ЧЯП - Эдуард Веркин

Синцов не мог понять: зачем? Зачем Грошев помог? Из-за кучки рублей? Вряд ли. Он человек достаточный. Наверное, гопников не очень любит, он, кажется, брезгливый.

Глава 10. Синие качели

Грошев остановился у обочины. Недавно по проселку прошел грейдер, и вдоль дороги возвышались отвалы, а за отвалами клонился в сторону камыш, целая стена.

– Тут не очень далеко, но дорога плохая. То есть ее мало совсем.

В этом Синцов не сомневался. И теперь ему было совсем понятно, зачем Грошеву Боренька. Боренька проходи́м.

Грошев заглушил двигатель.

Мотоцикл стоял посреди травяного поля. Травы были свежие, густые и высокие, дикие и яркие и совсем не походили на тяжелую, вялую и уже скучную растительность июля.

– Красиво ведь, да? – спросил Грошев.

– Ну да…

– Я люблю здесь останавливаться, – сказал Грошев. – Вот так встану и стою, иногда час стою, иногда дольше.

– Зачем?

– Просто. Это самое глухое место в нашем районе. Здесь никогда никого не бывает, только трава. Она здесь как живая.

Синцову тоже показалось, что трава какая-то бодрая, шевелится все время, и от этого все, что было за травой, размывается и пропадает, кажется, что в мире ты и эта трава.

Да и трава необычная, Синцов такой раньше не встречал, напоминающая газонную травку, только ростом в полтора метра.

– Похоже на другую планету, – сказал Грошев. – Чужое место…

Точно, подумал Синцов, верно очень Грошев сказал, чужое место. Необычное.

– Я думаю, это ковыль, – Грошев погладил траву. – У нас здесь ковыли не растут, но здесь он почему-то прижился. Думаю, это после урагана.

– Что за ураган?

– Смерч девяносто седьмого. Не слыхал?

– Не…

– Полгорода у нас здесь снесло, телевышку чуть не уронило, озеро высосал вместе с рыбой, наделал делов, короче. А ковыль, видимо, принес откуда-то. Из Ирландии.

Синцов не очень знал, есть ли в Ирландии ковыль, но история ему понравилась. В большом городе таких историй нет, большой город перемалывает все в опилки, вранье, что рассказывают про городские легенды, нет в городе никаких легенд. Там просто не остается времени на легенды. А вот в таком, как Гривск, истории, наоборот, сохраняются, не исчезают в ежедневной суете, их помнят и рассказывают детям, а те своим детям, так и идет. Все в копилку, и уже не истории, а история, часослов для всех, и все помнят про вьюн, пришедший в девяносто восьмом, и про зиму восемьдесят первого, и про то, что в семьдесят девятом было полным-полно грибов, а в семьдесят втором засуха, и колорадские жуки сожрали всю картошку. А некоторые, те, кто живет подольше, помнят не только то, что было, но и то, что будет, тоже помнят.

– Мне здесь нравится, – сказал Грошев. – Ночью здесь еще лучше. Трава немного светится… Она горькая и не годится на корм, поэтому ее никто не трогает.

– Ты и ночью здесь бываешь?

– Как-то раз моц заглох, так что я здесь до утра просидел. Потом, конечно, пришлось домой возвращаться…

Грошев произнес это с сожалением, Синцов подумал, что ему этого никогда не понять – сидеть ночью в поле и пялиться на звезды. И зачем?

– Слушай, Костян, а если… Ну, если бы у тебя была возможность… загадать желание?

– То есть?

– Ну вот… Золотая рыбка, пусть. И предлагает тебе желание. Ты бы что загадал?

– Ну, не знаю… Чтобы гопников не было.

Синцов действительно не знал. Как-то пару раз он думал о такой возможности, не о золотой рыбке, конечно, а о Выполнителе Желаний. В фантастических книгах ведь такое бывает. Ну, вот раз вдруг – и из будущего к нам проваливается УТР-3 – Универсальный Трансформер Реальности, прибор, позволяющий локально изменять действительность. В нем три заряда, но два предыдущих уже кто-то истратил, остался один. Выбирай все, что хочешь, в рамках разумного объема персональных возможностей. И можно выбрать. Синцов никогда толком выбрать не мог, желания ему все время придумывались какие-то жалкие и малодостойные.

– Вот представь, что у тебя есть золотая рыбка, – продолжал Грошев. – Прямо сейчас, прямо здесь, сию минуту.

Грошев похлопывал себя по нагрудному карману.

– У тебя что, в кармане рыбка? – усмехнулся Синцов.

– А? – Грошев поглядел на свою руку, перестал хлопать. – Не, это так, нервы… Но все равно, представь: есть рыбка – и ты должен загадать желание.

– Надо подумать, – Синцов потер виски. – С ходу сказать сложно…

– Некогда думать, у тебя всего минута, – Грошев улыбнулся. – Минута, чтобы загадать желание. Загадывай.

