Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции - Лев Кривицкий

Особую роль в развитии сельского хозяйства Англии заняла практика селекции. Английские селекционеры первой половины XIX века не только обобщили почти 150-летний опыт гибридизации, но и разработали методологию искусственного отбора, позволявшую в самые короткие сроки получать растения и животных с заранее определёнными признаками. Возможности искусственного отбора, наглядно продемонстрированные не только на опытных делянках, но и в большом множестве растениеводческих и животноводческих хозяйств, подсказали Дарвину идею естественного отбора и послужили бесспорным доказательством жизнеспособности идей, предложенных читающей публике в книге «Происхождение видов».

В шестой главе пятого издания этой книги Дарвин рассматривал те затруднения, с которыми столкнулась его теория и отвечал на критические замечания своих коллег и оппонентов. Некоторые из этих затруднений Дарвин признаёт настолько серьёзными, что они приводили его в сомнение и трепет. Однако в конечном счёте он сумел подыскать определённый выход из каждой из них и дать им объяснения, не выходящие за раки его теории. Поэтому часть из них он считает только кажущимися, а остальные, будучи действительными, всё же не опровергают, как он может судить, основы теории (Там же, с. 167).

Между тем затруднения, вставшие перед теорией Дарвина, были действительно очень серьёзны и не давали ему покоя даже после того, как ему удалось приискать некоторые объяснения в рамках теории, носившие однако, скорее характер оправдательных предположений, а не доказательных выводов, расширяющих поле приложения этой теории и её объяснительные возможности. Дарвин подразделяет эти затруднения на четыре основных группы.

Первое из этих сгруппированных затруднений в классической формулировке Дарвина звучит следующим образом: «Если виды произошли от других видов путём незаметных переходов, то почему же мы не видим повсюду бесчисленных переходных форм? Почему вся природа представляет не хаос, а, наоборот, все виды, как мы это видим, хорошо разграничены?» (Там же).

Ранее, как мы видим, Дарвин, как и Ламарк, отрицал чёткую разграниченность видов, утверждал их относительность и подвижность, а здесь, явно противореча самому себе, признаёт их системную разграниченность и, соответственно, устойчивость. В самом деле, отсутствие такой устойчивости было бы катастрофой для живой природы. Попав в сколько-нибудь иные условия и приспособившись к ним, легко изменяющиеся виды образовывали бы переходные формы и быстро теряли генетические связи с исходными формами, не имея возможности при скрещивании с ними давать плодовитое потомство. Через определённое время способность к размножению при скрещивании бесчисленных форм была бы вообще утрачена.

Дарвин выходит из этого затруднения без вреда для своей теории следующим образом. Он объясняет, что процесс изменчивости и образования новых разновидностей в условиях естественного отбора протекает крайне медленно (в отличие от условий искусственного сознательного отбора, дающего быстрые результаты, поскольку отбор совершается на основе конкретных целей, поставленных человеком). Что касается промежуточных разновидностей, то их существование с очень большой вероятностью окажется скоротечным, поскольку они, будучи менее приспособленными будут вымирать, убираясь отбором, а длительное существование при мелких изменениях ожидает лишь окончательные, наиболее приспособленные формы, которые и образуют устойчивые виды.

Именно поэтому переходные формы не отражаются или почти не представлены в палеонтологической летописи, которая к тому же является отрывочной и не даёт достаточно полных представлений о переходах от одних форм к другим.

Дарвин совершенно верно отвечает здесь на возражения скептиков против своей теории, а также и на возражения креационистов, которые от времени Дарвина и вплоть до нашего времени сделали отсутствие явных переходных форм едва ли не главным аргументом против теории эволюции. Однако, как нам представляется, в наше время можно существенно дополнить Дарвина и сделать доказательную базу эволюционизма ещё более убедительной.

Ибо не отбором единым с его случайными отклонениями задаётся направленность развития жизни и всех её многообразных форм. Борьба за существование требует максимальной мобилизации сил и постоянной биологической работы для удовлетворения потребностей каждого живого существа, его выживания и оптимизации жизнедеятельности. Биологическая работа, совершаемая каждым живым существом в определённой среде, так же направленна и избирательна, как и труд человека, совершенствующего сознательный искусственный отбор нужных ему признаков растений и животных путём оставления на потомство особей с этими признаками. Именно это и служит мощным ускорителем изменчивости, формирующей эти признаки.

