Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

По поводу пьесы Модеста Ильича читали ли Вы, дорогой мой, что Федотова в Москве хочет поставить его пьесу на свой бенефис, — это было бы очень хорошо.

Я имею известия, что Александра Ильинична с Тасею были в Петербурге и навещали мою Соню, чему она, конечно, была очень рада. Здоровье моей бедненькой больной немножко лучше, но она всё еще в постели; недавно Саша к ней приезжала. Коля и Анна ждут Вас в Москву, дорогой мой. Я буду очень, очень рада, если Вы погостите у них в моем доме; Вы еще совсем не были у меня в этом доме. Я все забывала Вам сообщить, милый друг мой, свою радость, что мне дают моего дорогого Воличку с собою за границу; это такой чудный ребенок, что чем больше узнаешь его, тем больше любишь. Меня только сокрушает то, что он скучает об матери; он необыкновенно привязан к ней, только и мечтает о свидании с нею, считает каждый день, сколько осталось до их приезда; они обещали приехать ко мне на праздники. Будьте здоровы, мой дорогой, несравненный друг. Всею душою безгранично любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

249. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

9 декабря 1884 г.

Простите, ради бога, дорогой, бесценный друг, что так давно не писал. В последние дни пребывания моего в Париже на меня совершенно неожиданно нашел припадок убийственной хандры и тоски, и в таком состоянии мне ничего бы не пришлось писать, кроме излияний самого грустного свойства, а я знаю, как подобные излияния противны и смешны под пером человека, которому, в сущности, всё улыбается и которому жаловаться решительно не на что. Результатом этого было то, что я ощутил неотложную потребность повидаться с своими петербургскими родными, прежде чем поеду в Москву, и вот я уже вторые сутки в Петербурге. Здесь я узнал, что послезавтра, во вторник, будет представлена новая пьеса Модеста, и остаюсь еще, следовательно, несколько дней. Бедный брат Модест! Он испытывает теперь все столь хорошо мне известные страдания автора, которого пьеса ставится на казенном театре. Кроме страха и волнения, причиняемого неизвестностью судьбы пьесы, ему приходится, как всегда, умирять раздражительные самолюбия гг. актеров и актрис, бороться с недоброжелательством театрального начальства и т. д. и т. д.

Сестру я нашел здоровой. “Евгений Онегин” всё еще продолжает интересовать и привлекать публику, чему я очень радуюсь.

Мне ужасно хочется поскорее деревни, одиночества, свободы. Вероятно, из Москвы поеду в Каменку.

Будьте здоровы, дорогая!

Ваш, беспредельно преданный

П. Чайковский.

250. Чайковский - Мекк

Москва,

18 декабря [1884 г.]

Милый, дорогой друг!

Вчера я приехал в Москву после десятидневного пребывания в Петербурге. Пьеса брата “Лизавета Николаевна” прошла с большим успехом. По-моему, это очень талантливая, милая, симпатичная вещь, обладающая свойством сразу привлекать сердце зрителя. К сожалению, исполнение и постановка были далеко не безукоризненны. У главной актрисы, Стрепетовой, были очень хорошие минуты, но, в общем, она не была достаточно изящна и женственна. Во всяком случае, достоинства пьесы были замечены и оценены публикой. Что касается дирекции, то Модесту пришлось уже изведать всю горечь театральных интриг, дрязг и сплетен. Против него и против Стрепетовой очень неблагоприятно настроен Потехин, от которого всё зависит на драматической сцене, и, несмотря на блестящий успех, пьесу или вовсе не повторяют, или назначают неожиданно, так что на втором представлении, состоявшемся почти без объявлений, публики было мало, и бедный брат мой был очень огорчен. Газеты отнеслись к нему, за немногими исключениями, недружелюбно, и, по неопытности, он принимает всё это очень близко к сердцу.

Вчера мне Коля выслал навстречу карету, и я очень быстро очутился в своем симпатичном, уютном помещении внизу, в Вашем доме. Мне в высшей степени понравилось это помещение, и я сразу полюбил его, особенно мою угловую комнату, в коей сплю и пишу в настоящую минуту письмо это. И Коля, и Анна, и Иван Васильев так заботливо ко мне относятся, что я не знаю, как и благодарить их за гостеприимство, которое они оказывают мне во имя Ваше. А Вас, бесценный, лучший друг мой, благодарю от глубины души!

