ЧЯП - Эдуард Веркин

– Стой! – страшным голосом выкрикнул Грошев.

– Ты что? – усмехнулся Синцов.

– Не надо нам туда ходить, – уже негромко прошептал Грошев. – А что, если это…

– Что?

– Не простой звонок.

– То есть? – не понял Синцов.

– А что, если нас… заманивают? Вот мы пойдем, а вернуться не сможем?

– Кто заманивает? – спросил Синцов.

– Ну мало ли… Не знаю. Надо было противогазы взять. Я давно, кстати, противогазы припас, только забыл опять… Мы туда пойдем – и не выйдем, мне уже плохо дышать, между прочим.

– Ерунда, – сказал Синцов. – Бред и маразм. Ты сам перепугался своих историй, маразм, говорю же. Много форумов читаешь. Тебе, Петь, надо как-то развлекаться, а то ты на самом деле на Чучела стал похож, сам от себя уже вздрагиваешь. Возьми деньги, съезди с родаками на море. Пойдем посмотрим, зря бежали, что ли?

– Ну ладно…

Они вернулись на заросшую вокзальную площадь, остановились перед автоматом. Ничего. Синцов оглянулся на синие качели, подумал, что про них стихи бы хорошие получились. Если бы умел.

– Этот телефон не мог звонить, – сказал Грошев.

Он вслушивался в молчащую трубку.

– Ты же сам говорил, что это военная разработка, экспериментальная, что там аккумуляторы долгоиграющие…

– Тут нет звонка, – объяснил Грошев. – Самой звонилки нет, понимаешь? Не предусмотрено конструкцией. Односторонняя система, только на вход…

Ага, подумал Синцов. Односторонняя система, это точно. Совсем односторонняя, односторонней не бывает.

– А если мы отравились, а? – предположил Грошев. – Если там не только удобрения опрокинулись, но и еще какая химоза? Если тут газ выделяется… Паралитический.

Синцов хмыкнул. Паралитический газ напрочь парализовал Грошеву мозг. Вообще, похоже, парализовал, Грошев как-то уж совсем растерялся. Сам же Синцов, напротив, ощутил неожиданную уверенность в себе и трезвость в голове.

– Тут вполне мог остаться телефон, – сказал Синцов. – Его могли забыть отключить, вот он и стоит здесь, в поселке, в одном из домов. А хозяева иногда звонят, чтобы проверить. Позвонили – гудки идут, значит, все нормально.

– Нормально… Слушай, а если… Знак, типа?

Грошев достал жетонодержатель.

– Может, еще раз попробуем? – спросил он.

– Что?

– Жетоны? Меня этот звонок навел на мысли… Давай еще попробуем?

Грошев начал краснеть. Синцов никогда не видел, чтобы человек краснел так стремительно. Под кожей прорезались капилляры, разошлись архипелагами, лицо Грошева стало похоже на кусок мяса.

– Нет, – сказал Синцов. – Не сегодня. Давай в следующий раз. Ты вообще-то очень плохо выглядишь…

– В следующий раз…

Грошев недоговорил, упал лицом вперед, прямо на Синцова.

Синцов успел поймать.

Грошев был без сознания. Это у него получилось как-то легко, без напряжения. Он не задыхался, не дергался в конвульсиях, покраснел и хлопнулся в обморок с облегчением. Надышался. Передышался. Сам Синцов чувствовал себя удовлетворительно. Голова не кружилась, в горле першило, да, но терпимо.

Все равно надо сваливать.

Вчера медведь, сегодня обморок, Синцов выпрямил Грошева, подхватил на плечо.

Грошев оказался тяжел, гораздо тяжелее, чем с виду, тащить его было нелегко и неудобно, Грошев стучал головой в спину и казался мертвым. Синцов выдохся быстро, слишком много он сегодня бегал и плавал.

Грошев стал еще тяжелее, Синцов остановился и опустил его на землю, похлопал по щекам и щелкнул по носу, не без удовольствия. Грошев не очнулся.

До Бореньки, впрочем, оставалось недалеко, только вот Грошев начал бледнеть, поэтому Синцов отринул предрассудки, схватил Грошева за ноги и поволок по земле. От такого перемещения Грошев как раз открыл глаза и сказал что-то про специальную теорию относительности и про то, что на монетных дворах работают сплошные мошенники и бессовестные барыги. Синцов попытался поставить Грошева на ноги, но мимо, Грошев валился и отключался, не забывая перед этим ругать стяжателей от нумизматики.

Боренька был цел.

В процессе тащения Грошева у Синцова возникли некоторые подозрения. Точнее сказать, опасения. Ему вдруг представилось, что вот сейчас он притащит Грошева к мотоциклу, а у того снят аккумулятор. Или свечи вывернуты. Или колеса проколоты. Или бензин слит. И что тогда?

Тащить дальше. Так дальше, как получится.

Страшненько.

Но все оказалось в норме – и свечи, и бензин. Синцов загрузил Грошева в коляску и стал искать ключи.

