ЧЯП - Эдуард Веркин

– Люди… не знаю, живут как-то, – говорила Царяпкина. – А ты копейки перебираешь. Правильно тебе, Чяп, кликуху дали.

– Зря ты так, – сказал Грошев. – Я хотел помочь…

– Ты мог помочь. Но ты не помог. Ты не помог.

Опухла от злости, отметил вдруг Синцов. Действительно. Кровь к лицу прилила, и Царяпкина от этого сделалась побольше.

– Ты мог помочь и не стал этого делать, – как приговор повторила Царяпкина.

– Нет, – покачал головой Грошев. – Там план строительства утвержден, трубы подведены, грунт приготовлен…

– Но там же памятник культуры!

– Он не зарегистрирован, – возразил Грошев. – Ты понимаешь, что стройка газопровода – это вообще не в компетенции городской администрации, это федеральный масштаб…

Царяпкина хлюпнула носом.

– Там памятник культуры, а всем наплевать, – повторила Царяпкина. – А ты даже не Чяп – слишком много для тебя чести, слишком много. Ты не Чяп, ты Грош! И цена тебе грош, ржавый алтын, гнутая полушка.

Все, подумал Синцов. Все, Царяпкина явно переступила черту, за которой терпение заканчивается. Некоторые люди, когда ругаются, становятся умнее и сообразительнее, зло делает человека сильнее, хотя что тут удивительного, темная сторона Силы, скорость зла гораздо выше.

– Да не нужны твои Дятловы никому, Лен, – улыбнулся Грошев проникновенно. – Не нужны. Кому нужно пустое место?

– Что? – Царяпкина дернулась, чуть не подпрыгнула.

– Если со мной весь город не здоровается, то над тобой весь город смеется, – сказал Грошев. – Анекдоты про тебя рассказывают, в Интернете обсмеивают. Царяпкина-Царапкина, Элеонора Абзац…

– Какой еще Абзац?!!

Грошев снова нажал на рычаг колонки.

– Полный. Вся вторая школа над тобой чешуеет, а ты и не знаешь. Братья Дятловы, непризнанные гении, ага, как же! Ты ведь все это сама выдумала.

– Что я выдумала? – Царяпкина сняла очки.

Без очков Царяпкина выглядела совсем не грозно, скорее беспомощно, глаза у нее оказались слепые и заплаканные.

– Так что я выдумала? – спросила Царяпкина.

Она достала из рюкзачка клетчатый носовой платок и стала протирать им линзы.

– Ты, Лена, все выдумала, – повторил Грошев терпеливо. – Братья Дятловы не были гениями. Они не были даже талантами, так, обычные лепилы, которых в каждом городе полно. Тогда же Серебряный век был, тогда все стихи писали, и в книгах, и на заборах, везде только стихи. То, что они писали на заборах, не делает их выдающимися поэтами. То, что они бегали по улицам в занавесках, не делает их деятелями театра. То, что они раскрасили маслобойню…

Царяпкина уронила велосипед. Синцов отметил, что она, похоже, привелась в крайнюю степень бешенства.

– То, что они раскрашивали заборы, не значит, что они были художники, – повторил Грошев.

Из трубы потекла вода. Грошев подставил под струю кед.

– А то, что ты ходишь на двух ногах, не значит, что ты человек! – прошипела Царяпкина.

Грошев промочил кед и сказал:

– И уж совсем не значит, что культурная ценность присутствует в той старой халупе, которую собрались развалить газовщики. Удивительно, что она до сих пор не сгорела…

– Это ты сгоришь! – крикнула Царяпкина.

Она кинулась к Грошеву с кулаками, он не отступил, Синцов подумал, что сейчас наверняка случится жестокий массакр и всякая другая бойня, и не придумал ничего лучшего, чем рассмеяться.

Он рассмеялся, и Царяпкина отчего-то остановилась.

– Можно перенести избушку в сторону, – предложил Синцов. – Это несложно.

– Да кому нужна эта развалюха? – усмехнулся Грошев. – Она сгниет сама, если ее не трогать.

Но уже неуверенно.

– Ладно, – сказала Царяпкина. – Ладно, посмотрим. Оставайтесь…

Царяпкина подошла к велосипеду и стала его поднимать. С первого раза не получилось, велосипед неожиданно перевесил тщедушную Царяпкину, Царяпкина упала на него и стукнулась коленом о раму, ойкнула и зашипела. Синцов шагнул было помочь, но Царяпкина прострелила его таким жгучим взглядом, что он предусмотрительно отступил.

Со второго раза велосипед подняла и попробовала забраться на седло, но не получилось, видимо, ногу она все-таки повредила.

– Я главному архитектору от мэра звонил, – сказал Грошев. – Ты знаешь, что он мне сказал?

Царяпкина махнула рукой.

