Человек-недоразумение - Олег Лукошин

На площади перед зданием администрации мы расположились колонной, спели ещё парочку советских песен под барабанную дробь — у наших барабанщиков сразу прорезался дотоле отсутствовавший слух — развернули плакаты с яркими лозунгами типа «Вся власть фашистам!» или «Русские — избранный народ» и постепенно перешли к полупикету-полумитингу.

Поначалу, взобравшись на ступеньки лестницы, что вели к дверям администрации, короткую речугу, в основном состоящую из лозунгов, которые мы дружно повторяли хором, исполнил Круглов. Он явно чувствовал себя сейчас лучше, энергия так и пёрла из него, смотреть на него было одно удовольствие. Таким должен быть лидер, таким обязан стать пастырь.

— Момент истины пришёл! — сотрясал воздух басовитым голосом и стиснутыми кулаками наш фюрер. — Задумайтесь об этом, граждане России! (Можно было подумать, что он выступает перед миллионной аудиторией на одном из центральных каналов, но это хорошо, так и надо.) Либо вы будете с нами, либо история вышвырнет вас за борт. Вам может казаться, что вы, как и ваши родители, как ваши деды, пересидите смутное время за печками и телевизорами, что беда обойдёт вас стороной. Но это губительный самообман! Скоро вы сами, на своей шкуре поймёте, что работаете, отдавая своё время и здоровье, на евреев или кавказцев, что дети ваши стесняются называть себя русскими, что вы в своей собственной стране поставлены на колени и вынуждены жить в рабстве. Доколе, спрашиваю я вас? Не пора ли установить в стране собственную власть, власть русских патриотов? У России нет альтернативы: если не успеем прийти к власти мы, её после нашей смерти возьмут наши последователи, потому что то, что происходит сейчас, это вопиющее унижение русского народа, не может продолжаться бесконечно. Присоединяйтесь к нам, и мы вместе отправимся добывать себе счастье!

Речь Круглова была встречена бурными аплодисментами. Даже кое-кто из зевак ему аплодировал. А между прочим, вслед за ним должен был выступать я. Евграфов почему-то деликатно уклонился от произнесения речей и перевёл стрелки на меня. Я был только рад. Саныч представил меня как ведущего публициста и обозревателя газеты «Воля».

Я выступил вперёд и повернулся лицом к народу. Прямо так, с флагом. Кто-то любезно предложил мне подержать его, но я отказался. Я знал, что с флагом смотрюсь эффектнее.

— Братья и сёстры! — обратился я к людям. Волнение тут же улетучилось, слова сами собой забурлили в горле. — Я простой парень и до определённого момента не понимал расклада, по которому существует этот мир. Существуют страны, владельцы денежных знаков и людских душ. Но однажды…

На этом речь, к величайшей моей досаде, закончилась, потому что на площади стали происходить преинтересные события. Во-первых, резко и пронзительно зазвучали ментовские сирены. Во-вторых, вскоре, буквально через мгновение, в поле зрения появились и сами автомобили в количестве аж семи штук. В-третьих, из машин стали выскакивать напуганные и взбудораженные мусора и цепью растягиваться по периметру площади, словно забирая нас в кольцо. Было ментов человек двадцать, а то и больше. В-четвёртых, все они без исключения были вооружены — кто-то пистолетами, а кое-кто и автоматами.

Я замолчал, все фашисты и сочувствующие нам зеваки, повернув головы, молча и напряжённо наблюдали за ментовскими передвижениями и были, надо сказать, весьма удивлены таким развитием событий. Всё же заверения Круглова в том, что митинг разрешён, служили для нас гарантией спокойствия. Хотя, если задуматься всерьёз, кто и когда, пусть даже в эти самые лихие девяностые, мог разрешить легальный фашистский митинг с фашистскими же знамёнами?

Вскоре разочарование наше обрело и звуковое воплощение: через матюгальник зазвучал временами заикающийся, но в целом суровый ментовский голос:

— Граждане, принимающие участие в несанкционированном митинге! Предупреждаем вас, что митинг не санкционирован! (Наверное, говорящий тоже волновался, поэтому и позволял себе такую тавтологию, но тогда нам было не до нюансов.) Предупреждаем вас, что вы нарушаете закон и будете задержаны. Флаги, плакаты и повязки с фашистской символикой необходимо свалить в кучу, а самим заложить руки за голову и проходить в милицейские машины.

Чёрт, нас даже не просили разойтись! Нас сразу же пытались задержать! Это был не просто разгон марша, это был массированный удар по партии. Впрочем, а могло ли быть иначе?