В боковом кармане куртки Грошева хранился жетонодержатель, в другом складной нож, во внутреннем кармане Синцов обнаружил рубль. Гагаринский. В блеске. Синцов потянулся к нагрудному карману, однако открыть его было непросто – карман оказался не только закрыт молнией, но и зафиксирован двумя крепкими кнопками. Синцову удалось открыть одну, но тут Грошев неожиданно очнулся и перехватил Синцова за руку.

– Ключи от мотика ищу, – сказал Синцов.

– Сейчас… – Грошев достал ключи из кармана штанов. – Еще секретка… Ручка сцепления, нажать на торец…

– Понятно, понятно.

Вообще-то на мотоцикле Синцов не ездил никогда. Это, однако, его не смутило, примерный принцип он знал, то же самое, что на машине, только наоборот.

Грошев хихикнул, Синцов нашел в коляске бутылку с водой, немного полил Грошеву на голову, велел держаться. Грошев схватился за поручень.

– Слева на торце руля, – повторил он.

Синцов запрыгнул на Бореньку, вставил ключи, повернул. Ничего. Нашел рычаг сцепления, нащупал на левом окончании руля утопленную в резину плотную кнопку, нажал. Загорелась тусклая зеленая лампочка, обозначавшая, по-видимому, нейтраль.

Синцов поставил левую ногу на педаль кикстартера, пнул. Двигатель неожиданно легко завелся, чихнул и зафырчал ровно. Дальше все было как в машине. Только наоборот. Тронулся Синцов с третьей попытки.

Оказалось, что ездить на мотоцикле вполне себе весело, несмотря на пассажира, пребывающего в полуотключке. Боренька отлично тянул и не боялся бездорожья, очень скоро Синцов вошел во вкус, перешел на вторую, затем на третью, и прибавил скорости, и не снизил ее, даже въехав в лес. Это было совсем не так, как на машине, это было…

Чем-то похоже на полет.

Чем-то похоже на свободу.

Синцову нравилось. Он вдруг понял, что тоже хочет. Мотоцикл. И вот так летать. Совсем не то, что на машине, по-настоящему. Совсем по-настоящему. В лицо ветер и комары.

Мотоцикл подкинуло, руль вывернулся, Синцов потерял управление. Зацепил сосну коляской. Небольшую и гнилую, она сломалась пополам и с грохотом села направо. Грошев стукнулся о поручень и ойкнул. Синцов вылетел с сиденья и упал в мох. Мотоцикл встал и заглох. Синцов поднялся и с удивлением обнаружил, что он ничем не повредился.

Удача.

– Кажется, я немного задурел, – сказал Грошев. – Все-таки надышался…

Грошев автоматически проверил карманы.

– Хорошо прокатились, – сказал он. – Сметаны дома съесть, что ли… Эй, Костян, куда ты там смотришь?

– Да так…

Из-подо мха торчала серебристая рука. Синцов сразу понял, что это памятник, но все равно неприятно. Ушел, упал, забыт и засыпан листьями.

Глава 11. Труба

По крыше протянулось что-то длинное и тоскливое, скрипучий трос, вывалившийся из корзины ночного дирижабля, проскрипел по железу крыши, Синцов открыл глаза, пытаясь понять – это сон или на самом деле? Фонарь, по поводу пятницы включенный на улице Мопра, рисовал на стене острые цветочные тени, в часах с первобытной настойчивостью чистила жестяные перья механическая кукушка, сверчок добавлял к ее копошению наждачный звук, у водокачки лаяли собаки, ночь как ночь. Синцов решил, что звук ему все-таки приснился, а еще подумал, что целебного имбирного чая надо пить меньше: бодрит он крепче кофе и просыпаться по ночам никуда не годиться, вот как…

Но тут звук случился. Только в этот раз к нему приложился еще другой звук, протяжный и запредельно неприятный. К нему. Кто-то пришел.

Синцову не хотелось выбираться из койки, он тоже съел полбанки сметаны и еще брусники с толокном. Про то, что в мире есть толокно, Синцов не знал, но толокно ему понравилось своей посконностью. Да и на вкус оказалось вполне. После сметаны и толокна на душе установилась какая-то Новая Зеландия, не хотелось даже хоть немного шевелиться, а тут в окно лезут.

Как-то все ускорилось, лениво подумал Синцов. Много событий, времени мало. Хорошо. Но лучше бы они утром приходили, а не по ночам шастали.

Синцов откинул полог, вылез из койки, открыл окно.

Царяпкина.

В лунном цвете Царяпкина выглядела неоднозначно.

– Я кричу, а ты дрыхнешь! – громко прошептала Царяпкина. – Разве так можно?!

Да, Царяпкина выглядела растрепанно и дико, так что Синцов немного испугался, кто ее знает, Элеонора ведь, Элеонора – это вам не какая-нибудь там Катюха.

– Чем это ты так? – спросил Синцов.

– А вот.

Царяпкина подняла кусок пенопласта и провела им по стеклу. Ну да, запредельно. Смерть москитного царя.