Продается дом - Дмитрий Яковлевич Оксенчук

отправляла Сеньку к бабушке с дедушкой. Поначалу на выходных забирала обратно к себе, а потом перестала. Только приезжала дважды в месяц, привозила еды и денег. Иногда – какую-нибудь игрушку. Трепала Арсения по макушке, чмокала мокрыми губами в щеку и улетала обратно в город, жить своей жизнью. Бабушка вздыхала, ворчала под нос. Дедушка пихал его в плечо, улыбался щербато и молча подмигивал: мол, ничего, Сеня, прорвемся.

Бабушка всю жизнь отработала бухгалтером в лесхозе, дед – трудовиком в местной школе. Но, несмотря на штампы, связанные с этой профессией, почти не пил. В праздники разве что позволял немного настойки.

В доме две комнаты. кухня и мансарда. Туда Сеньку и определили. Поставили буржуйку. Да и от дымохода, шедшего через Сенькино жилище, нагревалось. Жаль, окно было всего одно, а свет не проводили. Но Сеньке даже нравилось сидеть с керосинкой или свечами. В детстве тебе не с чем сравнивать свою жизнь, и какой бы она ни была, считаешь, что так и должно быть. У него на мансарде был свой стол, стул, топчан – дедушка ему сделал. Еще сундук свой отдал внуку под вещи.

В семь лет Сенька пошел в деревенскую школу. Учился очень хорошо, оказался учеником старательным и примерным. Мать приезжала все реже. Ее повысили на работе, дали руководящую должность. А деньги присылала переводом на почту.

Когда Сенька был в шестом классе, умер дедушка. Мать организовала похороны, но сама лишь на часок заглянула на кладбище, когда хоронили. Привезла огромный венок, уронила пару слезинок и растворилась в ноябрьской темноте.

В деревне школа – до восьмого класса. Бабушка специально поехала в город к дочери, решать по поводу Сенькиной учебы. Он заканчивал круглым отличником. Нужно было учиться дальше, идти в старшие классы. Для этого ему нужно было перебираться в город.

Арсений вздыхает. Детство, детство… Сейчас глядя на часы, просто физически ощущаешь, как секунда за секундой вытекает из тебя жизнь. А в детстве ее было еще так много впереди, и время можно было транжирить направо и налево. Теперь же ее очень и очень мало, и каждый миг хочется притормозить, задержать, продлить.

А самое обидное, что именно сейчас дни пролетают с бешеной скоростью. Кажется – только недавно он открыл глаза, а уже солнце висит на низких сосновых лапах дальнего бора, холодеет ветер… День кончается. Почему–то там, в далеком–предалеком детстве каждый день был долгим, ярким, всё тянулся и тянулся, не давая перепрыгнуть свои пределы и устремиться детской душе дальше, приблизиться к такой долгожданной взрослой жизни. А так хотелось, чтобы сутки промчались одним кратким мигом, за ними – другие, и так скользили безостановочно кадрами цветного кино, пока не грянул хотя бы шестнадцатый или семнадцатый день рождения.

Тогда время тянулось густой смолой от ночи ко дню, а сейчас, когда его осталось совсем мало – льется апрельским ручьем.

Давление «отпускает». Арсений поднимается с дивана, ставит чайник, включает электрический обогреватель – идти в сарай за дровами не хочется. Снова листает записную книжку в телефоне. Находит номер Вентеля. Минут пять сидит, глядя на экран «Сименса». Потом нажимает набор номера.

– Але? – в трубке сонный голос Теляева.

– Здорово, Веня.

– Иваныч, ты чего такую рань?

– Прости, я-то рано встаю. Думал, что и остальные уже на ногах.

– Не, я раньше десяти часов даже и не думаю просыпаться. А че, если возможность есть подрыхнуть? Мне ж в офис на работу не надо, – хохочет Вентель.

– Ладно, кто рано встает… Сам знаешь. Разговор есть, подскачу к тебе?

– Ну если разговор, тогда – конечно. Приезжай, я дома.

Вентель живет на окраине деревни, там выстроено несколько новеньких пятиэтажек, в одной из них бывший ученик Арсения недавно прикупил две квартиры на разных этажах и сделал себе двухуровневую. Соседи отчаянно возражали, боясь, что дом рухнет от такого ремонта, и даже пожаловались в полицию на неузаконенную перепланировку, но Вентелю было откровенно наплевать и на общественное мнение, и на полицию. Один из особо рьяных защитников целостности дома в итоге получил от Вени по лицу, подал на него заявление и узнал, что сам виноват, и вообще это он первый напал на Вениамина Алексеевича.

Арсений паркуется рядом с Вениным «Лексусом». От утреннего кофе и двух бутербродов с заветренной колбасой, урчит в животе. Морщась, Арсений ковыляет к подъезду. Вроде бы, давления нет, а все равно как-то «штормит». Набирает двадцать два, слышит искаженный плохим микрофоном голос Вени: «Заходи, Иваныч», и поднимается к нему.

Вентель – круглолицый, румяный, крепкий, с небольшим брюшком. Русые волосы аккуратно зачесаны на бок. Он широко улыбается, крепко жмет руку.

– Чайку, Иваныч? Или чего перекусить?

– Нет, нет, только что завтракал.

– Тогда проходи, присаживайся. Я тут себе пока яичницу сварганю, если не возражаешь.

Веня возится возле холодильника.

– Ты рассказывай, я слушаю. Что за разговор?

– Деньги нужны.

– Это понятно. Они всем нужны, – оборачивается Вентель, подмигивает. – Сколько надо–то?

– Шестьсот пятьдесят.

– Сумма приличная. На кой тебе такие деньжищи, Арсений Иваныч?

– Потребительские нужды, – усмехается Арсений.

– Понял, вопросов больше нет.

– Я подумал – может домик мой в залог возьмешь? Ты ж без залога не дашь.

– Без залога не даю. Даже таким старым знакомым, как ты, Иваныч. Брат придет – и то не дам. Тут дружба отдельно, бизнес отдельно – сам понимаешь. Домик, говоришь?

– Ну да.

– Ох, товарищ учитель… Ты представляешь, сколько процентов с шести сотен-то платить придется? Самый минимум пять в месяц.

– Тысяч?

– Смеешься, Иваныч? Пять процентов. Это тридцатка в месяц. Где ж ты ее возьмешь? Да и твой дом, если продавать максимум пол-ляма потянет. А тут правила тоже строгие – как говорят в банках: не более половины стоимости заложенного имущества. То есть двести пятьдесят смогу дать. Процентов, конечно, уже меньше платить, но тебе ж еще четыреста где-то искать надо будет.

– Слушай, я вроде в интернете смотрел – такие дома, как мой и по миллиону продаются.

– Это ты где, на «Авито» смотришь? – смеется Веня. – Там кто во что горазд ценники назначают. Есть и по миллиону, и по два. А ты попробуй продай. Тем более, если уж до реализации дело доходит, нужно продавать быстро. Не буду ж я сидеть и год ждать, пока дом купят. Мне надо за месяц отбиться максимум. Поэтому пятьсот красная цена. Да и то – дом вещь такая… Спрос низкий. Кому тут особо в нашу глушь хочется ехать? Была б тачка, или хата в городе под залог – другой разговор.

Арсений кивает. Вентель рассуждает правильно.

– Без шансов, стало быть?

На сковороде шипит яичница. Теляев разводит руками:

– Прости, Иваныч. Похоже, что без вариантов. Я ж примерно представляю, куда тебе деньги нужны. Мой тебе совет. Забей. Не надо. Ты ж потом не выплатишь эту сумму. Если у кого-то