Вариант «И» - Владимир Михайлов

– Итак, за знакомство, – провозгласил он, воздев бокал. – Моя фамилия Бретонский. Доктор исторических наук, к вашим услугам. Присутствую здесь, как представитель партии азороссов – и, вероятно, содокладчик по основному вопросу повестки дня.

На женщину это имя не произвело никакого впечатления, но она послушно протянула свой бокал – чистый, нежный звон райских колоколов возник над столиком, как громадный бриллиант, на миг вынырнувший из высшего измерения, чтобы заставить нас вздохнуть о несбыточном – и тут же исчезнуть без следа. Потом оба бокала, покачиваясь в воздухе, застыли, ожидая моего движения.

Я был уже готов. Мне предстояло сейчас без запинок, никак не сфальшивив, сыграть достаточно сложную гамму мыслей и чувств. Я так и сделал. Недоверие, словно бы сомнение в исправности своих органов слуха – удивление крещендо – полное изумление – почтение, стремящееся к бесконечности – смущение – глубокое смущение – сожаление – раскаяние… Я даже позволил себе покраснеть.

– Простите… вы сказали?..

Ого, это уже совсем другой голос:

– Бре-тон-ский!

Во мне какой-то пакостник грубо, по-извозчичьи смеялся: гы! Гы! Гы! Но колебания воздуха донесли до адресата совершенно другое:

– Доктор юридических и исторических наук, профессор Бретонский? Тот самый? Знаменитый? Неужели…

Иногда не знаешь, на что клюнет рыба. Наживка же для человека всегда срабатывает без осечки.

– Н-нууу… – Он тянул эти два звука бесконечно долго, словно фокусник, извлекающий изо рта цветную ленту. У него были объемистые легкие, и воздуха в них хватило не менее чем на километр. – Я не уверен, что такое определение мною целиком заслужено…

Да был он уверен, был! Не найти другого человека во вселенной, столь же убежденного в его знаменитости.

– …но действительно пользуюсь некоторой известностью – во всяком случае, среди людей, занятых проблемами как прошлого, так и будущего; это так. А смею ли поинтересоваться, с кем имею честь?

Давай-давай, удовлетворяй свое любопытство. Хотя оно и является грехом. Однако же сказано в суре «Весть»: «О чем они расспрашивают друг друга?» И ниже, в айяте четвертом: «Но нет, они узнают».

Я потупился, как бы стыдясь того, что мое ничтожное имя прозвучит сейчас по соседству с его – звонким, увенчанным славою.

– Уверен, что вы никогда обо мне не слышали… я Вебер, точнее – фон Вебер (специально для того, чтобы он внутренне усмехнулся моему скудному честолюбию), московский корреспондент германского журнала…

Он снизошел до сочувственной улыбки:

– Фон Вебер? Каюсь, не читал. Но непременно… если дадите мне такую возможность…

Врет, конечно; единственное, что он прочитал бы в моем журнале, – это хвалебная статья о нем. Сейчас он уже зацепился за мыслишку, что такая статья может и на самом деле появиться – если он окажется ко мне достаточно благосклонным.

– О, разумеется, с удовольствием доставлю вам… Ах да, простите. Это Fraеulein Natascha, моя секретарша…

Наталья, служи она на флоте, могла бы получать награды и краткосрочные отпуска за успехи в скорострельности орудиями главного калибра – и без единого промаха: взгляд – накрытие, взгляд – накрытие, огонь на уничтожение. У Бретонского были уже полные трюмы воды, но он воображал, что уверенно держится на плаву.

– Весьма рад, мадемуазель…

Ах, мы французы к тому же? Мать твою…

– Мсье Бретонский, я надеюсь, что возникшее между нами недоразумение…

– Ну, что вы, мсье – э-э?

– Фон Вебер…

– Да-да, вот именно… Разумеется, разумеется… Даже не будем вспоминать об этом…

– Но я считаю своим долгом принести вам мои глубочайшие извинения… Понимаете, в этой стране… Нет-нет, я никак не хочу задеть ваши патриотические чувства…

– Понимаю, но тут вы, к моему сожалению, правы: в нашей великой стране нравы оставляют еще желать лучшего, много лучшего… Однако смею вас заверить: мы делаем все, чтобы… И будем делать еще больше.

– Доктор Бретонский, вы представить себе не можете, как я благодарен судьбе за то, что она, пусть и таким нелепым способом… Дело в том, что мой шеф-редактор поручил мне, чего бы это ни стоило, добиться приема у вас и взять интервью для нашего журнала. Немецкий читатель крайне ннтересуется…

– Гм. В самом деле?

Это называется – погладить масляной тряпкой по брюху.

– Нет-нет, никаких отговорок я не приму. Вы просто обязаны! И Наташа думает так же, не правда ли?