От Котека письма не имею, но зато получил письмо от одной русской дамы, живущей тоже в Давосе. Она сообщает, что Котек вновь заболел воспалением, что он очень плох, что надежды мало и что необходимо, чтобы кто-нибудь из родных приехал для ухода за ним. Но я очень хорошо знаю, что ни мать, ни сестры его ехать не могут, даже если снабдить их деньгами. Не буду говорить Вам, как тяжело подействовало на меня это известие. Сознание своего бессилия оказать ему существенную помощь, мысль, что он, может быть, умирает один, среди чужих людей, — всё это удручает меня. Самому ехать? Это, быть может, следовало бы, но я чувствую, что у меня просто не хватит мужества снова совершить отдаленную поездку для того, чтобы видеть агонию человека, молодого, которому всё начинало улыбаться, которому так хочется жить! Послал депешу и жду, ответного известия о ходе болезни.

Анну я застал не совсем здоровою и значительно огорченною разочарованием в надежде забеременеть. Таня довольно бодра, во всяком случае лучше прошлого года. Лев Вас[ильевич] здесь; он уезжает послезавтра.

Поздравляю Вас, дорогой друг, с наступающим праздником, Будьте здоровы и счастливы.

Ваш, беспредельно Вас любящий

П. Чайковский.

251. Мекк - Чайковскому

Вена,

19 декабря 1884 г.

Дорогой мой, несравненный друг! Пишу Вам коротенькое письмецо, потому что не уверена в том, что оно найдет Вас в Москве. Мне всё кажется, что Вы из Петербурга проедете, не останавливаясь, в Каменку, так как Вам хочется скорее в деревню, и я этому вполне сочувствую, я также всё мечтаю о деревне.

Дорогой мой, получили ли Вы мое письмо в Париже? На днях я испытала одно из самых дорогих мне ощущений, музыкальное ощущение, доходящее до экстаза, когда и плакать, и смеяться, и умереть хочется; и это было, слушая Ваши сочинения. Боже мой, как я бесконечно благодарна Вам за эти ощущения. Это мои единственные возвышенные, беззаветно блаженные минуты, это наслаждение есть единственная моя собственность, и никто не имеет права контроля над нею. И как я бываю счастлива, когда испытываю такие минуты. Будьте Вы благословенны во веки веков, — тот, который доставляет человечеству такое высокое наслаждение! Мы играли в четыре руки Вашу Четвертую симфонию и Славянский марш, и, несмотря на весьма плохое исполнение (играли Сашок и M-me Zdeneray, учительница музыки), я была в таком восторге, в таком волнении, что на другой день у меня болела голова. Из Ваших пьес, мои любимые сочинения это: Четвертая симфония, Первая сюита, Славянский марш и все три Andante во всех трех квартетах. Я буквально с ума схожу, когда слушаю эти вещи, но это сладкое сумасшествие, и из него желала бы никогда не выходить.

Знакома ли Вам, дорогой мой, опера Marschner'a “Vampyr”? ее нынешнюю зиму очень часто дают здесь. Это старый и уже не существующий композитор, он очень похож на Вебера. В воскресенье дают “Die Konigin von Saba” Goldmark'a, я хочу съездить. А утром в воскресенье в филармоническом концерте Рихтера будут играть увертюру из “Руслана и Людмилы” Глинки; я также хочу съездить, если достанем билеты. Поздравляю Вас, дорогой мой, с наступающим праздником и Новым годом и от всего сердца горячо желаю Вам всего, всего самого хорошего в жизни. Да сохранит господь Ваше здоровье на долгие годы. Не забывайте всею душою безгранично Вас любящую

Н. ф.-Мекк.

Поздравляю от души с успехом пьесы Модеста Ильича. Слава богу, что он теперь может успокоиться. Я надеюсь, что ее напечатают в журналах.

252. Мекк - Чайковскому

Вена,