Выбор (СИ) - Дейс Джули

Я застываю. Кровь отливает от мозга, а следом, от лица. Кожу начинает покалывать, и пока я не понимаю, из-за раздражения, или из-за того, что Алестер прав. Я просто смотрю в серые глаза напротив, стараясь моргнуть, но тщетно. Под веки словно вставили зубочистки, и они сохнут с каждой последующей секундой.

— Я не хотел тебя обидеть. Я стараюсь смотреть на вещи здраво, ты не в праве сердиться на меня.

— Ты только что намекнул на то, что я вариант для поговорить, а не для секса?

— Я ни на что не намекал!

— А мне кажется, что именно это ты сделал! Сказал, что я вариант для милого вечера без заморочек, что мне достаточно этого! Ты почти сказал, что он кувыркается с кем-то, а потом идёт ко мне!

— Я не могу быть уверенным и не могу исключать такой вариант.

В агонии подскакиваю на ноги и хватаю сундук с косметикой, сжимая кожаную ручку с такой силой, что едва не хрущу костями.

— А знаешь, что, ты просто боишься! Боишься довериться Жаку, подпустить его ещё ближе. Держишь его близко, но на расстоянии вытянутой руки. Ты нуждаешься в нём, но не хочешь признаваться в чувствах, всё ещё пытаешься убедить себя, что он — это всего лишь временное развлечение, хотя всё уже давно не так.

— Это секс, Эмма!

— Не три раза в неделю и не в твоём случае, — фыркаю и разворачиваюсь, чтобы уйти. — Признай очевидное.

Алестер не торопится за мной, чтобы противостоять и настаивать на своём, а я не оглядываюсь. Первый раз я была груба с ним, но раздражение и обида из-за слов взяла своё, потянув за язык. Я не могу отрицать брошенные слова, потому что в действительности Алестер не хочет признать очевидное. Жак приходит к нам три или четыре раза в неделю, и ещё неизвестно, есть ли те другие дни, о которых мне неизвестно. Вполне возможно, что они видятся ежедневно не только на нашей территории, хотя отдаю отчёт тому, что говорил Эйден. Он засёк Алестера с кем-то в туалете. Это говорит о том, что есть и другие, и я не хочу, чтобы о них знал Жак. Пусть Алестер отказывается отдавать должное моей правоте, но и я не могу заставить его очнуться, раскрыв глаза. Он может и дальше называть это только временной связью, но я и Жак можем думать иначе, потому что чувствуем и видим обратное.

Несколько раз за пару часов ругаюсь себе под нос, потому что у меня нет собственной ванной комнаты или хотя бы туалета. Я не хочу покидать комнату и сталкиваться с Алестером. Знаю, когда посмотрю в его глаза, захочу извиниться, но не должна это делать. Никто не должен извиняться за собственное мнение. Закон не запрещает его иметь и высказывать.

Чтобы хоть как-то развлечь себя и скоротать одиночество, достаю из-под кровати коробку, в которые сложила гирлянды. Знаю, они могут быть ни к месту и сейчас только октябрь, но я всё равно вытаскиваю и начинаю распутывать провода, чтобы придать собственной комнате каких-то красок, которых в ней, конечно, и так предостаточно. Стены и без того яркие и цветные, но капелька чего-то нового не помешает. Или нового из старого.

