Чужой праздник (СИ) - Ломтева Анна

Вот и «моя» комната. Смартфон, конечно, лежит на подоконнике, подключенный к зарядному устройству. Отключить из розетки, вытащить из гнезда на смартфоне, свернуть, закрепить липучкой, убрать во внутренний карман рюкзака. На прошлом привале я продолбала такое же, только фирменное, а эту китайскую подделку пришлось спешно купить уже здесь, в Болгарии. Вероятно, моя маман могла бы много чего сказать по этому поводу, но у неё нет шансов.

Возвращаюсь на кухню, глядя под ноги (кот всё ещё валяется в коридоре), чтобы допить кофе, доесть бутерброд с сыром и пролистать соцсети. «Напоследок», говорит в голове неприятный голос. Ещё чего, одёргиваю я себя, откуда вообще такие мысли? Всё идёт по плану. Всё будет нормально. Как всегда.

В ленте попадается фотка знакомого места: крупная, красивая женщина стоит, отвернувшись в профиль, на фоне улицы Истик-ляль. Её темные волнистые волосы чуть отведены ветром, а за её спиной виден знаменитый красный трамвайчик. Короткий пост на английском привычно-многозначительно даёт понять, что героиня снимка познала в жизни главное и вполне счастлива. Я немного колеблюсь, раздумывая — написать ли комментарий? — но ограничиваюсь обычным лайком. У нас давно заведено поддерживать связь такими простыми незначительными действиями, без слов, без дополнительных значений. Переключаюсь на вкладку своих лайков — да, она тоже отметилась под моей последней фоткой.

Я заканчиваю пролистывать ленту фейсбука, когда телефон вибрирует, чуть ползя по столешнице — пришло сообщение в мессенджер.

Я не хочу его читать. Я нажимаю на иконку уведомления.

«В 21:00 под главной лестницей у кафе «Посейдон». Подтверди.»

Пишу «Ок», отправляю. И понимаю, что в животе начинает медленно закручиваться узел, словно кишки собрали в горсть и заворачивают, как выжимаемое бельё.

Я могу отказаться сейчас, или позже, или даже в последний момент. Я могу обмануть ту, с кем переписывалась. И она может, кстати, обмануть меня. У неё ещё меньше причин быть откровенной или поступать, как оговорено. А у меня совсем нет причин ей доверять. Она тоже врёт столько, сколько я её знаю, и с чего бы ей измениться? Тем более, что и я вру ей. Ну… недоговариваю. Я возвращаюсь к инстаграму, бездумно листаю фотки, пытаясь отвлечься от тревоги. Но, как назло, вижу фотографию ещё одной эффектной дамочки, которая селфится «губы бантиком» на фоне утреннего пляжа. Сворачиваю приложение, стараясь не думать о том, что эти две тоже подписаны друг на друга.

Из коридора неспешно выплывает кот. Вышагивая лапками в белых «носочках», обходит кухню по периметру, попутно понюхав свою мисочку (сейчас пустую), и прыгает на соседний стул. Усаживается, медленно зевает, вытягивая усы вперёд и на секунду демонстрирует блестящие белые клычки и ребристое розовое нёбо. Смотрит на меня прищуренными жёлтыми глазами, а потом начинает усердно вылизывать переднюю лапу. Я смотрю на кота, такого домашнего, спокойного и уверенного в своём праве лизать лапу тут, на стуле, и завидую. Коту, его хозяйке, её подружке, их соседям. Всем, кто живёт тут круглый год, глядя по утрам на трепещущие под ветром флаги, угадывая дыхание моря за домами и деревьями, слушая вопли гларусов в открытое окно.

Кот заканчивает с одной лапой и принимается за вторую, а я встаю, чтобы вымыть джезву и чашку, вытереть крошки со стола и начать свой рабочий день.

Глава 24.

2000

Ей редко когда бывало настолько стыдно. Причём, ладно бы она что-то некрасивое сделала. Всей её вины на тот момент было, что она грязная и потная, как грузчик после смены. Пока она бродила по улицам, стараясь идти по теневой стороне — чувствовала себя почти нормально. С этим городом они неожиданно неплохо сочетались. Вокруг были толпы, и изрядная часть этих толп состояла из таких же потных людей в несвежей одежде.