– Он мне сказал, что я слабоумный идиот. Что они пытались внести в объекты культурного наследия Бушуевскую церковь, так ее не внесли. Если уж церковь не внесли, то этот твой сарай… Он меня подальше послал просто!

Царяпкина уходила. На велосипед она так и не взобралась, шагала, как всегда, рядом, прихрамывая, и то и дело потирала колено.

Дошла до перекрестка и свернула направо.

– Надо поехать туда, – сказал неожиданно Грошев.

– Куда? – не понял Синцов.

– К халупе этой дятловской. На газовую нитку.

– Зачем?

– Поглядеть. Боюсь, что Царяпкина сунется туда, накосячить может, мало ли… Начнет под бульдозер кидаться. Скандал опять же. Надо было этот сарай самому потихоньку сжечь, стормозил, дурак…

– Когда поехать? – растерялся Синцов.

– Сейчас. Прямо сейчас. Сейчас.

До улицы Диановых они добрались за пятнадцать минут. Синцов запыхался, а Грошев стал выкатывать из гаража Бореньку.

Недалеко, пыльно и тряско. Грошев гнал по длинной пыльной просеке. Кочки, камни, ветки, пни и кучи земли, и горелые кряжи. Лес по сторонам. То есть вырубка. Синцов глядел по сторонам и думал, что это похоже на бритву. Был лес, сверху опустилась рука с триммером и легким движением выбрила полосу от горизонта до горизонта.

Усадьба Дятловых располагалась в трех километрах от Гривска. И это действительно была не совсем усадьба, небольшой домик на самом краю просеки, кривой, черный, с рябиной и остатками забора. Забор, как показалось Синцову, сохранился лучше дома.

Почему при прокладке просеки не срезали заодно и усадьбу, было непонятно, возможно, действительно решили внести в какой-нибудь там исторический реестр. А может, просто пожалели – домик выглядел настолько жалко и убого, что ни у кого не поднялась рука его ломать, не стали добивать умирающего.

Техника пылила неподалеку, два бульдозера и экскаватор. Экскаватор корчевал пни, бульдозеры расчищали пространство для труб. Постепенно приближаясь к избушке.

Грошев свернул перед самым домом Дятловых, заехал в лес, развернулся, заглушил мотор.

– Что дальше? – поинтересовался Синцов.

– Дальше будем ждать, – ответил Грошев.

– Чего?

– Царяпкину, конечно же.

– А если ее не будет?

– Будет, – заверил Грошев. – Я ее хорошо знаю. Она сейчас праведным гневом кипит, своих приятелей обзванивает. А они ее подальше посылают – они, конечно, дураки, но не такие законченные, как сама Царяпкина.

Грошев достал бинокль «Минск», хотя и без него все неплохо просматривалось.

– Они ее посылают, а Царяпкина от этого в дополнительное бешенство приходит. Так что скоро уже, поверь.

Облако пыли постепенно приближалось к родовому гнезду Дятловых. Синцов почувствовал, что ему их тоже жалко. Братьев Дятловых, то есть. Непризнанные при жизни, позабытые после смерти. А через несколько минут совсем ничего уже не останется.

– Почему они за городом жили? – спросил Синцов.

– Их отец служил лесничим, – объяснил Грошев. – Тут глухомань была, город потом уже стал расползаться. И леса стали высаживать.

– То есть?

– В девятнадцатом веке тут почти весь сортовой лес подкосили, все гнилолесьем затянулось. Уже в тридцатых пришлось его вырубать и заново перевысаживать. А теперь снова вырубили.

– Ясно.

Грошев разложил бинокль и стал смотреть.

Синцов думал про Дятловых. Он вообще заметил, что в последнее время стал думать больше. Наверное, это от Вай-Фая. То есть, от его отсутствия. Дома везде Вай-Фай, много его, а тут нет, и думается лучше и с каким-то удовольствием. Вот Дятловы. А вдруг Грошев не прав, а Царяпкина, наоборот, права. Вдруг Дятловы реальные гении? Гении ведь проверяются временем, во времена Пушкина Александр Сергеевич считался поэтом за № 3. А вот пройдет совсем немного, лет сто пятьдесят, и на каком-нибудь гривском чердаке найдут ящик с рукописями и с рисунками, найдут и восхитятся, и скажут, что братья Дятловы – светочи и, собственно, наше все-все-все. Защитят диссертации, напишут книги, снимут фильм, а сегодняшний день будет признан черным днем русской культуры. А вдруг?

Исторический момент. Он, Синцов, присутствует при историческом моменте. Забавно.

– Послушай, Петь, а как Царяпкина собирается трактора останавливать? – спросил Синцов. – Кидаться, что ли, под них станет?

– Не знаю, может, и кинется. Но скорее всего, она к трактору прикуется. Дождется, пока мужики на перекур пойдут – и прикуется. В русле дятловских заветов – их ведь тоже к железной дороге приковывали. Это эффективно. К тому же в газету сообщила наверняка. Короче, организует скандал, она на это мастерица.