ЧЯП - Эдуард Веркин

Если честно, для Синцова и тут было как после эпидемии. Если бы не поезд, то совсем грустно, постапокалипсис, материализовавшийся DayZ, того и гляди гниломордые из-за угла посыплются. Но они не сыпались, Синцов и Грошев пробирались по поселку и за каждым углом встречали только заросли лебеды да малину, красную, сочную и чистую, безо всяких посторонних червей.

– Пробовать не рекомендую, – на всякий случай напоминал Грошев. – Полстакана таких ягодок – и почки отлетели. Так что надо быть осторожнее, яблочек молодильных не есть, из козьего копытца не пить, дышать реже. Ясно?

– Ясно…

Поезд затих, где-то в поселке посыпалось еще сохранившееся стекло, Синцов обернулся.

– Не дергайся, – успокоил Грошев. – Тут никого нет. Животные сюда не суются, бомжи тоже. Тишина и покой. Нам туда.

Грошев указал мачете в сторону рябиновых кустов. Рябины много, больше, чем листьев, отчего деревья походили на красные шары, на крашеных баранов.

– Рябина редкая, – вздохнул Грошев. – Редкой породы, кстати, сочная, варенье из такой получается хорошее… Ну, да так всегда, все, что хорошо, то несъедобно.

Он взмахнул мачете и разрубил несколько рябиновых кистей, брызнул сок. Похоже на кунг-фу-боевик, отметил Синцов, ярко и безнадежно.

Грошев нырнул под рябину, Синцов за ним, задел гроздья, по щеке поползла красная капля. Под деревом оказались качели, привязанные к поперечному суку, – веревка и синяя доска. Синие качели. Рябина выросла, и теперь синие качели были почти на уровне горла. Синие качели для синих великанов. Грошев толкнул доску, и качели двинулись со скрипучим звуком.

Синцову захотелось здесь немного побыть под рябиной, в тени и свете, но Грошев не стал останавливаться.

Они вышли на площадь, видимо, привокзальную. Тут точно когда-то была площадь, она еще угадывалась под бушующей травой, вытянутый прямоугольник, а посреди этой площади облупленный пьедестал, когда-то беленый и красивый, теперь пятнистый и пожелтевший, как дохлый ягуар. Скорее и не пьедестал, а постамент.

– Ну вот, мы и дома, – Грошев указал на постамент.

– Что?

– Пришли, говорю, интересное место тут… сам увидишь…

Памятника не было, и рядом он не валялся, Синцов подумал, что вряд ли его отсюда вывезли, памятник взял и ушел, сам. Надоело ему здесь стоять в долгом одиночестве, никто здесь не останавливается, все поезда мимо, вот он и сорвался.

– Мне здесь тоже нравится, – грустно сказал Грошев. – Я бы сюда перебрался, если бы не земля отравленная. Но тут нельзя жить никак.

– А вдруг можно? Ведь могло на самом деле уже выветриться все или водой вымыться. Сколько лет-то уже прошло…

Справа от постамента из травы торчал бледно-бордовый двухметровый мухомор, чуть скошенный набок, какого-то в целом новогоднего вида. Приглядевшись, Синцов обнаружил, что это не мухомор, а старый телефон-автомат, прикрытый от непогоды красным кожухом, видимо, с дизайнерскими целями этот кожух был в свое время раскрашен белыми пятнами. С годами дизайн поблек, но надпись «ГТС Гривск» сохранилась.

– Может, тут уже безопасно? – повторил Синцов и кивнул на автомат.

– Не, – помотал головой Грошев. – Я пробовал. Пять часов, конечно, продержался… Потом глаза стали отваливаться, думал, ослепну. В Припяти хоть как-то жить можно, здесь совсем никак. Но мы сюда и не жить, нас другое интересует…

Грошев не спеша направился к телефону-автомату, по пути вытаптывая траву. Синцов наблюдал, иногда оглядывался, ощущение, что за ними наблюдают, его не оставляло, но, поразмыслив, Синцов списал это на поселок. Вымершие поселки напрягают, это как по кладбищу ходить, вроде тихо и спокойно, но все равно что-то не так, все равно что-то неправильное ощущается.

– Почему его, кстати, не стащили? – спросил Синцов. – Телефон?

– Не знаю. Повезло просто, иногда случается… Местные боятся, заезжие не знают… Последний действующий телефон-автомат Гривской телефонной сети.

– Он рабочий?

Грошев не ответил. Синцов приблизился к автомату. Красное пластиковое ухо выглядело гладким, когда-то его украшали обычные для телефонов-автоматов мудрости, но теперь от них осталось мало чего, их съели дожди и вытравило солнце. Синцов вспомнил Чучела, снял трубку.

Она оказалась тяжелой и холодной, Синцов протер ее рукавом и приложил к уху. Тихо.

– Не работает, – сказал он. – Глухо.

– Да, не работает, – согласился Грошев. – В этом смысл…

– То есть?

