Продается дом - Дмитрий Яковлевич Оксенчук

из кармана достану и отдам. Как сможешь – вернешь. Почему это ты «знал»?

– Через три месяца уже поздно будет. Да и там появится третья новая точка продаж, или еще что-нибудь. Думаешь, я не понимаю?

– Чего не понимаешь? Ну-ка, ну-ка…

– Ты же бизнесмен. Всегда им был. В отличии от меня. Дашь ты мне деньги в долг, а возвращать их я как буду? С чего? С пенсии копеечной…

– Сеня… ну не ожидал я от тебя такой фигни, – Олег откидывается на спинку своего кожаного кресла. – Н-да… Не ожидал. То есть ты думаешь, что я старому другу не стану помогать? Что мне денег жалко? Да даже если ты мне их не вернешь, я слова не скажу. Только я ж тебе объясняю…

– Да, да. Офисы. Два. Я слышал.

– Вот уже и обиженного строишь! Сеня, тебе как будто семь, а не семьдесят, честное слово!

Арсений пожимает плечами.

– Ты ко мне не справедлив! – Олег вскакивает со своего кресла и начинает ходить взад–вперед по кабинету. – В свое время я тебя спас, между прочим!

– Спас? От чего? От денег и успеха? – поднимает взгляд Арсений.

– Вот ты значит какого мнения? – задыхается Кондаков. – Наш бизнес был разрушен, мы были на грани банкротства. Я оградил тебя от всего этого кошмара. Позаботился о тебе, взял удар на себя! Ты же знаешь, каково мне пришлось тогда! Но мне некуда было отступать, а ты вернулся в школу, преподавал дальше, и жил спокойно, пока я ужом тут вертелся, пытаясь закрыть долги фирмы.

– И они точно были? – Арсений сжимает кулаки.

– Ого! Ничего себе! – Кондаков мотает головой и смеется.

– Один год, Олежа… Ты все закрыл, взяв два контракта, которые мы вместе разрабатывали. И через год приехал ко мне на двухсотом мерине. А оставил я тебя на Дэу – Нексии. Помнишь?

– Знаешь, что, дружище, – Олег играет желваками. – Давай-ка закончим на сегодня. Достаточно. А то я тебе за такие разговоры в морду дам. По-дружески.

– За правду многие получают по роже, Олег Семеныч. Не я первый, не я последний. Ну, подставлять физиономию?

– Иди ты, – Кондаков плюхается в кресло, отворачивается от Арсения.

– Ага, я пойду, – усмехается тот.

– Ага. Иди. – бурчит Олег.

Арсений уходит, не попрощавшись. На что он рассчитывал? Смешно…

Садится в машину, долго сидит, стараясь успокоить колотящееся сердце. Давление ползет вверх, начинает кружиться голова. В кармане находит таблетку «Лористы», сует в рот.

Потом Арсений листает записную книжку в телефоне. В очередной раз. Будто там волшебным образом мог появиться кто–то, кто одолжит ему нужную сумму.

Но нет, волшебства не произошло. Пора ехать домой и думать, что делать.

В деревню Арсений приезжает ближе к десяти вечера. Начинается дождь. Дворники размазывают по лобовому стеклу капли и пятна света от редких фонарей. Арсений щурится, разглядывая дорогу.

Паркуется у ворот своего дома, решает во двор не заезжать – устал, возиться со створками лень. Они тяжелые и открываются плохо, потому что провисли, уперлись в землю. Арсений выходит из машины, холодный дождь льется за шиворот. Он спешит к двери, вытаскивая ключи, но его окликают.

– Иваныч! Иваныч, погоди!

Василий – сосед, недавно вышедший из тюрьмы, где провел очередные несколько лет за кражу. Пока сидел – было тихо в их переулке. Жена изредка приводила мужиков в дом, но сильно не буянили. Теперь же каждый вечер скандалят.

– Привет, Вася. Чего тебе? – Арсений со вздохом останавливается.

