Выбор (СИ) - Дейс Джули

На горизонте вижу неоновую вывеску и радуюсь, что мы достигли нужной точки. Перед тем, как войти, шарю по карманам джинс и нахожу несколько долларов. Спасибо, что я пользовался такси, благодаря которому они завалялись, потому что всё остальное в машине и на счету. Парень, который сидит за кассой, с призрением наблюдает за нами, честно сказать, я его понимаю. Вряд ли он каждый день видит парочку, которая прогуливается две мили по ночной дороге. Нахожу нужную батарейку и покупаю её, сразу вставив в брелок, чтобы не делать это в темноте у машины.

— Останешься тут? Я быстро заберу машину.

Глаза Эммы распахиваются. Она смотрит на меня, как на безумца и отрезает:

— Ни за что.

— Ты серьёзно боишься этих бредней?

— Я буду рядом с тобой.

— Переживаешь за меня или за себя?

— Я не буду тут без тебя и не отпущу тебя одного.

— Ещё две мили на каблуках?

— Лучше с тобой.

— Трусишка, — улыбаюсь я, обняв её плечи.

— Ты не пойдёшь один.

— Значит, ты всё-таки переживаешь за меня.

Эмма закусывает губу. Больше не мучаю её. Тяну за собой к выходу.

Если путь к заправке казался долгим из-за неизвестности, то обратный вдвое короче. Мне действительно жаль её ноги, но и удивляет то, что Эмма ни сказала и слова. Она спокойно вынесла ночную прогулку по трассе на каблуках. Если она натерла мозоли, то это только моя вина и мне нужно её искупать. Если придётся, буду носить её на руках в университет, между аудиториями и обратно домой.

Открываю машину и первое, что она делает — сбрасывает туфли, а я роюсь в бардачке и включаю тёплый обдув. Конечно, у меня есть пластыри, потому что сталкиваюсь с подобным мучением всю жизнь. Перчатки, коньки, шлем — всё это может оставлять болезненные следы на теле. Присаживаюсь на корточки у ног Эммы и поворачиваю её к себе, проведя ладонями по лодыжкам. Улавливаю то, как она втягивает воздух и напрягается. Я и сам напрягаюсь не меньше. Мне нравится касаться её тела, и сейчас, за невинным жестом, вроде поворота к себе, я лишь поиздевался над самоконтролем.

— Я обязан всё исправить, — говорю я, смотря на неё снизу-вверх.

В ответ получаю медленный кивок. Её пальцы сжимают кожу кресла, а глаза непрерывно следят за мной. Макушкой чувствую, как она смотрит и не отводит взгляд, пока я наношу пластырь. Два позади, по одному спереди. Ужасно, что они проходят эти муки, лишь бы выглядеть красиво.

Поднимаю голову и встречаюсь с глазами Эммы.

— Теперь можем ехать, — сообщаю я.

Она снова кивает, и я поднимаюсь, но не успеваю выпрямиться полностью. Ладонь Эммы ложатся на щёки и тянут к себе. Всё, что могу — поддаться, потому что бороться бессмысленно. Я тоже этого хочу. Расставляю руки по обе стороны её бёдер и встречаюсь с губами. Она оставляет неторопливые и нежные поцелуи, я же наслаждаюсь каждым. В голове муть и туман, из которого не желаю искать выход. Если это и есть рай, то я определённо попадаю в него, когда получаю её поцелуи.

Эмма немного отклоняется назад и открывает глаза, поглаживая мою щёку. Если так продолжится, то контроль над собой будет потерян, поэтому делаю шаг назад и закрываю дверцу. Занимаю своё кресло, завожу машину, и когда выезжаю на дорогу, Эмма кладёт голову на моё плечо. Она закрывает глаза и обвивает мою руку, достигая ладони, в которую вкладывает свою. Подношу к губам и целую тыльную сторону, на что получаю её нежную улыбку сквозь приоткрытые веки. Мне не нужно слышать, чтобы удостоверится в том, что она чувствует, я и так вижу всё, когда смотрю в её глаза. Слова — песок, если ставить их на весы с ощущениями.

