Черные холмы - Дэн Симмонс

Без помощи более опытных шаманов и других людей все идет не так, как надо. Паха Сапа знает, что его парилка нимало не похожа на то изящное и правильное сооружение, каким она была бы, если бы ему помогали Сильно Хромает или даже Сердитый Барсук. Он чувствует, что его выбор священных камней далеко не идеален; и в самом деле, некоторые из них треснули, когда он плескал на их раскаленную поверхность водой. Он знает, что его молитвы и мольбы небрежны, и подозревает даже, что его Яма видения сделана не совсем так, как полагается. И самое главное, из-за отсутствия других людей, их пения и молитв во время курения трубки и других обрядов, связанных с парилкой, его очищение, как уверен теперь Паха Сапа, было неполным, а его инипи, видимо, неприятно духам.

И наконец, нельзя забывать о том, что Паха Сапа может умереть с голоду. Молодые люди всегда начинают полный пост после окончания очищения в парилке, но Паха Сапа начал поститься (следуя совету шамана шайенна на Медвежьей горке, хотя это и могло быть лишь глупым сном) еще до того, как добрался до Черных холмов. Хотя Паха Сапа должен был начать полный пост в тот день, когда выкопал себе Яму видения, он к тому моменту уже девять суток провел без еды, и теперь его тело стало ненадежным и слабым, как и его разум.

Но есть и еще более веские аргументы, убеждающие Паха Сапу в том, что его поиски видения уже обернулись полным провалом.

Лежа в наполненной жижей яме на вершине скалистой горы, называющейся Шесть Пращуров, чувствуя, как дождь хлещет его по лицу, он понимает, что Шальной Конь был прав: ни один человек, в которого внедрился дух Длинного Волоса или какого-нибудь другого вазикуна, не может пользоваться расположением богов и духов, а тем более Вакана Танки. И по мере того как слабеет тело Паха Сапы, а мысли все больше путаются, призрак в его голове и чреве бормочет все громче, словно горит желанием выйти.

«Что случится с призраком Длинного Волоса, если я умру здесь? — думает Паха Сапа. — Может быть, оба наши духа наги одновременно взлетят вверх: его — в те места, куда отправляются духи вазичу после смерти, а мой — на Млечный Путь и дальше?»

Помимо всего прочего, в его голове присутствуют еще и раздражающие воспоминания Шального Коня, которые смешиваются с его собственными воспоминаниями. Как духи узнают его, Паха Сапы, дух, если большая часть сознания мальчика захвачена яростными и однообразными воспоминаниями неистового хейоки?

Ему доступны воспоминания Шального Коня о его собственной успешной ханблецее в те времена, когда военный вождь был молодым воином и звался еще Кудрявым Волосом, но они отнюдь не обнадеживают Паха Сапу. Юный миннеконджу получил всю нужную помощь от ясновидцев грома, таких как Осколки Рога, и своего собственного отца, которого тогда звали Шальным Конем; помогала ему и уверенность всего его рода в том, что юный Кудрявый Волос получит видение от существ грома и станет хейокой и военным вождем, а они именно этого и хотели. Даже воспоминания о фактическом видении юного Кудрявого Волоса — Шального Коня — довольно путаны, поскольку кажутся не более чем туманным сном, в котором сверкают молнии, грохочет гром и наги Кудрявого Волоса разговаривает с духом-воином на духе-коне. Паха Сапа знает, что из всех людей на земле только он и Шальной Конь знают, каким туманным и неопределенным было это видение, хотя начиналось оно хорошо — с краснохвостого ястреба, криками привлекавшего внимание мальчика.

И закончилось оно хорошо — очищением после видения, когда старейшины вернулись в парилку и когда старейшины и вичаза ваканы (другие ясновидцы грома) истолковали его сон как полноценное видение, провозгласив юного Шального Коня хейокой и племенным полицейским акиситой и сообщив всем, что Шальной Конь когда-нибудь станет великим военным вождем.

Теперь, с каждым раскатом грома над Черными холмами, Паха Сапа вздрагивает и сжимается. Он не хочет быть хейокой. Он не хочет служить свирепым и воинственным существам грома. И в то же время он стыдится своего страха, своей трусости, своего упрямого желания отречься от той роли в жизни, которую предписывает ему сам Всё.

Но существа грома не говорят с ним на вершине Шести Пращуров даже в те мгновения, когда гремит настоящий гром и сверкают молнии, а Паха Сапа сжимается в своей наполненной жижей яме, опасаясь удара молнии на таком высоком, открытом месте.

Он боится, что не просто потерпел неудачу как искатель видения, но что неудача эта — следствие его трусости.

