Полгода — и вся жизнь - Элизабет Хауэр

Моя мать тоже приходила ко мне, и мне опять не удалось ее прогнать, как бы я ни отмахивалась от нее руками. Она присела, как всегда элегантная и ухоженная, на краешек кровати. Я, несмотря на все старания, так и не смогла стать такой же, как она. Она положила ногу на ногу и улыбнулась своей обычной чуть снисходительной и отсутствующей улыбкой.

— Вот видишь, как все получается, — сказала она, — разве я не предупреждала тебя насчет Камиллы? Я всегда терпеть ее не могла. Она с детства была дрянной девчонкой. Это и неудивительно, ведь ее мать была настоящей змеей.

Я сворачиваюсь под одеялом в клубок. Я не хочу видеть свою мать. До самой ее смерти мне было тяжело с ней общаться. Это она внушила мне страх иметь детей. Только когда ее в пятьдесят лет свалила болезнь, я отважилась завести ребенка. «Как хорошо, — думала я, — что она умерла не старой. Вряд ли Ирена Бухэбнер перенесла бы это».

— Камилла совсем неплохая, — сказала я, как в детстве, потому что в присутствии матери никогда не чувствовала себя взрослой, всегда оставаясь подвластным ей существом. Камилла была нужна мне, чтобы выдержать это давление.

— А это что? — спрашивает мама и вытаскивает из-под подушки квитанцию на оплату авиабилетов для моего сына. — Камилла не успокоится, пока не отнимет у тебя все.

— Да, — ответила я, — она возьмет у меня все, а ты мне ничего не дала.

— Это несправедливо, — говорит мама, подняв брови. — У тебя было прекрасное детство, ты жила в достатке, о тебе заботились. В том, что была война и твой отец втянул нас в свои несчастья, я не виновата.

— Но ты тогда прогнала от меня всех, — упрекаю я ее.

— Кого ты имеешь в виду? — спрашивает она высокомерно.

— Ты же знаешь, мама. Всех, кого я так любила, — господина Вегерера, Ахтереров, Камиллу.

— Я сделала это для твоей пользы, Рената. Этот мир должен был погибнуть для тебя, ведь они все нас ненавидели.

— Но они были нужны мне, — упрямо повторила я.

— У тебя была я.

Она хотела посмеяться надо мной? Что я получила от матери, которая бросила своего несчастного мужа, которая жила со своей дочерью и постоянно давала ей понять, что это из-за нее она пренебрегает новыми связями с состоятельными мужчинами и тем самым лишает себя светской жизни, которую она вела скромно, но с большим удовольствием.

— Ты помнишь Пако? — спросила я и вдруг почувствовала через тридцать восемь лет, как пахла его шкура, когда он, мокрый от дождя, приходил из сада.

— А, эту дворнягу, — сказала Ирена равнодушно.

— Я хочу увидеть господина Вегерера, — жаловалась я.

— Кто знает, жив ли он еще, — ответила мама.

— Я хочу к Ахтерерам, — жаловалась я. — Хочу еще раз съездить в деревню, на их хутор.

— Зачем? — спросила Ирена. — Столько времени прошло. Они уже тогда жили как будто на другой планете. Перестань жаловаться, Рената. Ведь Камилла же нашла тебя.

Я в панике прячусь под одеяло. Она встает, неприятно задетая этим:

— Бедный ребенок, бедный, вечно ты кого-то теряешь.

— Уходи, — сказала я, — я плохо переношу запах твоих духов.

— Оставить тебя одну? — спрашивает она, как будто это тревожит ее.

— У меня остался Матиас, — привела я последний довод в свою защиту. — И еще моя свекровь.

Ирена, скептически покачав копной рыжеватых волос, произнесла, уходя:

— Ах, Рената, когда ты поумнеешь.

* * *

В дверях молча стоял Франц Эрб. Он был в охотничьем костюме оливкового цвета и в высоких коричневых ботинках со шнуровкой — таким он запомнился мне. Франц прижимал к груди смятую фетровую шляпу и, казалось, ждал, когда ему дадут слово.

— Подойдите же ближе, — говорю я, усевшись среди подушек и застегнув верхнюю пуговку ночной рубашки. Я очень надеялась, что у меня не слишком жалкий вид. — Очень мило, что вы пришли навестить меня.

— Я вам не помешаю, фрау Рената? — спрашивает он своим приятным голосом.

— Нет, — отвечаю я. — Я всегда с симпатией относилась к вам.

Не подумает ли он, что я намекаю на нечто большее? В любом случае я вижу, что он рад.

— Если бы я не уступил ей тогда, — говорит он, — все могло бы сложиться по-другому.

— Но вы уступили, — констатирую я, совсем не желая поставить ему это в упрек. Наоборот, мне даже хочется утешить его, и поэтому я добавляю: — Ведь вы пытались что-то сделать, а это уже много.

— Поймите меня, — просит Франц Эрб, — в первую очередь я думал о Верене. Потом о себе. И только после этого о вас.

— Уже одно то, что обо мне хоть кто-то думал, замечательно, — говорю я.

— Я не был единственным, — отвечает Франц Эрб, — вы должны знать это, фрау Рената. Есть еще один человек, который думал о вас.

Я отступаю, становлюсь недоступной:

— Я не верю вам. А если это и было так, то вы чего-то не поговариваете.

— Вы правы, — говорит Франц Эрб грустно, — но тут вмешались высшие силы. Вы ведь знаете, что есть силы, которые могущественнее нас.

Франц Эрб приближается ко мне, и я вижу, как все эти высшие силы, с которыми он не смог справиться, отражаются на его лице.

Я не могу заставить себя посмотреть на него. Мне не хочется даже пошевелить головой.

Усилием воли я возвращаюсь еще раз в тот подаривший мне надежду день, когда Камилла неожиданно объявилась у меня и задыхающимся от гнева голосом заявила, что ее муж и Верена исчезли. Просто исчезли, не оставив никакой записки. Купальный сезон еще не кончился, но была уже осень, в школах шли занятия. «Вчера днем, — рассказывала Камилла, и у корней ее волос постепенно выступали красные пятна, — Верена не пришла домой». Сначала она не придала этому значения и лишь потом, когда стало поздно, забеспокоилась, так как Верена всегда была пунктуальна. Куда бы она ни позвонила, никто не знал, где Верена. Юрген тоже ничего не знал. «Юрген? — спросила я с удивлением. — Он-то здесь при чем?» — «Он мог узнать что-то случайно, почему бы нет?» — объяснила Камилла, не переставая смотреть мне прямо в лицо. Наконец ей пришло в голову расспросить обо всем своего мужа. Она позвонила ему в бюро. Ей сказали, что после обеда он уехал. Только тогда до нее стало доходить, что произошло. Она ждала до поздней ночи, но никто из них не объявился. Она обыскала письменный стол мужа и обнаружила, что пропала большая сумма денег. Значит, Франц задумал что-то серьезное. И Верена была с ним.

Она приехала ко мне, чтобы сообщить, что вернет Верену любой ценой. Камилла никогда не заботилась о том, чтобы оставить мне хоть какую-то надежду.

Франц Эрб опять повернулся ко мне.

— Сначала все шло хорошо, — сказал он. — Швейцарский институт, который я нашел для своей дочери, был очень известным учреждением. Верена давно была в курсе моих планов. Когда я забрал ее из школы, она решительно бросила свою маленькую сумочку в машину и сказала, что без багажа путешествовать лучше, она рада убежать от всех. Во время поездки мы веселились как дети, и на какое-то время я вообразил, что смогу остаться жить со своей дочерью и мне не нужно будет возвращаться под гнет брака и работы.