Залп. Цель поражена. Еще залп. И снова. Да еще улыбка… Если бы перевести ее на язык движений, то она означала бы: вот я расстегиваю пуговичку, другую, вот оглядываюсь – где тут ближайший диван, чтобы, пятясь, выйти точно к нему…

Он проглотил слюну – раз и другой.

– Ну отчего же – я с удовольствием… Но сейчас у нас просто не остается времени. Да и, – он высокомерно огляделся, – не здесь же…

– О да, вы совершенно правы…

Я подвел его к решению, как поросенка к корытцу.

– Знаете, что? Во время следующего перерыва подойдите к двери за сценой – вы и мадемуазель Наташа, разумеется… Я буду ждать вас там. За ней – лифт, мы поднимемся в закрытый буфет – знаете, тот, что для V.I.P., и там найдем удобное местечко…

– О, мсье Бретонский – как это благородно с вашей стороны!..

Мы точно уложились во время: грянули колокола громкого боя, перерыв закончился. Бретонский величественно всплыл над стулом – взошел, как восходит над притихшим миром светило.

– В таком случае я не прощаюсь…

Вельможный кивок – и он отплыл. Он бесконечно любил самого себя в этот миг, он просто трахал себя, и в обеих ипостасях получал сексуальное удовольствие. Я покосился на Наталью. Она смотрела на меня со странным выражением в глазах.

– Что, Наташа? Что-нибудь не так?

– Не ожидала увидеть вас таким…

– Договаривайте. Таким – в виде коврика для вытирания ног?

– Ну… Близко к истине.

– Вы владеете дзюдо?

– Нет. Каратэ-дошинкай.

– Разные вещи. Дзюдо: вы поддаетесь, чтобы силу противника использовать против него самого, направив должным образом. Своего рода искусство курковых реакций. Со своей стороны могу только выразить свое восхищение вами: ни одной накладки. Кстати, как вы отвадили тех толстух?

– Каких? А-а… Я только дала ему возможность сделать это: как только он окинул меня светлым взором, ему расхотелось болтать с ними. Я сказала, что на их местах уже расселся кто-то из опоздавших, а он убедил их, что места нужно обязательно отвоевать, потому что самое интересное на собрании еще впереди, а разговор они закончат в следующем перерыве.

– Боюсь, что они его тут не найдут.

– Их проблемы.

– Согласен. Еще раз: примите мое восхищение. Искреннее. От души.

– Моим актерским искусством?

Я не стал кривить душой:

– Не только. И даже – не в первую очередь.

– А…

Но она не продолжила. И я тоже не сказал больше ничего. Несколько секунд мы простояли, глядя друг на друга. Паузу она прервала первой:

– Вы подумали – куда посадить меня? Или догадались занять место?

Не догадался, конечно. Но место для нее отвоюю. Рядом с собой. А если кто-то станет возражать – скручу и выброшу за порог.

– Идемте, – сказал я решительно. И взял ее под руку. Показалось, что я подключился к цепи высокого напряжения: даже дрожь прошла по моему телу.

Эй, парень, – сказал я себе мысленно. – Не теряй головы, старичок. Держись за воду, не то потонешь.

И мы двинулись в зал.

Места для нее, конечно, не было. Мало того: и для меня тоже. Опоздавшие, что до перерыва тусовались на балконе, неукоснительно выполнили закон природы, которая, как известно, не терпит пустоты.

Я решительно подступил, исполненный уверенности в себе:

– Господа, это очень нехорошо. На этих двух местах лежали платочек дамы и мой сверточек: кресла забронированы за редакцией германского журнала…

Я не жалел акцента, произнося эту тираду.

Названное имущество мне вернули сразу же; но я не отступал:

– Так поступать очень нехорошо, вы должны стыдиться. Желают ли господа, чтобы я позвал распорядителя? Он подтвердит вам…

К счастью, в России иностранец – всякий – все еще в немалой степени V.I.P. Будь он даже европейцем.

– Да ладно, раз вы так говорите…

Мы уселись.

– Молодец, – негромко сказала она, улыбнувшись. – Браво.

Черт его знает – я почувствовал, что краснею, на этот раз непроизвольно. Просто от удовольствия – и смущения. Клянусь посылаемыми поочередно и передающими напоминание: сура семьдесят седьмая. И выше: «А обидчикам приготовил Он наказание мучительное».

Вот пусть теперь и поищут места для себя.

На трибуне Изгонов уже боролся с нервной одышкой. Я глазами отыскал в президиуме Бретонского. Выглядел он – после моей накачки – весьма и весьма импозантно. Мне захотелось подмигнуть ему и крикнуть: «Ну что, взял талонами?» Но я сдержался.

Но что-то надо было сделать. Просто необходимо. Требовался поступок. И я совершил его: взял Наташу за руку. Ее пальцы слабо дернулись, словно обозначив желание высвободиться, но этим она и ограничилась. И мне стало очень хорошо. Невыразимо хорошо. Хотя Изгонов уже затянул свое «Э-мм-э».