Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Вчера приехала моя Саша с своим Манею, старшим мальчиком. Я так рада ее приезду. Да, я, кажется, не писала Вам еще и о том, что Соня также приехала; она не переменилась нисколько, всё такая же маленькая девочка, как и была. Они очень любят друг друга и пока очень счастливы. Меня беспокоит только Сонино здоровье, она такая малокровная, такая нервная, что я очень боюсь за нее и в особенности боюсь для нее петербургского климата.

Мне очень жаль бедненьких Колю и Анну, что у них разрушилась надежда на их мечту, но это, конечно, дело поправимое, легко вознаградимое, тем более, что Анна, находясь теперь при Александре Ильиничне, будет вполне хорошо сбережена.

Мне, по обыкновению, ужасно не хочется уезжать из России, но что делать: когда осталось так мало жить, так бережешь эти остатки жизни. Здесь, в Москве, невозможно пользоваться воздухом, потому что, во-первых, он везде нечистый, нездоровый, а во-вторых, по нашим тротуарам ходить невозможно.

Рассказывал ли Вам Сашок что-нибудь о Кавказе, милый друг мой? Вот богатая, роскошная страна, но какие первобытные нравы и обычаи. Они сделали очень хорошую экскурсию, побывали даже в Баку, на Каспийском море.

Будьте [здоровы?] мои дорогой, несравненный друг. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Вам, конечно, известно также, что Татьяна Львовна теперь в Каменке.

Все что Вы пишете, дорогой мой, по поводу “Хованщины” Мусоргского и “Парсифаля” Вагнера, я чувствую точно так же. Мусоргский мне противен потому, что он не только нигилист, но он циник в музыке, как, должно быть, был и в жизни. Вагнер меня восхищает как музыкант, но мне противны его тенденции. Это человек, которого природа наделила богатым, гениальным даром, и он вместо того, чтобы пользоваться им просто, благородно и изящно, всё старается придумать что-нибудь небывалое, удивить публику каким-нибудь кунстштюком, ломается и кривляется, чтобы отличиться. Его сказки, конечно, неинтересны и не могут трогать сердца, хотя преобладающий характер, особенность его героев, как Парсифаль, Лоэнгрин, мне чрезвычайно симпатичны. Эта идеальная чистота, которою они обладают, есть мой культ.

Еще раз желаю Вам доброго здоровья, дорогой мой.

235. Чайковский - Мекк

Плещеево,

1884 г. сентября 13 — 18. Плещеево.

13 сентября.

Как рад я был видеть вчера Вашего милого сына Сашонка, дорогая хозяйка моя! В нем есть что-то особенно Вас напоминающее. Проснулся я в это утро совершенно больной (должно быть, я накануне простудился), но неожиданное маленькое волнение, испытанное при появлении Сашонка, подействовало на меня благотворно. Этот юный философ с своей добродушной серьезностью производит очень симпатичное впечатление. Алексею о нем говорила здешняя прислуга, что он очень “смирный барин”. Это хороший отзыв; я замечал, что смирными простолюдины называют людей, особенно отличающихся добротой. Сашонок сказал мне, что он завидует мне и что он вполне понимает прелесть подобной жизни, и это должно быть именно так: он один из немногих, которым сообщество книг, нот, природы и своих мечтаний и мыслей должно нравиться больше человеческого общества. Мне кажется, что Саша Ваш будет хорошим человеком в самом обширном и серьезном значении слова.

14 сентября

Сегодня, наконец, превосходный, почти летний день, и я им вполне наслаждаюсь. Не досадно ли, что завтра я должен ехать в Москву, как раз когда погода исправилась!

Меня очень тронуло то, что Вы пишете о чувстве, которое питаете к Вене. Я очень часто здесь думаю о Мише и вспоминаю его. Я провожал их, когда они в конце декабря 1882 г. все четверо ехали к Вам в Вену, и помню, что любовался Мишей. Это был первый и последний раз, что я его видел (если не считать еще одного раза, когда я перед тем мельком его видел). Можно ли было думать тогда, что он так близок к могиле?

Вчера и сегодня я усиленно работал, чтобы успеть кончить до поездки в Москву свою новую пьесу. Я останусь в Москве двое суток.

18 сентября,

6 часов вечера.