Грошев вынул из кармана жетонодержатель. Обойму с жетонами, с теми, которые подарил Чучел, и с тем, что они нашли в ручье.

– Надо проверить, все ли кондиционные, – пояснил Грошев. – Испытать.

Он отобрал у Грошева трубку, положил ее на рычаг, снял, послушал. Выщелкнул на ладонь верхний жетон.

– Понимаешь, на Гривской телефонной станции сначала напечатали жетоны, – рассказывал он. – Но так получилось, что матрица была немного кривая, соответственно, жетоны тоже получились деформированные. А потом, когда сами аппараты уже привезли, поставили и подключили, выяснилось, что жетоны не подходят. Ну, поскольку автоматов было не так уж много, местные умельцы с механического завода слегка подрихтовали жетоноприемники. Руки у них, сам понимаешь, откуда росли, поэтому я каждую партию жетонов…

Грошев подкинул жетонодержатель.

– Каждую партию проверяю и в полевых условиях. А этот аппарат у меня в качестве эталона.

Но Синцов не верил. Он же не дураком был – и не верил, Грошев совсем не собирался проверять исправность механизма жетоноприемника.

– Он же не подключен, – Синцов указал на обрывки проводов, торчащие из автомата. – Как его можно проверить?

– Это экспериментальная модель, – ответил Грошев. – Они комплектовались автономным питанием на случай низкого напряжения в сети. Там внутри аккумулятор, а в нем остатки заряда.

Врет, подумал Синцов. Физику кое-как я все-таки изучал, ни в одном аккумуляторе заряд не будет держаться годами. А то и десятилетиями.

– Для оборонной промышленности делался, – Грошев похлопал по автомату. – Аккумуляторы чрезвычайно емкие, для первых беспилотников еще разрабатывались. С функцией самоподзаряда.

– Это как?

– Там такие пластины, они, если емкость падает, начинают распадаться, и энергия выделяется. Едят сами себя. Так что тут может еще долго… А когда правильный жетон попадает, то он срабатывает. Раньше техника была на порядок надежнее. Вон, «Вояджер» до сих пор в космосе летит, уже гелиосферу покинул. А современные не могут толком до Марса доковылять, то и дело по пути ломаются.

Грошев подкинул жетон, ловко поймал.

– Так что сейчас мы его немного проверим…

– Хорошо.

Синцов отошел от автомата, потянулся, оглядел площадь. Из разросшихся кустов акации выступало старое здание вокзала, еще немного желтели деревянные стены, но крыши уже совсем не было, провалилась внутрь.

И синие качели.

Акация почему-то цвела. Она должна цвести в июне или даже в конце мая, но цвела сейчас. Наверное, действительно что-то с почвой.

Послышался еще поезд, далеко-далеко. Синцову интересно вдруг стало, кому это памятник был, и он решил обойти и посмотреть, в краеведческих целях.

На фасадной стороне сохранилась чугунная табличка, Синцов стряхнул с нее сухую листву и висюльки тополиного пуха и выяснил, что памятник был некоему «…валеву», наркому путей сообщения, в ознаменование выполнения плана. Какому точно наркому, разобрать не получалось, потому что табличку пытались от пьедестала оторвать, но оторвали только нижнюю половину.

Неожиданно Синцову захотелось на пьедестал залезть. Постоять немного монументом, вряд ли когда еще такая возможность представится. Синцов подпрыгнул, оперся руками, влез.

На пьедестале сохранились отпечатки ног памятника, в них Синцов вступить постеснялся, встал рядом.

Поезд приближался.

С высоты постамента вид был лучше и чуть живописнее, жаль, что за зеленью ничего толком не просматривалось. Грошев мялся у аппарата. Жетон он еще не опустил, продолжал задумчиво подкидывать его на ладони. Подрагивали синие качели.

– Что такое? – спросил Синцов сверху.

– Да вот подумал… Может, ты их кинешь?

– Зачем?

– Ну как зачем, удачливость, то се… А, Костян?

– Погоди.

– Что подождать? Вечер скоро…

– Три минуты.

Грошев кивнул, услышал поезд, понимающе кивнул.

Поезд был уже совсем рядом. Синцов придумывал, какую позу принять. Поезд полетит мимо станции, пассажиры посмотрят в окна и увидят его в виде памятника. Смешно. То есть очень смешно и очень глупо. Все это глупо, забраться на чужой памятник, кривляться, стараясь, чтобы незнакомые люди рассмеялись над дураком…

Синцову стало стыдно. Он засуетился, пытаясь слезть, а затем попросту спрыгнул в траву. Упал на бок, подниматься не стал, пережидая состав. Лежал в траве, глядел себе под нос, на кусок угля. Да никто и смеяться над ним не стал бы, сейчас, чтобы рассмешить народ, требуются усилия посерьезней, глупо, думал Синцов. Иногда накатывает, и начинаешь вести себя, как распоследний баран. Но ничего с этим поделать нельзя, быть бараном свойственно человеческой природе.