За семью первыми автомобилями на площадь прибывали ещё какие-то машины: милицейские и не только. Появился автобус — видимо, нас в него и планировали загружать. Наверное, бедолагу шофёра завернули к администрации прямо из парка, лишив обеда. Из машин выскакивали люди, многие из них были в бронежилетах и с автоматами. Люди занимали позиции для стрельбы.

В наших рядах возник нервный и отчётливый гул. Все смотрели в сторону Круглова. Тот выглядел потерянно, но пытался бодриться.

— Спокойно, спокойно, — сделал он нам рукой успокаивающее движение. — Сейчас я поговорю с ними и всё улажу.

Прозвучали эти слова как-то юмористично. Саныч же, одного за другим раздвигая братьев-фашистов, заковылял в сторону ментовского кордона. Те его передвижение заметили.

— Никому не двигаться с места! — раздалось в матюгальнике.

— Я разговаривал с Эдиком из отдела по связям с общественностью, — закричал ментам Андрей Александрович. — И с Полыниным на эту тему говорил. Они не возражали против митинга. Разве вас не предупреждали?

— Оставайтесь на месте! — был усиленный мегафоном ответ. — Иначе мы будем вынуждены применить оружие.

Круглов остановился.

— Да это провокация какая-то! — недоумённо, а точнее сказать жалко, вымолвил он, повернувшись к нам и потерянно разведя руки.

Я чувствовал, фашисты на грани паники. Бледные лица, дрожащие губы — оказывается, под дулами автоматов сразу же тянет отречься от всех заблуждений и сомнительных политических взглядов. Я же вдруг почувствовал в себе прилив сил. Я понял, я вмиг осознал, что всё это — моё. Что мир преподнёс этот подарок для меня, да нет, что там — именно я и заставил его организовать такое красивое в своей надрывной истеричности событие на улицах этого тихого российского городка лишь для того, чтобы позволить ещё раз испытать яркие, незабываемые чувства и проявить себя во всей красе.

— Братья! — гаркнул я во всё горло. — Наш час настал! Сейчас или никогда! Мы уничтожим эту ментовскую власть и возьмём город под свой контроль. Не бойтесь автоматов, менты ссыкуны, они не станут стрелять по людям. Мы на жопу их посадим, гадом буду! Организованно, чеканя шаг, за мной — шагом марш!

Я развернул стяг над головой и направился в сторону ментов. Мне никого не пришлось отодвигать с дороги, её мне уступали и так. Моё послание лишь смутило фашистов и, пожалуй, внесло в их души ещё больше сумятицы. Однако кое-кто готов был двинуться за мной, готов был отринуть чувство самосохранения и позволить выплеснуться в кровь адреналину.

— Сила мы или падаль подзаборная! — крикнул я, повернувшись на ходу, соратникам по партии.

И некоторые тронулись с места, некоторые сделали за мной шаг…

Быть может, у нас и получилась бы эффектная атака безоружных сорвиголов на автоматы, но в это самое мгновение на горизонте появились гопники. Они стекались на площадь тремя ручейками с разных концов, было их много, в руках они несли дрыны, монтировки и железные цепи, а над головами их разносились озорные и задорные выкрики:

— Бей фашистских пидаров!

— Зачморим ублюдков!

— На куски порвём этих сук!

По всей видимости, даже менты их испугались. Они так же, как мы, стояли хлопая ушами и не предпринимая никаких действий, наблюдали за тем, как взбудораженные гопнички-антифашисты сближаются с нашими дрогнувшими рядами. Гопники деловито обходили ментов, словно не замечая их, постукивали своими орудиями себе по ляжкам и ладоням и неумолимо, лавиной шли на нас.

Вот тут мы вконец обосрались. Кроме меня, разумеется. Я ещё пару раз крикнул что-то для поднятия духа и удержания стремительно улетучивающегося задора, но всё было тщетно: партийцы сорвались с места и ринулись врассыпную.

Гопники побежали. Так как приближались они с трёх сторон, а четвёртую свободную заслоняло от нас здание администрации, то трогательная встреча с ними была неминуема. Вскоре звучные, сочные такие удары дерева и железа по человеческим лицам, туловищам и прочим частям тела, словно оригинальное вступление к грозной и стремительной симфонии, раз за разом с удивительным и предельно коротким постоянством принялись доноситься до моих ушей.

Меня какое-то время удары миновали. Восторг захлёбывался во мне, я пребывал на пределе наивысшего возбуждения, я был пьян происходящим и до глубины души счастлив.