– Здорово, Иваныч! – Василий косо улыбается сквозь вислые усы. Он навеселе. – Как жизнь?

Арсений пожимает плечами.

– А я гляжу, тебя нет весь день. Думал, ты к Витьке уехал.

– В город ездил. По делам.

– Деловой человек! – Василий трясет указательным пальцем, смеется. – Ну-ка, постой.

Оборачивается. К воротам его дома подходит Алиска – дочь. Она по земле волочет за собой какую–то игрушку. Вся промокла, волосенки прилипли к маленькой головке. Хотела, наверное, проскользнуть, пока отец занят разговором, но тот будто спиной видит.

– Ага, явилась! – вскидывается Василий. – Иваныч, не убегай. Я щас!

Он в несколько прыжков оказывается возле Алиски и отвешивает ей подзатыльник. Девчушка влетает в раскрытые двери, едва не упав. Уже из двора доносится ее рёв.

– Поори мне! Где шлялась? Я тебе сказал, чтоб в восемь дома была? Сказал? Ну я с тобой еще пообщаюсь сегодня!

Возвращается к Арсению. Тот хмурится. Ему неприятно и больно смотреть, как Василий с женой гоняют Алиску. Но он молчит.

– Вась, давай короче. Давление у меня сегодня, мне б домой пойти.

– Не вопрос, Иваныч! Щас отпущу, ты только это… – Василий придвигается ближе, дышит в лицо перегаром. – Мне бы триста рублёв. У меня послезавтра калым. Там, на кладбище. Я как штык, тебе все верну. Одолжишь, а?

Арсений, не сказав ни слова, лезет в карман, достает кошелек. Там всего четыреста. Сотню оставляет, остальное протягивает Василию.

– Иваныч! Ты человек! – широко склабится тот. – Не то, что эти жмоты, – широким жестом обводит полдеревни. – Послезавтра – всё до копейки!

– И остальные семьсот? – усмехается Арсений.

– А-а… – Василий застывает, жует усы. – Ну… Триста точно!

И убегает.

Голова кружится. Арсений открывает двери во двор, возится с вечно заедающим замком на террасе. Вспоминает, что, кажется, не закрыл машину, тихо ругаясь под нос, бредет обратно на улицу.

Наконец попав в дом, стаскивает мокрую крутку и растягивается на кухонном диванчике. Дома холодно, но не только затапливать печь – притащить из комнаты обогреватель уже сил нет. Арсений укутывается в плед и засыпает.

II

Спится как обычно плохо. Сморило от усталости, а спустя часа три – проснулся и долго лежал, ворочался, сон не шел. Кажется только где-то в пятом часу снова провалился в беспокойное забытье. Снилось что-то, кажется, дорога, деревья – лес или роща – темные, с опавшей листвой. Посреди леса стояли столы, за которыми сидели сотрудницы кредитных отделов и в один голос повторяли «Вам отказано!».

Просыпается в восемь. Головокружение не прошло. Меряет давление – тонометр всегда рядом на столе. Высокое. Снова пьет таблетку. Лежит, глядя в потолок. Там сеть трещин, знакомая еще с детства. Вон лодка с парусом, вон старушечье лицо, вон два листочка кленовых. Также как сейчас он лежал здесь и шесть десятков лет назад. Только чувствовал себе гораздо лучше.

Это дом его бабушки и дедушки. Первый раз его сюда привезли, когда Арсений был еще младенцем. И потом вся судьба его оказалась привязана к этим стенам.

Отец помер рано, когда Арсению было пять. Отца он почти не помнит. Говорят, запойный был. Мотылялся с одной работы на другую, таскался по вытрезвителям, зимой надрался до потери памяти и замерз в городском переулке. Мать горевала не долго, нашла ухажера, даже нескольких. Но замуж больше не выходила. Работала на фабрике верхней одежды, от безденежья вроде не страдали. Но заниматься сыном ей было некогда и не очень хотелось, потому на все будни