Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

что «едва ли средь них отыщется доктор, сведущий хотя бы в том, как исцелить укус клопа». Она отмечала, что лишь ее пес, судя по всему, чувствует себя отлично, «а ведь его не лечат никакие доктора»[224]. Высмеивая врачей, полагающихся на древние теории и сомнительные снадобья, она стремилась управлять собственным здоровьем посредством рациона, отдыха, умеренных физических упражнений и сочетания свежего воздуха с паровыми ваннами. Она обращалась к традиционным методикам кровопускания и «очистки» организма при помощи рвотных и слабительных, лишь когда ее симптомы никак не проходили и мешали ей работать.

В лице Томаса, сторонника постоянного и пристального наблюдения за пациентом, но лишь легкого медицинского вмешательства, Екатерина обрела врача, которого она могла уважать и которому могла доверять. Когда вечером четвертого дня после прививки он прописал ей четыре грана своей знаменитой рвотно-слабительной смеси каломели, измельченных клешней краба и «рвотного винного камня», она попросила разрешения воспользоваться тем небольшим запасом лекарств, который он привез из Англии, вместо того чтобы принять ту версию смеси, которую приготовил ее личный фармацевт. «Позвольте мне принять ваш собственный порошок – я предпочитаю его всем прочим», – упрашивала императрица, тем самым найдя прямой путь к сердцу своего врача. «Не отзывается ли в этом нечто романтическое?» – посмеиваясь над собой, писал он Генри.

Ежедневные консультации с Томасом по поводу ее здоровья дали Екатерине возможность разработать план по введению прививочной практики по всей Российской империи. Она настаивала, чтобы доктор предоставлял ей всевозможные сведения, расспрашивала его о сравнительных рисках натуральной оспы и прививки, интересовалась его рекомендациями по поводу оптимального возраста для прививки и того, как лучше готовить пациента к этой процедуре. Она стремилась узнать, каковы его идеи о том, как провести массовую прививку и при этом не распространять инфекцию. Государыне понравились его ответы, и она велела врачу записать его доводы, а кроме того, подробно зафиксировать, как идет прививочный процесс и у нее, и у ее сына. Из этих бесед императрице особенно запомнился один статистический факт. По оценкам Томаса, за свою жизнь он привил около 6000 пациентов, а умер всего один из них – трехлетний ребенок (да и то, как полагал доктор, причиной смерти стала не прививка).

Любознательность императрицы не ограничивалась вопросами, касающимися медицины. Ее по-своему зачаровывало квакерство (пусть оно и носило у Томаса характер скорее культурный, нежели практически-религиозный), и она выпытывала у него тонкости вероучения, сведения о котором она прежде находила на страницах Вольтера или французской «Энциклопедии». У Екатерины имелась масса вопросов. Она интересовалась у своего врача, проповедует ли он когда-нибудь, ведь квакерство, отвергающее институт священства, позволяет делать это всякому добродетельному человеку как мужского, так и женского пола. Томас, которому всегда неловко было выступать на публике, сознался, что пока «не получил влекущего к этому влияния или вдохновения от Святого Духа». Но прагматичную императрицу в любом случае больше заинтересовало то, что у Друзей, оказывается, принято исключать из своих рядов всех, кто избегает платить таможенные пошлины или занимается торговлей контрабандным товаром. Честность – та религиозная черта, с которой она могла вести дела, заметила она ему. «Что же до вдохновленности духом, то я вовсе этого не понимаю, однако же мне весьма по нраву пришелся сей принцип, воспрещающий оборот товара, насчет коего есть подозрение, что он ввезен незаконно, и я бы желала, чтобы мои морские побережья были уставлены квакерами»[225].

Тихие послепрививочные дни быстро кончились. Когда Екатерина не вернулась в Петербург из своей «краткой инспекционной поездки на стройку», придворные вельможи, полагавшие, что ей давно уже пора возвратиться, выехали из города и отправились к ней в Царское Село. К немалому удивлению Томаса, несмотря на его частые встречи с императрицей и его приезд из дома Вольфа, сущего рассадника заразы, никто из новоприбывших не задавал ему никаких вопросов и, похоже, вообще не интересовался, почему он здесь. Еще примечательнее было то, что его августейшая пациентка, страдая от усиливавшихся побочных эффектов прививки, преспокойно развлекала своих гостей, как если бы ничего особенного не случилось. В середине каждого дня она покидала свои приватные покои и присоединялась к визитерам-аристократам до восьми вечера. Томас дивился: «В продолжение этого времени императрица изволила участвовать во всех увеселениях со своею обычною приветливостию, не показывая ни малейшего беспокойства по поводу того, что было с ней сделано. Она кушала по-прежнему с другими, оживляя весь двор особенным изяществом своей беседы, – качество, которым она отличается столько же, сколько своим достоинством и высоким саном»[226].