На девятую ночь поста Паха Сапа понимает, что скоро станет слишком слаб и не сможет охотиться и найти еду, даже если ему и будет видение. В ту ночь он ковыляет по длинному крутому склону в долину, где все еще пасутся две лошади, пьет из ручья и — медленно и с большим трудом — ставит четыре капкана на кроликов среди деревьев и в кустах на склоне. Потом, увидев, как его парилка, синткала ваксу, словно плавится под непрерывным дождем, Паха Сапа берет свои одеяния (трубка на крепком шнурке висит у него на шее) и начинает долгий, мучительный подъем то на четвереньках, то ползком назад к вершине — он добирается вовремя, чтобы сделать подношения и произнести молитвы восходящему солнцу, прячущемуся за тучами.

На десятый день поста Паха Сапа пытается взлететь.

Он так ослабел, что, предлагая священную трубку, в основном сидит, прислонившись к одному из шестов Четырех Направлений, и голова у него так кружится, что «я» его духа, его наги, легко выскальзывает из тела. (Боясь, что «я» не вернется, Паха Сапа заманивает его обещаниями кролика, которого он приготовит очень-очень вкусно на потрескивающем костре.)

Его наги прислоняется к легкому ветерку, который почти все время дует здесь наверху, он чувствует, как ветер ласкает грудь его духа, как прежде чувствовал воду в глубокой части ручья или реки и был готов оттолкнуться ногами и поплыть, но в отличие от множества раз в прошлом, когда воспарить в небеса давалось ему так легко, ветер теперь не поднимает его.

Даже его дух слишком тяжел, чтобы парить.

И вот на десятый день поста, бормоча молитвы и протягивая отяжелевшей рукой черенок Птехинчалы Хуху Канунпы тучам и дождю, он решает, что пора признать поражение и вернуться домой.

Шальной Конь убьет меня.

Но Шальной Конь наверняка уже ушел. Военный вождь собирался вести свой род против вазичу на Черных холмах, а потом напасть на кавалеристов, которые шли отомстить за убийство Длинного Волоса. Вероятность того, что Шальной Конь все еще находится у стоянки рода Сердитого Барсука и Сильно Хромает вблизи Тощей горки, невелика.

И что — вернуться, потерпев полное поражение, никогда не стать вичазой ваканом, как мой приемный тункашила?

Лучше уж потерпеть поражение, чем стать покойником, Черные Холмы. Ты знал, что не родился воином, бойцом… Теперь ты знаешь, что тебе не суждено стать шаманом и уважаемым человеком своего племени.

Паха Сапа готов разрыдаться. Он сидит, прислонившись к западному шесту в ожидании времени вечерней молитвы заходящему солнцу, красные вымпелы, пропитавшиеся водой, безжизненно повисли над ним, угрюмый наги болит в его груди, а треклятый призрак вазичу болтает без умолку в его больной голове, и Паха Сапа решает, что останется здесь, на Шести Пращурах, еще одну ночь, может быть, еще один дождливый день, а потом уже оставит свои надежды и отправится домой.

Если в капканы не попадется хотя бы один кролик, ты умрешь или же тебе придется убить Червя или Белую Цаплю.

Он трясет головой, прогоняя эту мысль, закрывает глаза и под непрерывным дождем ждет, когда подойдет приблизительное время захода солнца.

Он просыпается голым, лежа на спине рядом со своей Ямой видения. Наступила темнота, но тучи ушли с неба. Небо светится тремя тысячами или больше густо посаженных звезд, которые обычно видны в такие ночи позднего лета. На мгновение его охватывает паника — он боится, что, может быть, уронил священную трубку с крутой вершины, но потом нащупывает шнурок и обнаруживает Птехинчалу Хуху Канунпу, странно теплая, она покоится на его животе.

Падающие звезды перечеркивают темноту межзвездного пространства на черном стекле неба. Паха Сапа вспоминает, что в это время, сразу же после его дня рождения, на небе всегда было много падающих звезд. Сильно Хромает как-то раз сказал ему, что некоторые старейшины верят, будто падающие звезды празднуют какое-то большое сражение, или победу, или видение, давно стершееся в памяти вольных людей природы.

Паха Сапе удобно лежать на спине, наполовину в Яме видения, наполовину вне ее, остывающая поверхность горы до странности суха под его плечами и головой, и он смотрит на падающие звезды.

Внезапно с высоты устремляется вниз падающая звезда, она ярче, чем все остальные. Она такая яркая, что освещает небеса, освещает вершину Шести Пращуров, освещает возвышающийся Холм злого духа и все пики вокруг. Множество темных сосновых деревьев, растущих на Паха-сапа, внезапно начинают светиться серебром, а потом обретают молочно-белый цвет в свете падающей звезды, которая обернулась несущейся кометой.