В дикой же природе таким ускорителем выступает биологическая работа. Выживают и дают потомство с наибольшей вероятностью особи, наиболее работоспособные, вырабатывающие с использованием своих наследственно закреплённых свойств признаки, наиболее благоприятные для выживания в изменяющейся среде. Они-то и поддерживаются отбором. Поэтому изменчивость и преобразование (трансформация) форм может происходить с совершенно разными скоростями: очень медленно при однотипном характере и содержании биологической работы в относительно устойчиво изменяющихся условиях среды, при которых естественный отбор как бы уподобляется бессознательному искусственному отбору и выживают лучшие, т. е. наиболее приспособленные к этой среде, и очень быстро, когда изменяется сама среда, предрасполагая к изменению характера и содержания биологической работы.

В последнем случае естественный отбор уподобляется сознательному, целенаправленному искусственному отбору и поддерживает уже не относительное постоянство признаков, а выработку принципиально нового набора признаков как наследственным путём, усиленной работой генетических структур, так и тренировкой органов, их сверхинтенсивной работой и наработкой приспособлений, способствующих освоению этой среды. При этом все неудачные, неподходящие наборы признаков очень быстро, а иногда и практически мгновенно уничтожаются в процессе отбора, так что промежуточные звенья не только становятся редкими, но часто даже не возникают. В таких случаях в палеонтологической летописи представлены не промежуточные формы, а разнообразные отклонения, которые не дают возможности их идентифицировать в качестве промежуточных форм. К тому же окончательные формы, приобретя мобилизационную инновацию и очень значительные преимущества в борьбе за существование, могут в дальнейшем размножаться в геометрической прогрессии и быстро распространяться при временном отсутствии естественных врагов, тогда как не достигшие достаточно высокого уровня приспособительности, будут в такой же прогрессии вымирать.

Непрерывность эволюции проявляется не в том, что образование видов должно проходить ряд последовательно изменяющихся форм, а в том, что мелкие количественные изменения по Дарвину, накапливаясь в той или иной разновидности, в конечном счёте образуют последовательный качественный переход, выражающийся в разрыве постепенности, в структурно-организационном преобразовании этой разновидности в устойчивый вид. Такой переход, получивший в философии название скачка, происходит вразрез с тезисом Лейбница «природа не знает скачков», которому следовали и Ламарк, и Дарвин при описании и объяснении преобразований видов. Отсюда их убеждённость в неизбежности наличия непосредственных переходных форм, по которым можно напрямую отследить количественное изменение признаков.

Однако не следует и впадать в противоположную крайность, абсолютизируя эволюционное значение скачков и наделяя их чуть ли не чудотворной ролью моментальных преобразователей действительности, как это нередко происходило в диалектике и происходит в совершенном сальтационизме. Скачок может создать новое качество лишь в рамках того, что уже подготовлено всем предшествующим ходом эволюции, и сам он – не что иное как итог плавности и последовательности мелких количественных преобразований, каждое из которых есть не что иное, как маленький скачок.

Качественный же скачок, основанный на мобилизационной инновации, тем и отличается от мелких количественных скачков, что он вбирает в себя любые переходные формы, на основе которых он происходит, переупорядочивает их действием мобилизационной структуры, образующей новый, несводимый к этим формам порядок. В скачкообразных изменениях эти формы сохраняются тоже в изменённом, неузнаваемом извне виде. Повышая во много раз скорость происходящих изменений, скачки также проходят ряд последовательных этапов, включающих плавные, хотя и очень резкие чередования переходных форм. Но это уже иные формы, нежели те, что подготовили тот или иной скачок. Поэтому в состоянии скачка природа может обойтись без прежних переходных форм. Скачки не являются пассивными результатами накопления количественных изменений, они совершаются мобилизационными структурами, перерабатывающими переходные формы для установления посредством эволюционной работы и затраты соответствующей энергии, которую они черпают из переходных форм, нового, более соответствующего обстоятельствам организационного порядка.