В часы, не занятые выполнением светских обязанностей, императрица размышляла над своим следующим ходом в неуклонно близящейся войне с Турцией; она ежедневно писала Панину новости о своем здоровье, попутно излагая мысли насчет международного кризиса. Томас настаивал, чтобы императрица избегала чрезмерно утомительных занятий, но она не обращала внимания на его просьбы. Похоже, она чувствовала себя даже более довольной и здоровой, чем обычно. В своих личных записках он отмечал: «Она сообщила мне, что по ночам ее руки, не исключая и кистей, ощущают жар, так что ей приятнее выпрастывать их из постели, однако в целокупности она чрезвычайно бодра и чувствует себя отменно, так что ее величество даже осведомилась у меня, не чрезмерно ли при ее положении ощущаемое ею веселье сердечное»[227].

В эти первые послепрививочные дни Екатерина с удовольствием предавалась светской жизни, никому не открывая, что она подверглась прививке. Впрочем, она попросила своего врача предупредить ее, как только подойдет опасный заразный период ее восстановления: «Хоть я и желала бы сохранить в тайне прививку мою, я вовсе не намерена и далее скрывать ее, едва настанет миг, когда она может стать опасною для других»[228]. У большинства пациентов лихорадка с сыпью, сигнализирующая о том, что привитый стал заразен для окружающих, начиналась на седьмой или восьмой день после прививки, но Томас не хотел ничего оставлять на волю случая. 17 октября, в пятницу, уже на пятый день после процедуры, он настоял, чтобы императрица оградила себя от всех, кто еще не переболел оспой. Так новость о монаршей прививке наконец объявили в Царском Селе. Кэткарта это объявление застало в петербургском посольстве, и он поспешил передать известие Уэймуту в Лондон – прибегнув к шифру, которым пользовались для кодирования самых деликатных дипломатических посланий. Он писал: «Полагаю, теперь я могу дерзнуть заверить вашу светлость, что Императрица была привита в ночь с минувшего воскресенья на минувший понедельник. Эту тайну здесь не знают».

Екатерина пребывала на критической стадии прививочного процесса, когда симптомы усугубляются, но пустулы, показывающие, что прививка должным образом «принялась», еще не появились. Медицинские заметки Томаса крайне подробно описывают ее переживания. В пятницу вечером она пожаловалась на боли в голове и онемение в кистях рук и плечах. Ела она мало, выпила лишь «две чаши зеленого чая без молока или сливок». Она испытывала сонливость. Томас обследовал места прививки с увеличительным стеклом и обнаружил довольно успокоительную вещь: вокруг ранок от проколов начали появляться маленькие прыщики – знак здоровой реакции организма.

На другой день вирус усилил атаку на организм императрицы. Она послала за Томасом графа Владимира Орлова, младшего брата ее любовника Григория. Когда врач прибыл, она пожаловалась на приступы дрожи и жара, а также на «неловкое чувство во всем теле», из-за чего ей пришлось улечься в постель. Она не могла уснуть и встала, но ничего не ела – и «испытывала, как и прежде, тяжесть в голове и головокружение, боль и онемение под мышками, боль в спине». В спокойном состоянии ее пульс обычно не превышал 40 ударов за полминуты, теперь же участился до 48 – не опасно, но неприятно.

Опираясь на долгий опыт утихомиривания собственной тревожности, Томас отсоветовал ей ложиться и снова рекомендовал выпить прохладной воды и прогуляться по нетопленому Большому залу. «Ее величество вняла сему совету и обнаружила, что он даровал ей большое облегчение; она даже вышла вечером в общую гостиную и немного поиграла там в карты», – писал он[229]. Екатерина знала, что в период ее восстановления такие выходы на публику чрезвычайно важны, поскольку они успокаивают посещающих ее аристократов. Уязвимость можно было