Но в кафе было тихо, чисто и как-то очень… прилично. Словечко из лексикона её матери словно само выскочило в памяти. В кафе было прилично, а она выглядела совершенно неприлично, но было уже поздно. Она уже зашла и стояла возле столика, за которым сидела обалденно красивая девица. Сидела, подперев кулаком скулу (а рядом вьётся каштановый локон, а с браслета на запястье свисает хорошенькая эмалевая бабочка), и смотрела на неё с таким видом, как будто у неё собираются милостыню просить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тут до Светки и дошло, как всё это выглядит со стороны, как она выглядит, и она тут же почувствовала, как лицо становится горячим, плечи поднимаются сами собой, а пальцы сжимаются — в том числе, кажется, и на ногах.

— Привет, — сказала красотка. По-русски сказала. Значит, Светка не ошиблась, когда пошла за ней от автобусной остановки. За дни, проведённые в Стамбуле, она первая, в ком Светка заподозрила соотечественницу из-за сказанного сквозь зубы «чёрт».

— Ну давай, садись, — она выпрямилась, махнула рукой в сторону стула напротив, — Расскажешь, чего тебе надо.

Не то чтобы Светка мгновенно успокоилась, но чуть-чуть отлегло. Она отодвинула стул, потом вспомнила про рюкзак, стянула со спины, невольно оглядываясь на мрачного мужика за стойкой — он замер и внимательно смотрел в их сторону. Садясь и пристраивая рюкзак к ножке стола, она сказала тихо:

— Этот… Продавец…

Красотка быстро глянула в ту сторону, сказала:

— Спокойно, — встала и пошла к стойке. Опасаясь оборачиваться, Светка вся превратилась в слух.

Девушка быстро и свободно сказала по-английски длинную фразу, из которой Светка уловила только «фор май френд». Мрачный мужик медленно ответил что-то невнятное. Послышался дребезг посуды, шипение, плеск, потом скрежет кассового аппарата. Ещё минута напряжённого ожидания — и красотка вернулась. Поставила на стол тарелку со здоровенным бутером, большую чашку (кажется, кофе с чем-то) и села на своё место.

— Давай, — она взялась за свою крошечную чашечку, сделала очень осторожный крошечный глоточек, — Объясняться можешь в процессе.

Светка первым делом схватилась за чашку. В ней был настоящий капучино. Она такую вкуснятину первый и последний раз пила в кафе «Сервантъ», куда Сашка её потащил праздновать возобновление их «отношений». Недолго музыка играла…

Она заставила себя оторваться от чашки, передохнула и нашла взглядом салфетки — на физиономии у неё, понятное дело, уже пушилась молочная пена. Промокая её тоненькой мягкой бумагой с пупырчатым узором, Светка пыталась собраться с мыслями.

Её визави явно была из терпеливых. Она отковырнула от разломанной турецкой сласти на своём блюдце крошечный кусочек, положила в рот, прислушалась к ощущениям. Проглотила и сказала:

— Голый сахар. Как они это едят вообще?

— Сладкое в исламских странах служит заменой алкоголю, — сказала Светка, вспоминая обсуждение на форуме. И мысленно добавила — к сожалению.

— Я в курсе, — красавица подняла взгляд от тарелки и вперила в собеседницу. Глаза у неё были пугающе тёмными, как перезрелые черешни, а ресницы вокруг них густые и длинные, словно искусственные. — Ну как, есть что сказать?

В общем, выбора не было. Попала Светка крепко, то, что ей удалось встретить русского человека среди толп турок и иностранцев, и этот человек не послал её лесом — удивительная удача, но любого везения надолго не хватит. Поэтому она покосилась на бутерброд (успеть схватить, если погонят) и быстро сказала:

— Я тут оказалась случайно, одна, у меня очень мало денег и нет загранпаспорта. Идти некуда. И… — она снова покосилась на бутерброд, — И звонить некому. И я вообще-то не собиралась ни о чём просить, но…

Маленькое жалобное враньё, которое вряд ли чем-то мне поможет.

— Но тут я тебя увидела и позвала, — произнесла красотка без секундной даже паузы. — Сейчас тебе полагается спросить, кто же я такая, а я бы ответила «Я твоя большая удача», — она как-то нехорошо, мрачновато усмехнулась.

Светка признала:

— Ну, это правда. Это… очень повезло. — Не будем вспоминать о том, что последние сутки она потратила на то, чтобы прислушиваться к людям на улице в надежде определить «своих».