Пока я спала - Амалия Март

голове.

Так же поступают матери, да? Или как?

Марсель подпрыгивает в стульчике, повторяя «ма, ма, ма» и тянет ко мне руки.

— Что он хочет? — спрашиваю у мужа, увлеченного содержимым сковородки.

— На руки. Он очень остро переживает разлуку с тобой даже на пару часов.

— Как же ты тогда забираешь его на выходные?

— Зачастую с боем. Но по мне он тоже скучает, так что всегда рад меня видеть.

— Конечно, — приглушенно соглашаюсь я.

Ловлю себя на мысли, что в груди растекается какая-то непонятная, гложущая меня эмоция. Жалость. Мне жалко этого ребенка. Своего ребенка. У него никогда не будет нормальной полной семьи просто потому, что когда-то его родители не потрудились лучше друг друга узнать, прежде чем играть в семью. Знаю, у него все же есть оба родителя, и, наверняка, любящие, многие этим похвастаться не могут. Но все равно это печально. Мы с Машкой, живя на попечении бабушки, конечно, не страдали, она была классная, но у меня так и не сформировалась модель того, какой же должна быть семья. Или не должна. Возможно поэтому я никогда и не хотела в это влезать — это как прыгать с парашютом не пройдя инструктаж — точно приведет к травмам.

И вот очередное доказательство моих жизненных устоев — травма у трех людей сразу.

— Мне его вынуть? — неуверенно спрашиваю Мишу, наблюдая, как Марс капризно дует губы, повторяя полюбившийся слог.

— Да, просто отстегни там снизу ремни.

Я щелкаю карабин, Марсель тут же пытается соскользнуть со стула вниз на пол, как жидкий металл. Терминатор нового поколения, блин. Вовремя подхватываю его и вынимаю из стульчика. Он весело гогочет и прикладывает голову мне на грудь, обхватывая ее ладошкой. Хотела было возмутиться его непристойному поведению, но, по правде, это чертовски мило. Он же ребенок, я — его мать, что может быть естественнее? Прижимаюсь щекой к его пушистой головке и ощущаю разрастающееся внутри тепло. Да, что-то просыпается, во мне определенно, что-то просыпается!

— Омлет? — Миша ставит передо мной тарелку и садится напротив.

— На молоке? — непроизвольно морщусь я.

— Нет, — коротко отвечает он, снова вглядываясь в мое лицо так, словно хочет прочесть. Вчера не начитался? А я ведь предлагала углубить чтение.

Берусь за вилку левой рукой, правой придерживая Марса у себя на коленях. Он отрывается от моей груди и начинает выкручиваться из рук, пытаясь дотянуться до тарелки на столе.

— Он тебе поесть не даст, верни его в стульчик, — дает совет йети-муж, приступая к еде.

— Да как его вернуть, когда он… нет, Марс, положи вилку! — пытаюсь разжать намертво сцепленную на приборе ладошку.

Господи, а если он себе ей в глаз ткнет? Он же вообще конечности не контролирует!

Миша молча встает со стула, огибает наш маленький обеденный стол и снимает с моих колен Марселя. Как раз, когда вилка оказывается отобранной. Сажает его в детский стульчик и в три секунды пристегивает. Начавшийся было ор, останавливает столь же легким движением, дав сыну в руки очередную прорезиненную ягодку на кольце. Теперь рот занят более интересным делом.

— Как искусно ты это делаешь, — комментирую действия мужа, принимаясь за завтрак.

— Я не поеду на работу, — говорит он, игнорируя мой комплимент. — Попросил заменить меня напарника, так что буду с вами столько, сколько понадобится.

Застываю с вилкой, недонесенной до рта. Серьезно? Останется?

— Вау, — только и остается выдохнуть мне.

— И у меня есть предложение, — наконец, удостаивает меня своим серьезным взглядом. — Как насчет небольшого путешествия?

Глава 19

Мне нравится это чувство.

Оно, как мне кажется, сродни первым симптомам влюбленности: в животе скручивается узел, по позвонкам бежит дрожь, пальцы нетерпеливо постукивают по бедру. Сердцебиение убыстряется и в кровь в ударной дозе впрыскивается адреналин.

Предвкушение.

И пускай все не как обычно: в моих руках нет чемодана вещей, в руках паспорта, а перед глазами взмывающих в небо самолетов — я все равно в предвкушении.

В лобовом стекле мелькает освещенная солнцем зимняя дорога, по краям проносится стройный ряд заснеженных деревьев, а в салоне играет приятная музыка.

Впервые за несколько по-настоящему удручающих дней я чувствую себя на подъеме.

— А там большой дом? — спрашиваю у Миши сотый вопрос за час.

— Нормальный, — как всегда кратко отвечает он, не отрывая взгляд от дороги.

— Там точно не будет холодно? Я ненавижу мерзнуть, — не отстаю.

— Нет, — сворачивает с шоссе на проселочную дорогу.

— Хорошо, — задумчиво выстукиваю пальцами чечетку.

В багажнике лежат по крайней мере три огромных сумки с вещами и продуктами, которые собирал Миша, пока я, откровенно говоря — не делала вообще ничего.

Присмотр за Марсом не в счет, я тут выяснила, что, если он не голоден, не замерз, не мокрый и в поле зрения куча игрушек, сидеть с ним — плёвое дело!

А сейчас он и вовсе блаженно дрыхнет в автокресле размером с маленького медведя.

Поворачиваюсь, чтобы взглянуть, как ему там лежится, пристегнутому пятиточечными ремнями. И все-таки на редкость симпатичный пацан вышел у нас с этим хмурым йети. Ресницы вон какие огромные на круглых щеках лежат. И губешки прикольные: верхняя чуть пухлее и забавно топорщится, когда он дышит через рот.

Как же руки чешутся взять Кенни и запечатлеть этот кадр с солнечными бликами на пухлой мордашке.

— Дай свой телефон, — оборачиваюсь на мужа.

— Зачем?

— Я свой так и не нашла. Сфоткать Марса хочу.

Миша тянется в карман штанов под толстой паркой и не без труда вытягивает телефон. Что за странность таскать мобильник в карманах джинс? Неужели удобно?