вероятным выбором Китая все же будут усилия по сохранению статус-кво, недопущение военного решения со стороны США на фоне фактической неспособности жестко повлиять на северокорейский режим и нежелания создавать прецедент его смены. Одновременно Китай четко заявил, что вмешается в конфликт в случае агрессии США: “Надо объяснить всем сторонам, чтобы им стало понятно: когда их действия будут угрожать китайским интересам, Китай жестко на эти действия ответит”[186]. В этом случае велика вероятность превращения локального конфликта в мировой.

Надо исходить из того, что для Китая Северная Корея – это враг врага, барьер между американскими войсками в Южной Корее и территорией важнейшего стратегически Северо-Восточного региона КНР. Китай скорее будет избегать втягивания в конфликт на невыгодных для себя условиях, чем подыгрывать США в реальности, хотя на словах такая поддержка может даже усилиться. “Китай готов поддерживать мир на Корейском полуострове – нравится это Белому дому или нет… Своими военными учениями и заявлениями Китай неоднократно демонстрировал готовность встать на защиту Северной Кореи, если США атакуют КНДР… Если Трамп выберет военную альтернативу, он ввергнет в войну не только Северную Корею, но и Китай”, – указывают аналитики [Adam Mount, 2017]. Утечки из китайских источников касательно корейской проблемы, пусть есть сомнения в их аутентичности (речь идет о директиве руководства КПК от 12.09.2017 г. Международному отделу ЦК накануне визита его главы Сон Тао в КНДР), позволяют предположить, что Китай был бы готов согласиться с сохранением КНДР на обозримую перспективу ограниченного ядерного потенциала при условии отказа от его совершенствования путем новых ядерных испытаний и даже готов в обход санкций поддерживать северокорейскую экономику “на плаву”[187].

Однако одновременно в среде северокорейской элиты растет подозрительность к Пекину. Этому способствуют жесткие заявления КНР и, в частности, комментарии китайских СМИ: “Пхеньян стоит перед стратегическим выбором между конфронтацией, которая может привести к гибели режима, и переговорами, предпосылкой для которых станет отказ от ядерной программы”.

Как отмечают эксперты “Стратфор”, “Пхеньян должен воспринимать Китай как угрозу для существования, нежели союзника. Некоторые полагают, что ракетно-ядерная программа Северной Кореи предназначена для отражения потенциального удара не со стороны США или Южной Кореи, а именно со стороны Китая. Сближение с Россией вполне вписывается в такую картину мира”. КНДР рассматривала такую возможность.

Позднее Ким Чен-ын использовал китайский фактор: он заручился поддержкой Китая с тем, чтобы “укрепить тылы” перед встречами с врагами, для чего прервал затворничество и отправился в Пекин в марте 2018 г.

К концу 2017 г. ситуация оказалась тупиковой: и воевать невозможно, и средств воздействия на северокорейский режим нет. Давление и нажим лишь способствуют росту его агрессивности и непримиримости, толкают к криминальным методам ведения бизнеса во имя выживания.

В этих условиях Пхеньян сделал ловкий ход, позволивший нарушить единство своих противников. Прозвучавшее в традиционной новогодней речи руководителя КНДР Ким Чен-ына предложение о начале межкорейского диалога по поводу участия спортсменов КНДР в Пхёнчханской зимней Олимпиаде в феврале