Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

В 1866 г. он издаёт двухтомное исследование «Общая морфология». Этот труд имел подзаголовок: «Общий очерк учения об органических формах, механически обоснованного реформированной Чарльзом Дарвином эволюционной теории». В этом подзаголовке обращают на себя внимания два момента. Во-первых, Геккель ставит в заслугу Дарвину механическое обоснование учения об органических формах. Во-вторых, Чарльз Дарвин рассматривается не как создатель, а как реформатор эволюционной теории. Такое рассмотрение разъясняется посвящением книги «основателям эволюционной теории Чарльзу Дарвину, Вольфгангу Гёте и Жану Ламарку».

В 1868 г. выходит книга Геккеля «Естественная история мироздания», в которой идеи «Общей морфологии» содержались в популярном философско-мировоззренческом изложении. Книга стала сенсацией, была переведена на иностранные языки и распространялась большими тиражами по всей Европе и Северной Америке, а в Германии переиздавалась не менее десяти раз ещё при жизни автора.

Крупнейшим достижением Геккеля было построение классификации в виде родословного дерева всего живого на Земле. Дерзнуть на такое, наверное, мог только немецкий профессор, подобно тому, как ранее только немецкий священник Лютер дерзнул бросить вызов всей католической церкви, прибив к двери храма в тихом городке бумагу со своими антидогматическими тезисами и погрузив всю Европу в потрясения Реформации. Геккель дерзнул взять лист бумаги и по аналогии с родословной какого-нибудь важного немецкого барона начертать генеалогическое древо всего живого на Земле.

Взяв на основу дарвиновскую теорию эволюции и поверив в неё так, как новообращённый верит в религиозные догматы, Геккель стал удивлять Европу лёгкими решениями сложнейших проблем. Однако при всём авантюризме такого подхода геккелевская ветвистая систематика явилась гениальным открытием, гигантским шагом вперёд в классификации и типологии живых существ.

Разговоры о том, что хорошо бы изобразить развитие жизни не в виде лестницы существ, а в виде родословного дерева, велись в научных кругах ещё со второй половины XVIII века. Были даже попытки создать наброски такого дерева. В 1766 г. немецкий ботаник Й. Рюлинг, развивая классификации. К. Линнея, предложил «деревоподобную» схему «естественной» классификации растений. Но только благодаря уникальному сочетанию авантюризма и педантизма Геккель осуществил замысел, который просто игнорировал громадные пробелы в знаниях и дополнял уже накопленные знания собственными фантазиями. И в главном оказался прав. Ибо его древоподобная классификация исходила не из внешних признаков, а из родства между ископаемыми и современными организмами и в целом верно отражала происхождение родов и видов живых существ от самых древних к современным и от простейших к человеку.

При этом Геккель применил целый ряд инноваций, одни из которых навсегда прославили его имя, а другие остались лишь в качестве объектов изучения истории науки. Прежде всего наряду с растениями и животными, выделенными в качестве особых царств живой природы ещё Аристотелем, он ввёл ещё и третье царство – простейших, или протистов.

Все они, по Геккелю, произошли от единого предка, типа простейших одноклеточных организмов, которых Геккель назвал монерами (от лат. «моно» – один, единица). В этом он разошёлся с Дарвином, который предполагал, что всё живое произошло не от одной формы, а от небольшого числа форм. В дальнейшем В. Вернадский опроверг концепцию монер Геккеля, показав, что даже самая примитивная биосфера должна была состоять из множества простейших форм, поскольку наличие одной формы не могло бы привести в развитию многообразия живых организмов.

В книге «Общая морфология организмов» Геккель впервые ввёл в научный оборот понятия филогенеза – исторического развития жизни и онтогенеза – индивидуального развития организма. Он сформулировал знаменитый биогенетический закон, в соответствии с которым онтогенез является кратким и сжатым повторением (рекапитуляцией) филогенеза. Наблюдение, лежащее в основе этого закона, также имеет давнюю историю. Закон зародышевого сходства был сформулирован впервые Карлом Бэром, но истолкован в духе креационизма, как доказательство Божественного плана строения. Затем Дарвин в происхождении видов предложил видеть в зародыше более или менее затенённый образ общего прародителя. Наконец, немецкий зоолог Ф. Мюллер в брошюре «За Дарвина», изданной за два года до книги Геккеля, проводил мысль о том, что развитие вида отражается в истории его индивидуального развития. Геккель здесь заимствовал чужую идею, развил её и получил впечатляющие научные результаты.