Сейчас получил Ваше письмо со вложением бюджетной суммы. Благодарю Вас, дорогая моя, за всё, за всё.

Я провел в Москве два дня и вернулся сюда вчера вечером с величайшим удовольствием, ибо успел в два дня эти невероятно утомиться от суеты городской. Вместе со мной приезжал сюда Ларош и сегодня рано утром уехал; он остался в восторге от Плещеева.

Я получил от редакции парижской газеты “Gaulоis” убедительную просьбу принять участие в издании альбома в пользу бедных музыкантов. Отказать было неловко, и весь сегодняшний день я посвящаю сочинению пьесы для этого альбома.

Следующее письмо я напишу Вам уже в Вену, а теперь позвольте Вам пожелать, милый, бесценный друг, счастливого путешествия и всякого благополучия. Благодарю Вас глубоко за всё, чем обязан Вам!

Ваш П. Чайковский.

236. Мекк - Чайковскому

Москва,

18 сентября 1884 г.

Милый, дорогой друг мой! От всего сердца благодарю Вас за память обо мне. Вашу телеграмму я вчера имела удовольствие получить. День своих именин я провела очень весело, но сегодня мне грустно: моя Саша уехала, и я так долго не увижу ее. День моего отъезда остается без изменения, — суббота, 22-го числа. Увидев из Вашей телеграммы, что Вы находитесь в Москве, я хочу воспользоваться этим, милый друг мой, чтобы послать Вам бюджетную сумму по сроку 1 октября, так как из-за границы это делать гораздо труднее. Прошу Вас, дорогой мой, не откажите написать мне два слова о получении этого пакета.

Вчера я получила также телеграммы от Александры Ильиничны и Льва Васильевича и от Коли с Анною. Не знаю, как здоровье Анны, Коля мне давно не писал. Володя мой в настоящее время выносит такое же разочарование, как и Коля: ему ужасно хочется иметь второго ребенка, и два месяца были в надежде, что это осуществится, а на этих днях эта надежда разрушилась. Бедный Володя очень огорчен.

Сашок вчера вернулся из Петербурга, об Максе привез мне удовлетворительные известия.

На днях идет “Мазепа”. Как бы мне хотелось слышать, но я и за свой будущий день не могу быть уверена. Больше не пишу, дорогой мой, потому что у меня очень много дела. Будьте здоровы, бесценный друг, и прошу не забывать всем сердцем горячо Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

237. Чайковский - Мекк

Плещеево,

24 сентября 1884 г.

Милый, дорогой друг!

Вот и опять промелькнула неделя с тех пор, как я возвратился из Москвы. Ничего фактически интересного не произошло. За исключением Лароша, приехавшего тогда со мной и оставшегося лишь один вечер, никто ко мне не приезжал; кроме Алексея, книг, нот, попугая и всей домашней обстановки (с коей я уже совершенно свыкся и чувствую себя в ней вполне дома), ничего и никого не видел, и вообще в течение минувшей недели я вполне наслаждался тем спокойствием и той свободой, которых жаждал, когда просил у Вас позволения жить в Плещееве. Погода мне благоприятствует; давно не запомню такой чудной осени. Хотя деревья почти все пожелтели, но листьев, благодаря тихой погоде, еще много, и парк принял своеобразную осеннюю окраску, полную безграничной прелести. Мои прогулки теперь — не только гигиеническая мера, но и величайшее удовольствие. Мне чрезвычайно нравится находящееся в соседстве с Плещеевым именьице доктора Остроумова. Там с горы чудесный вид на даль и потом чрезвычайно приятно видеть, что хозяин заботится о своем уголке, проводит дороги, обсаживает их деревьями и т. д. Вот именно что-нибудь вроде этого именья хотел бы я приобресть, и надеюсь, что приведу в исполнение свое мечтание. То ощущение полного удовлетворения своих нравственных, умственных, материальных потребностей, которое я ощущаю в Плещееве, снова доказало мне, что лучше всего мне будет доживать свой век в деревне, в одиночестве. Близость Москвы имеет тут большое значение. Мне совсем не хочется туда ехать; с неудовольствием помышляю, что скоро придется опять съездить, но сознание, что большой, родной город на расстоянии часа езды, чрезвычайно приятно.