Глава 15

Папа всегда говорил, что я похож на него только внешне, остальное досталось от мамы, хотя, в этом он тоже со временем начал сомневаться. Теперь, по его мнению, я похож на своего крёстного — дядю. И я отдаю отчёт тому, что он действительно прав. Если поставить характер дяди и мой, покажется, что они похожи больше, чем на восемьдесят процентов. Мы оба спокойны, рассудительны и умеем приспосабливаться к любой ситуации, в то время как терпение отца и Мэйсона может пошатнуть любая мелочь, что не по их планам. Я же считаю совсем иначе. К своему покою я пришёл и научил себя сам. Когда-то я тоже был не сдержанным и тем, кто может завестись на пустом месте. Трей, скорей, что-то между. Он совершенно непредсказуем. Сейчас махнёт рукой и пройдёт мимо, а следующая ситуация выведет его до крайней стадии безумия, где волосы встают дыбом. Кроме того, он отнял от внешности родителей по кусочку: зелёные глаза и нос от мамы, светло русую копну волос и изгиб губ от отца. У нас всё предельно просто: вся комплекция от отца, разве что разные характеры. Сплошная путаница и неразбериха нашей родословной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подставляю кулак под голову и смотрю на пустую тарелку, почему-то чувство голода вновь возвращается, хотя тарелка пасты была чуть ли не с горкой. Рэн стонет рядом и потирает живот, словно умрет от передозировки в виде переедания. Конечно, ведь он съел две порции и сейчас, смотря на него, полагаю, что не стоит спешить за добавкой. Картер тоже распластался на полу. Рядом с его бедром книга, которую он решается взять в руки уже который раз, но так и не доходит до этого момента. Теперь мы оба должны заниматься, чтобы удержаться на плаву. К счастью, мы мирно сосуществуем уже четвёртый день. Хотя, можно ли назвать мирным сосуществованием отсутствие диалогов? Я думаю, что да.

— Где ты этому научился, черт возьми? — лениво тянет Рэн, голова которого поворачивается ко мне.

— Что?

— Кулинарии.

— Иногда сидеть на кухне, пока мама готовит, очень полезно.

— Черт, ты даже в состоянии говорить такие длинные предложения после этого.

— Мы сказали поровну.

Его губы изгибаются в полуулыбке, а глаза устремляются в сторону телевизора, когда по двери стучат.

— Не я, — тут же отзываюсь первым.

— И не я, — в один голос произносят Рэн и Картер. К сожалению второго, он отстаёт на долю секунды.

Рэн довольно улыбается.

— Вали.

— Дерьмо, — стонет Картер, собирая остатки себя с мягкого ковра, на котором любит пускать слюни. Оно действительно напоминает мягкое облако, и периодически кто-то из нас предпочитает пол, а не диван.

Он вяло бредёт к двери и также лениво открывает её. Ухмылка вмиг озаряет его лицо. Это больше не тот Картер, который только что еле перебирал ногами. Он опирается на дверной косяк локтем и становится до тошноты бодрым, выпрямив спину. Его положение говорит только о том, что в коридоре кто-то женского пола и довольно сексуальной внешности. Возможно, нам повезло с соседкой.

— Я могу увидеть Эйдена? — спрашивает знакомый голос. Это слишком родной голос, слишком близкий и до невыносимости любимый.

Забываю про тяжёлый ужин и подскакиваю на ноги. Секунда, и я даю подзатыльник Картеру, который пялиться на мою мать, как на что-то до рвотного позыва привлекательное. Лучше бы ему забыть о том, что посетило его голову, иначе я займусь фильтрованием его мыслей лично.

— Идиот, это моя мама.

Отпихиваю Картера от двери и тут же сгребаю в её в свои объятия, из-за чего мама начинает откашливаться и смеяться.

— Что за сюрпризы? — улыбаюсь я, продолжая зажимать её руками.

— Была поблизости.

— В Канаде? — смеюсь, заглядывая в её озорные глаза.

— Ну, почти по близости, — хихикает она.

Разряд электротока достигает самой середины сердца. Целую её макушку и втягиваю родной аромат, по которому истосковался за прошедший месяц. Не видеть её — это уже сама по себе мука. Я ещё не встречался ни с чем тем, что так тяжело отпустить. Мама стала первым человеком, от которой я отвыкал с трудом и тяжким грузом на душе. Ничто не заставляло меня так скучать и тосковать, как она.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Расставляю ладони по её плечам и улыбаюсь.

— Как ты тут оказалась?

— Я была в Кливленде с твоим отцом, ему пришлось остаться, а мне было скучно сидеть и ждать его целыми днями в одиночестве.