Мне удаётся изрядно попотеть, чтобы развесить их по комнате. В итоге, та, что с белыми шариками, которые помещаются в ладони, украшает изголовье кровати; вторая, подобная первой, огибает зеркало туалетного столика, а третью я потом и кровью крепила к петелькам тюли. Остаётся только дождаться вечера и добавить волшебства в этот угрюмый день. Но я не отказываю себе в том, чтобы не включить ту, что на окне несмотря на дневной свет. Она является моей любимой не потому, что достигает пола, но и потому, что имеет несколько режимов. Я могу включить тот, что напоминает дождь, могу включить мерцание, или же как всегда поставить тот, что не угасает. Все остальные варианты мне не по вкусу, потому что давят на глаза резкими переключениями. Ещё минуту любуюсь проделанной работой и падаю на кровать, предварительно прихватив учебники, так время пролетит ещё быстрей. Завтра назначен семинар по генетике. Я полностью к нему готова, но всегда повторяю по несколько раз, у меня даже есть карточки с важными тезисами абсолютно на каждый предмет. Возможно, я до ужаса педантична и предусмотрительна, до тошноты люблю науку и ответственна, но, когда дело касается медицины — нет права на ошибку. Моя халатность может убить живое существо, вовсе неважно, человека, животное или растение, я делаю упор на живое.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Спустя час, я, кажется, зубрю всё так, что каждое слово отлетает четко, как в армии или на допросе. Возможно, так пытаюсь убежать от собственных терзаний из-за Эйдена и обиды на Алестера, но благодарю себя, что трачу это время не напрасно и не на глупости. Мне действительно тошно от одной мысли, что лучший друг может считать меня тем самым вариантом для коротания времени, когда скучно. Тяжело принять, что он подобного мнения о том, что я являюсь той, с кем Эйдену просто приятно провести время, потому что я не потребую ничего взамен, не бросаюсь на его шею, буквально требуя расстегнуть ширинку. Хотя, и другие могут ничего не требовать. С ними он справляет физическую нужду, со мной тоже, но моральную. Они дают секс, я даю общение. Оба варианта хороши. Оба приносят свои плюсы. И оба варианта душат меня. Да, спасибо самой себе за то, что на лице отсутствует улыбка, а настроение скатывается ещё ниже дна. Скрытого дна под дном. Если я хотела испортить себе жизнь самостоятельно, то всё выходит, как никогда отлично.

Вздрагиваю, когда дверь открывается, а лучше сказать распахивается.

— Я сказал родителям, — сообщает Алестер.

Каждая клеточка тела немеет, потому что его лицо бледнее поганки. Ему даже позавидует мел для доски.

— Что? — громко и ошарашено шепчу я, подскакивая на кровати, из-за чего несколько учебников с грохотом падает на пол.

Один мускул на лице парня выдаёт прошедший разговор, когда нервно дёргается. Алестер запускает пятерню в кудри и в ярости их дёргает.

— Я разозлился! Не мог найти себе покой и с дурости позвонил им! Они спросили, где ты, я сказал, что мы никогда не были вместе, а дальше… всё полилось само собой! Эм…

— Сколько нам дали времени? — спрашиваю я, не предоставляя ему минуту на оправдание.

— Лучше, если мы уберёмся отсюда сегодня.

— Они так сказали?

— Они сказали, что я — их главное разочарование. А это равносильно тому, что…

Спрыгиваю с кровати и бегу к шкафу, чтобы достать чемоданы.

— Собирай вещи, — говорю я, но он продолжает стоять в дверях, как истукан. — Алестер, собирай вещи!

— Прекрати, они не настолько жестокие, чтобы выгонять нас прямо сейчас.

В гневе разворачиваюсь и утыкаюсь взглядом в Алестера, который, кажется, ждал именно этого.

— Я не хочу тут оставаться!

— Но это глупо, Эм. У нас есть время, я не думаю, что они сейчас же будут звонить арендодателю и требовать, чтобы он забрал у нас ключи.

— Они не принимают тебя, а ты только посмотри на себя! — не выдерживаю, повысив голос.

Алестер тут же окидывает себя оценивающим взглядом, в котором говорится только то, что он не понимает, что я имею в виду. Меня уже не душит обида из-за сказанных слов. Меня душит другое.

— Ты же потрясающий, Ал! — говорю я, чтобы он прекратил гадать. — Ты отличный друг, который никогда не бросит. Ты тот, кто выполнял их требования, ты даже поступил туда и на то, что они для тебя выбрали. Даже эту квартиру они выбирали сами. Они не спросили тебя или меня! Это говорит о том, что ты прекрасный сын, которого не желают слышать и принимать только по тому, что ты видишь мир по-другому. Они никогда тебя не услышат. Никогда не слышали. Если тебя не хотят принимать родные родители, то это сделаю я!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ты не злишься? Не будешь говорить, что я идиот, который поддался эмоциям?

— А какой уже толк? Всё сделано. Да, мы должны были подготовиться к этому, но сейчас не можем терять время. Соберёмся и найдём что-нибудь.

— Давай подождём, они должны обдумать.

— Ты в это веришь?

— Честно? Черт, нет. Я знаю их отношение. Вероятно, меня сейчас хоронят, нацепив на рамку с фотографией чёрную ленточку. Я только что превратил нашу жизнь в полнейший ад.