Синцов растерялся.

– Загадывай! – воскликнул Грошев. – Загадывай, или может быть поздно! Отсчет пошел!

И Грошев снова щелкнул себя пальцем по нагрудному карману.

– Почему минута? – спросил Синцов. – Я не могу за минуту…

– Рыбка задохнется! Она уже почти задыхается…

– Тогда… Ну, пусть «Мазерати»…

Синцов совсем не хотел «Мазерати», но почему-то сказал, что хочет. Просто в голову пришло.

– Все с тобой ясно, – разочарованно улыбнулся Грошев. – Впрочем, это нормально, мало кто хочет… чего-то другого. То есть не «Мазерати». Все хотят «Мазерати», в широком смысле, разумеется.

– Да не, я просто…

Глупо, подумал Синцов. Есть же множество нормальных желаний, зачем мне «Мазерати», где я на нем ездить стану?

– Здесь хорошее небо, – сказал Грошев. – Есть такие места, где небо особенно хорошее, как линза, небо… Ладно, поехали, а то запоздняем.

Они поехали дальше, напрямик через поле, ковыль послушно расступался перед Боренькой и сходился за кормой, так что не оставалось никакого следа, отчего Синцову представлялось, что они плывут. Старомодность Бореньки способствовала этому ощущению. Плывут по фантастическому озеру небывалой земли, по воде, покрытой цветущей ряской и розовыми лотосами, лотосов только здесь не было, Синцов, человек не мечтательный, и то почувствовал странное. Что вот-вот из далекой синевы поднимутся горы с белыми пиками, и справа в засыпающий океан будет опускаться солнце, и там, возле самого горизонта, вспыхнет жесть на острых драконьих крыльях.

Но показался всего лишь лес. Вполне обычный гривский сосновый, ковыльное поле заурядно и обычно кончилось, перевелось в кустарник, а после него лес. Синцов надел шлем, Грошев прибавил скорости и врезался в кустарник. По визору хлестнули ветки, Синцов зажмурился, а когда открыл глаза, мотоцикл катил по мху.

– Уже недалеко! – крикнул Грошев. – Рядом.

Синцов ухватился покрепче за поручень, стер с визора шлема зеленку, стал следить за дорогой. Пытаться.

Грошев вел мотоцикл по лесу. Не по проселку, не по тропе, а прямо по лесу, выбирая путь между деревьями. Как в лабиринте. Грошев въезжал на лесные холмы, огибал их, спускался в лощины, прокладывая тропу через поваленные сосны.

Постепенно Синцов начинал понимать, что это действительно лабиринт. Что Грошев не просто ведет Бореньку сквозь сосняк, он ведет его единственной возможной дорогой. То тут, то там Синцов отмечал секреты этого лабиринта – поваленные деревья, овраги, кучи хвороста, снова поваленные деревья.

Засечная черта, вспомнил Синцов. Если не знать дорогу, прорваться нельзя. Кто-то максимально осложнил путь к…

Куда?

Вдруг Синцов подумал, что не знает, куда они едут. Он уже привык ни о чем не спрашивать Грошева заранее и сейчас не спросил, вряд ли это было обычное место.

Небольшой вымерший поселок. Такой стандартный вымерший железнодорожный поселок, сухая трава, кривые дома с пустыми окнами, сады. Сады отличались особой избыточностью, яблоки, еще не налившиеся в других местах, здесь удивляли – и размерами и цветом, размеры больше обычного, цвет интенсивный. И количество их было немалое, ветви гнулись почти до земли.

– Разъезд пятьдесят, – пояснил Грошев. – Лет десять назад километрах в трех отсюда опрокинулся состав с жидкими удобрениями. Говорят, здесь все было залито, по колено почти. Поселок, конечно, эвакуировали, а потом возвращаться никто не стал, расселили народ. Тут долго нельзя, все химией пропитано, если больше трех часов находиться – начинается отек гортани. Поэтому, кстати, сады так и растут, поэтому и не разобрали ничего. Лет через двадцать почва очистится, и можно будет вернуться, если кто захочет.

– А мы что тут делаем? – поинтересовался Синцов. – Опять магнитом будем шарить?

– Не, магнит тут ни к чему, тут другое…

Гудок.

Состав, длинный нефтяник с грязными нефтяными цистернами устало волокся к западу.

– Тут и станция была, – сказал Грошев. – Сейчас, конечно, уже нет, даже пригородный поезд не притормаживает. А раньше хорошее местечко, у многих участки, дачки всякие. Нам туда.

Они слезли с мотоцикла и направились к станции. Грошев привесил к поясу длинный мачете, но файеров не взял, видимо, здесь медвежья угроза была невысока. Но мачете на всякий случай Грошев вынул. Может, собаки.

– Тут еще ничего, – Грошев раздвигал траву лезвием. – Тут хоть поезда ходят, какая-то жизнь, а там, дальше, если к Волге спуститься, вообще все заглохло. Как после эпидемии.