Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Совершенствование живых организмов есть побочный продукт биологической работы, обеспечивающей во взаимодействии с отбором прогрессивное развитие видов и популяций. Мобилизация организмов на биологическую работу происходит вследствие необходимости удовлетворения потребностей и устремлённости к оптимизации жизнедеятельности, а отнюдь не к реализации «принципа усовершенствования». Коренным недостатком ортоэволюционного подхода явилось прямолинейное представление о прогрессе жизни, соответствующее ламарковскому принципу градации. Теория прямолинейного прогресса выступает здесь как бы в чистом виде, в форме ортогенеза. На самом деле линия прогресса очень редко описывает движение по прямой, она постоянно петляет, описывает зигзаги, замкнутые круги, спирали, поднимается вверх, опускается вниз, разделяется на отдельные траектории и т. д., и лишь в конечном счёте приводит к мобилизационным инновациям и усовершенствованию организации.

Понимание этой сложности характерно для дарвинизма, а не для ламаркизма. Однако после смерти Дарвина и дарвинизм разделяется на течения и подходы, между которыми постепенно накапливается всё больше разногласий и начинаются размежевание и борьба. Размежевание шло опять же по линии разлома, возникавшей в связи с необходимостью определить своё отношение ламарковским механизмам эволюции – наследованию приобретенных признаков, употреблению-неупотреблению органов и направленному изменению строения организмов по мере приспособления к среде.

Дарвин, как известно, не только не отрицал существование этих механизмов, но даже стремился конкретизировать их, включив в ткань своей теории. Он лишь настаивал на ведущей роли естественного отбора как регулятора всего многообразия факторов эволюции, настаивал на том, что как бы ни действовали эти факторы, за отбором остаётся последнее и решающее слово. При таком рассмотрении, являющейся основой классического дарвинизма, ламарковский эволюционизм мог рассматриваться как одна из составных частей дарвиновского, за исключением ламарковского деистического креационизма, выраженного в теории градаций и связанной с ней концепции фатальной устремлённости жизни к усовершенствованию.

Предельная широта дарвиновской теории во многом способствовала быстрому росту её популярности, а открытие простого и наглядного механизма естественного отбора, которым можно было объяснить практически всё что угодно, создавало впечатление всесторонней обоснованности, доказательности и полноты истинного знания. Это соответствовало убеждению научной общественности в последней четверти XIX века, что наглядная механистическая картина мира позволяет приблизиться к построению завершённой модели мира как в сфере физики, так и биологии. Однако сам Дарвин, постоянно указывая на бездонную глубину нашего незнания законов наследственности и гипотетичность многих своих положений, прекрасно понимал, что его теория является не концом, а лишь началом постижения наукой бесконечно многообразных закономерностей эволюции. В отношении ламарковских механизмов, их роли и значения в биологической эволюции, Дарвин, как мы видели, постоянно колебался.

Огромную роль в развитии классического дарвинизма сыграла философия выдающегося систематизатора научных знаний XIX века Герберта Спенсера. Дарвин весьма ценил труды Спенсера, постоянно ссылался на них, рассматривал их как один из важных источников своего учения, признавал приоритет Спенсера в выдвижении одного из ключевых положений о выживании наиболее приспособленных.

После выхода в свет дарвиновского «Происхождения видов» Спенсер издал фундаментальный труд «Основания биологии», первый том которого был опубликован в 1864 г., а второй – в 1867 году. Спенсер подчёркивал огромные достижения Дарвина в выявлении эволюционной роли естественного отбора и в то же время утверждал, что значение этого фактора по мере прогресса растительного и животного мира постепенно снижается. При этом соответственно повышается значение поведения живых существ в процессе их приспособления к обстоятельствам жизни, выбора ими способов приспособления, способствующих наследственному усвоению приобретенных признаков.

Чрезвычайно важным вкладом Спенсера в понимание биологической эволюции была его идея о том, что факторы и закономерности эволюции не являются постоянными и раз навсегда сложившимися, что они тоже эволюционируют и развиваются по мере достижения прогресса. Рассуждая с высоты предпринятой им попытки создания общей теории эволюции, пусть и воплотившей в себе слабости механистической картины мира своего времени, Спенсер предвосхитил некоторые моменты тех современных аспектов изучения эволюции, которые касаются роли равновесия и неравновесия. Фактически уже Спенсер стал размышлять об эволюционных возможностях самоорганизации.