В последнее время среди неодарвинистов нередки попытки опровергнуть биогенетический закон и учение о рекапитуляции. Указывается на то, что образования зародыша человека, принимавшиеся ранее за жаберные щели, только похожи на них, что в индивидуальном развитии зародышей нет строгого повторения этапов исторического развития жизни, что зародыш человека сходен только с зародышами рыб, земноводных и пресмыкающихся, но никогда не повторяет взрослых этапов развития этих типов животных. Но ведь рекапитуляция и есть не простое повторение, а изменённое в соответствии с историей данного вида. Биогенетический закон Геккеля и сегодня весьма актуален для воспроизведения истории животного мира. У растений же рекапитуляция слабо выражена вследствие ограниченности дифференцировок в эмбриональных состояниях.

Не менее значимым для развития эволюционного учения стало выдвижение Геккелем методологического принципа так называемого «тройного параллелизма». Исходную идею этой методологии Геккель вновь заимствовал, на этот раз у выдающегося биолога Л. Агассиса, известного своими антиэволюционными взглядами и резкой критикой дарвиновского учения. Именно Агассис писал о широких перспективах, которые открывает перед биологической наукой использование методологической триады – сочетания эмбриологии, анатомии и палеонтологии для определения положения видов с целью усовершенствовать классификацию Линнея. По мнению Агассиса, это позволило бы определить место вида в раз и навсегда установленном Творцом порядке мироздания.

Геккель использовал идею Агассиса как раз с противоположной целью, он подчёркивал перспективы применения сравнительно-анатомических, сравнительно-эмбриологических и палеонтологических исследований для выявления эволюционных процессов происхождения одних видов от других и уточнения по мере накопления знаний построенного Геккелем родословного древа всего живого на Земле.

Геккель так активно взялся за пропаганду этой методологии, что вскоре «заразил» своим энтузиазмом не только когорту исследователей, подобранную им из его коллег в Иенском университете, но и очень большое число исследователей из Европы от Гибралтара до Урала и Северной Америки. Эти исследования имели огромное и непреходящее значение для признания научным миром и развития биологической теории эволюции.

Опираясь на метод тройного параллелизма и биогенетический закон, Геккель создаёт теорию гастреи, т. е. общего предка всех многоклеточных растений и животных. Согласно этой теории, гастрея по своему строению была подобна гаструле – двухслойному зародышу.

Издавая книгу за книгой и придавая им популярно-публицистический характер, Геккель сделался безусловным лидером дарвиновского движения во всей континентальной Европе (за исключением Франции, где дарвинизм не был популярен). Он пропагандировал не только идеи Дарвина, но и геккелевское направление эволюционный исследований, и в первую очередь – значение самого себя. Его не пугало ворчание оппонентов, указания на поспешность и малообоснованность многих положений. Он всё также подхватывал на лету чужие идеи, придавал им эволюционный смысл и превращал в сформированные им законы природы, которые фабриковал десятками. Зная, что популярность в общественной среде быстро затухает, он стремился вызвать побольше шума вокруг своего имени, вызвать побольше злобных нападок, чтобы затем ответить в той же манере, разбивая доводы оппонентов не только фактами, как Дарвин, но и сугубо риторическими и публицистическими приёмами. Он ловил оппонентов на противоречиях, доводил их доводы до логического абсурда, уличал их в обскурантизме и отсталости и т. д. И, наверное, он был по-своему прав. Как ещё можно было «пробить» общественное мнение стран континентальной Европы, где передовая наука и устремлённость к свободомыслию наталкивались на массу предрассудков, обусловленных действием полуфеодальных институтов?

Сидя в профессорском кресле в тихой Иене, будучи обожаемым студентами и коллегами, можно было позволить себе эпатировать мещан и будоражить общественное мнение старой Европы. Особое возмущение консервативных кругов и грубые нападки на автора вызвала дерзкая попытка конкретизировать дарвиновский эволюционизм в отношении происхождения человека. Вопрос этот для церковных кругов и для религиозного сознания был самым болезненным. Одно дело признать эволюционное происхождение зверей или скотов и совсем другое – посягнуть на выявление аналогичного пути происхождения человека. Для религиозного сознания это был рубеж, дальше которого отступать было нельзя. Если человек произошёл от животных и в определённой мере всё ещё остаётся животным, то как быть с его подобием Богу? И если наука доказывает животное происхождение человека, то как увязать это с мифом о сотворении. Рушится вся религиозная картина мира от фасада и до фундамента. А ведь для европейского человека характерна нужда в рациональном обосновании и недоверчивое отношение к слепой вере, связанное с уважением к знанию и пониманием его ценности в практической жизни.