Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

младшенький?

Та ответила утвердительно, а батюшка Тирлейф поспешил взять сына у Бенеды, чтобы успокоить.

— Веренрульд, ну что ты, бояться нечего, — зашептал он. — Госпожа Бенеда ведь не съест тебя!

— Рёва, рёва, ревёт с шести до полвторого! — послышалась дразнилка.

Это младший отпрыск самой Бенеды, десятилетний Эрдруф, кривлялся и корчил рожицы Веренрульду. Растягивая рот пальцами, он высовывал язык и скашивал глаза к переносице. Веренрульд, всё ещё всхлипывая, насупился, а Ниэльм хрюкнул от смеха и скорчил ответную гримасу: оттянул пальцами нижнюю губу, закатил глаза и раздул ноздри. Хозяйский сын за рожами в карман не лез — тут же выдал новую: оттянул себе веки, а нижними зубами закусил верхнюю губу.

— Ну, началось! — нахмурилась Бенеда. — Эй, охламоны! Сейчас как получите по подзатыльнику — такими и останетесь, кривыми да косыми!

Ниэльм, далеко не такой застенчивый, как младший братец, осваивался гораздо быстрее. Они с Эрдруфом, несмотря на некоторую разницу в возрасте, оказались, судя по всему, братьями по разуму. Хозяйский сын, подобрав с земли «яблоко» конского помёта, показал его Ниэльму и объявил:

— Это ты!

Да ещё и швырнул им в гостя. Не попал, «яблоко» глухо ударилось о стенку повозки. Разумеется, после такой оскорбительной выходки полагалось немедленно удирать, что Эрдруф и сделал, а возмущённый Ниэльм за ним погнался. Куда там! Ноги у Эрдруфа были намного длиннее, бегал он в разы проворнее. Они принялись носиться вокруг усадьбы: Ниэльм сердито пыхтел, Эрдруф ржал, как конь.

— Э! — зычно прикрикнула Бенеда. — Щас как дам кому-то по мягкому месту!

Словом, дружба завязалась.

Когда гости немного отдохнули и помылись с дороги, Бенеда велела подавать обед. Мужья, разумеется, с самого утра на кухне хлопотали, предупреждённые о приезде семейства Темани, и стол ломился от яств: лепёшки с начинкой из сыра и мяса, похлёбка из потрохов, запечённая рыба, жаркое из птицы, домашний духовитый хлеб... Деревенские жители ели так же, как и работали — на славу.

— Эй, сестрёнка, ты там у себя в городе всегда так плохо кушаешь? — нахмурилась Збирдрид, глядя на то, как Онирис после хорошей миски похлёбки с трудом осилила порцию рыбы, а потом — всего лишь полпорции жаркого. — Оно и понятно, почему ты мелкая такая. Ты ж не ешь ничего!

— Помилуй, Збира, я сейчас лопну, — взмолилась та. У неё от обильной горячей еды пот катился градом по лицу.

Сама наследница костоправки воздала должное наваристой похлёбке вприкуску со свёрнутой сырно-мясной лепёшкой, умяла два ломтя рыбы размером с ладонь, а следом утрамбовала и изрядную порцию жаркого. Время от времени мясную еду она разбавляла овощной, бросая в свою клыкастую пасть пучок молодой весенней зелени — «для лёгкости пищеварения». Любо-дорого глядеть на такого едока!

Все прочие обитатели этого дома в аппетите ей не уступали, а вот городские жители отставали.

— Ох, тётя Беня... Боюсь, как бы мне не пришлось менять весь свой гардероб после отпуска под твоей хлебосольной крышей! — со смехом сказала матушка Темань.

— Ну и ничего, поменяешь, — невозмутимо ответила Бенеда. — Вон, сама тощая какая! Да и дочурка у тебя — заморыш заморышем. Толку-то, что ты её ко мне в детстве на лето отправляла? Я её откармливаю, как могу, а у тебя — у матушки родной! — она опять худеет да бледнеет, бедолажка! От меня домой уезжает — ладная, крепкая девчонка, а на будущий год ко мне от тебя — опять как дрищ!

— Пойми, тётя Беня, твоё семейство — оно ведь рабочее, по хозяйству трудится, сил много тратит, — пыталась возражать матушка Темань. — Вот вам и требуется много пищи, дабы силы затраченные восстанавливать. А мы с Онирис умственно трудимся, головой работаем, а не руками. Нам так много есть не нужно.

— Понятно всё с вами, трудяги вы умственные, — хмыкнула Бенеда. — Поклевали, как пташки, да и дальше пошли мозгами скрипеть...

Збирдрид, плотоядно облизываясь, языком прочищала зубы от застрявших кусочков пищи. У неё вырвалась сытая отрыжка, и Онирис прикрыла пальцами невольную улыбку. Утончённые городские жители сказали бы, что это — дурной тон и бескультурье, но в здешних местах таким мелочам значения не придавали. Жили просто, а обо всех этих ваших этикетах и слыхом не слыхивали. Нет, Онирис не насмехалась над Збирой, не кичилась своей воспитанностью, просто наружу рвалось веселье. Ей вдруг самой захотелось стряхнуть с себя этот городской лоск и стать непритязательной и простецкой: есть от пуза, отпускать грубые шуточки, ржать как лошадь над естественными телесными звуками и всё тому подобное.

Вечером Онирис со Збирдрид пошли на Одрейн искупаться, как в старые добрые времена. Весь день было очень тепло, и теперь в вечернем воздухе разливалась та приятная нега, какая бывает после чудесного погожего дня. Да ещё и сады цвели, источая тонкий, щемяще-нежный, головокружительный аромат...

В закатных лучах рыжим костром горела грива Збирдрид, с трудом собранная в косу. Щёки её, по-видимому, совсем не знали бритвы: бакенбарды она даже не подравнивала, они росли вольно, как им вздумается. Брови — густые, темнее волос, ресницы — пушистые, каштановые, а глаза — точно горящие в лучах Макши медово-янтарные капли. Ничуть не смущаясь в присутствии Онирис, она разулась, расстегнула пояс и сняла штаны, открыв длинные мускулистые ноги и упругие ягодицы. На траву упала и её рубашка, и перед взглядом Онирис предстал её великолепный торс с небольшой, но крепкой и стоячей грудью, развитыми мышцами и гладкой кожей. Подкожного жира у неё было немного, на руках разветвлёнными шнурками проступали жилы.

— Здесь местечко тихое, нет сильного течения, — сказала она. — Хотя я, бывает, и люблю в бурном потоке поплавать, с его струями побороться. Но если для удовольствия, чтоб приятно искупаться — нет места лучше!

Над берегом раскинулись старые деревья, давая обширную тень. Под ними подруги детства и остановились. Збирдрид без стеснения разделась и прыгнула в воду, а Онирис медлила.

— Водичка отличная, бодрит! — крикнула ей Збира. — Что встала, раздевайся и иди ко мне!

Онирис принялась с какой-то странной неловкостью стягивать с себя одежду. Откуда эта неловкость взялась? Что-то изменилось, обнажение в обществе друг друга уже не выглядело невинным, как в детстве. Онирис прикрыла тело костюмом для купания, состоявшим из панталон с оборочками и короткой свободной туники с пояском.

— Ой, да ладно, будто я там что-то не видела, — засмеялась Збира.

Онирис вошла