В конце XIX – начале XX века Спенсер оказался на одном полюсе разветвлявшегося дарвинизма, тогда как на другом, противоположном, находился Август Вейсман. Если Спенсер горячо защищал действие ламарковских механизмов в живой природе и их совместимость с теорией отбора, то Вейсман это категорически отрицал. Это предопределило их длительную и бурную полемику.

В этот период ламаркизм получает кажущееся экспериментальное подтверждение в рамках так называемой экспериментальной морфологии, что предопределило тяготение к нему многих выдающихся дарвинистов. В опытах французского ботаника Боннье, немецкого ботаника Клебса, его соотечественника зоолога Дарфмейстера, русского исследователя Шманкевича была доказана и проверена направленная изменчивость строения растений и животных под действием направленного изменения условий внешней среды.

Результаты этих опытов и связанных с ними наблюдений приводили к поспешному заключению, будто они бесспорно доказывают наследование приобретенных признаков – тезис, возведенный Ламарком в ранг закона. Причём экспериментаторы были уверены и стремились уверить научный мир, что преобразование строения вплоть даже до возникновения новых видов происходит под прямым воздействием окружающей среды и почти сразу, не ожидая даже смены очень большого числа поколений, как это полагал Ламарк.

Всё это в конечном счёте оказалось заблуждением. Морфологические изменения, которых добивались экспериментаторы простым изменением условий, конечно, впечатляли, но ведь не менее впечатляющие примеры приводил и Ламарк. Но эти изменения никогда, нигде и ни в коей мере не наследовались. Более того, они полностью исчезли при возвращении тех же растений и животных в обычные для них условия.

Крупнейший пропагандист и продолжатель дела Дарвина в создании и развитии теории эволюции немецкий учёный Эрнст Геккель также верил в наследование приобретенных признаков и стремился отстоять признававшиеся самим Дарвином элементы ламарковского эволюционизма в дарвинистской теории эволюции.

Геккель первым указал на заслуги Ламарка как автора исторически первой теории эволюции перед биологической наукой. Будучи наряду с Томасом Гексли крупнейшим «апостолом» дарвиновской теории эволюции, он резко отличатся от Дарвина и подходом к фактам, и методологией исследования. Если Дарвин строит свои выводы на огромном количестве фактов, которые собирал десятилетиями, а придя к этим выводам индуктивным путём, с большой осторожностью прокладывал дорогу дедуктивным умозаключениям, собирая для их подтверждения всё новые и новые факты, то Геккель работал в совершенно иной манере.

Гекклю нужно было вначале горячо и неистово поверить в какую-то идею, и он начинал видеть факты в преломлении этой веры, что нередко приводило к поспешным заключениям, ошибкам и просчётам, но позволяло благодаря развитой интуиции намного опережать своё время. Именно так этот «апостол» дарвинизма поверил в истинность дарвиновского учения, но верил отчаянно и в наследование приобретенных признаков, и в развитие упражняющихся органов по Ламарку.

Геккель был во многих отношениях типичным немецким натурфилософом, только ставшим естествоиспытателем, чтобы опирать на факты свои метафизические идеи. Он умел сочетать в себе обычно несочетаемые качества. Он был одновременно и естествоиспытателем, и натурфилософом, и дарвинистом, и ламаркистом, и учёным педантом, и отчаянным авантюристом от науки, и популяризатором, не замечавшим грани между популяризацией и генерацией совершенно новых положений, и материалистом, ставшим лидером в борьбе эволюционизма с креационизмом и обскурантизмом, и идеалистом, верившим в наличие у атомов нематериальной «души».

Став профессором Иенского университета, Геккель создал там научную школу, включавшую представителей различных направлений биологических исследований с целью развития теории Дарвина. В 1863 г. Геккель выступил на съезде немецких естествоиспытателей с докладом, в котором обосновывал необходимость признания теории Дарвина крупнейшим достижением биологической науки. С этого момента он начинает бурную деятельность по пропаганде и развитию дарвинизма, становится лидером этого направления в континентальной Европе.