ЛОРИНГ - Макс Кроу

Убрав книги в сумку на груди, я принялся набивать все свободные карманы и мешочки мелочевкой, которую мог бы унести, но при этом не походить на рыночного торговца и не греметь, как точильщик ножей по утрам.

Даже при большом желании я не мог бы унести всё, что было в этой комнате. Тубусы заполнили картины, серьги легли в табакерки, те – в шкатулки, и затем в мешок. Я со слезами на глазах смотрел на то, что остается в комнате, но жадность – еще одна смертельно опасная вещь, от которой лучше отказаться. Окинув напоследок взглядом заметно обедневшую, но все еще великолепную комнату, я вдруг заметил то, что поначалу не бросилось в глаза. На одной из полок лежала перевернутая рамка. Самая простая, металлическая, без благородных примесей. За такую много не дадут. Но меня интересовала не рама, а то, что было в ней. Повернув к себе изображение, я с немым восторгом изучил черно-белую картинку, четкую, резко расчерченную на свет и тень. Дагеротип. Это моя личная слабость. С тех пор как появились первые фотографы, многие стали отказываться от услуг художников, предпочитая точный снимок и следуя моде. Но императрица не поощряла нововведений, если они не вели к процветанию страны и не служили для фронта. К тому же многие люди разочарованно обнаружили, что их точные изображения не так хороши, как портреты, выполненные льстивыми художниками. Черно-белые дагеротипы не добавят мужественности или изысканности одутловатым лицам и безвольным телесам. Поэтому мода быстро схлынула, и все же остались ценители этого прекрасного нового искусства. Механизм дагеротипии очень сложен. Толстый лист меди покрывают тончайшим серебром, затем обрабатывают верхний слой парами йода, помещают в фотокамеру. Всё это производится в кромешной темноте, тогда как сам снимок нужно сделать при ярком солнечном свете, чтобы произошла реакция, и изображение передалось на пластину. Четверть часа объект съемки должен быть в неподвижности. Затем изображение закрепляется ртутью и промывается. Я лишь поверхностно знаком с процессом, но люди, придумавшие и воплотившие в жизнь это чудо, вызывают у меня глубокое уважение.

Так вот, в руках у меня был один из примеров нового искусства. На заднем плане – размытые очертания какого-то строения, а на переднем – молодой мужчина. Стройный, подтянутый, в старомодном фраке, жилете, из кармана которого виднеется цепочка часов, в сорочке, под воротником завязан шелковый платок. Короткая стрижка, длинные бакенбарды. Его худощавое, аристократически утонченное лицо можно было назвать красивым, но оно вызывало неприязнь. Возможно, дело в слишком стянутых губах, придающих лицу презрительное выражение, или же виновен застывший надменный взгляд. Кем бы ни был этот человек, снимок отправился в мою переполненную сумку. Ради него я без сожаления простился с одной из шкатулок. Нет, в отличие от картин, дагеротип никому продать невозможно. Это моё личное пристрастие. Я коллекционер. Никогда не оставлял у себя ничего из украденного, но есть у меня одно тайное место, куда я прячу эти изображения незнакомцев, обедневших по моей вине. Извращение, скажет кто-то. Я же называю это легким помешательством. Когда-нибудь непременно потрачу деньги и закажу собственный портрет. Зачем? Не знаю. Мне некому его показать, разве что сыщикам из Двора Венаторов, что, несомненно, осчастливило бы их. Но, кажется, что если у меня будет такой снимок, однажды, спустя годы, десятилетия, на него кто-нибудь посмотрит и узнает о моем существовании.

Всё это неуместная лирика. Нужно было убираться, пока ловцы не вышли на мой след. Открыв дверь и убедившись, что в коридоре пусто, я вышмыгнул из сокровищницы. Проходя мимо лестницы, я услышал шум наверху. К моему сожалению, это означало, что путь на третий этаж теперь закрыт. Нужно было найти другой способ попасть в пустующее крыло, где меня дожидается веревка.

Почти бегом преодолев периметр второго этажа, я едва не упал, в последний миг, перескочив через что-то продолговатое на полу. Обернувшись, увидел, что у стены сидит человек. В его руке был пистолет, но опасаться его не было причин. Салли, а я без труда узнал одного из ловцов, чье имя слышал, сидел в непринужденной позе, раскинув ноги и свесив голову на грудь. Он был мертв, но никаких следов крови не видно. Что это? Подельники не договорились о процентах? Трагическая случайность? Тогда почему у него не отняли пистолет? Или же в доме был кто-то еще, кого я до сих пор не видел…

Услышав звук за спиной, я резко прыгнул, развернувшись в полете на сто восемьдесят градусов, и выставил вперед руку с ножом. Клинок выскочил из своего убежища, точно хищный коготь. Я упал на спину, готовясь защищать свою жизнь. По коридору двигалась огромная темная фигура. Свет бил ему в спину, и я не мог рассмотреть, что за монстр ко мне приближается. Лишь отметил, что он где-то шесть с половиной футов ростом, с широкими покатыми плечами и мощными руками борца, которые обнажились из-под закатанных рукавов рубашки.

Раздавшийся выстрел заставил великана остановиться в нескольких шагах от меня. Судя по тому, как его тело дернулось вперед, стреляли сзади. Я вскочил на ноги, пользуясь заминкой, и бросился наутек. Но в это время мне в спину полетел какой-то тяжелый предмет. Я оказался сбит с ног, и лишь увидев чужую вывернутую руку, понял, что в меня запустили мертвым охотником за головами! Придавленный тяжестью его тела, я не сразу выбрался. Мешали раздувшиеся, точно брюшко сытого комара, сумки. Великан снова приближался. В отличие от него, я лежал на свету, распластавшись, точно жук.

– Стой, вор, – приказал он, и его голос походил на звериный рык. – Отдай то, что взял, или сдохнешь.

Знаю такие расклады. Сдохнуть я, по его мнению, должен в любом случае, не представляю, кто купится на такую чушь?

Все еще находясь в тени, он протянул ко мне огромную ручищу, будто ожидая, что я вложу в нее свои сумки. Пользуясь случаем, я ударил по раскрытой ладони клинком. Пока эта глыба гортанно ревела, я пересек еще один коридор. Когда далеко впереди показались бегущие ловцы, я юркнул в первую попавшуюся дверь. Обернувшись, обнаружил тумбу, которой незамедлительно подпер вход. Едва я успел придвинуть комод, как дверь выгнулась под ударом. Не знаю, это были ловцы или тот здоровяк, но сомневаюсь, что для меня итог встречи был бы различен. Я находился в небольшом помещении с камином. Первым делом кинулся к нему, но труба была закрыта на решетку, наружу не выберешься. А вот в соседнюю комнату был проделан вентиляционный люк. Теплый воздух из этого помещения мог спокойно перемещаться туда. Отличное средство для отопления, а заодно – и для спасения моей жизни. Поддев решетку верным ножом, я втолкнул туда сперва сумки, а затем влез сам. Преодолев ширину стены, я замер перед второй решеткой, намереваясь вынуть ее и высвободиться. Но не тут-то было. Снаружи послышалась беспорядочная стрельба, будто кому-то взбрело в голову как можно скорее избавиться от всех патронов. Затем раздался человеческий крик, после – еще один. Я лежал на животе, среди пыли и паутины, обняв свои разжиревшие сумки. Когда все стихло, у меня проскочила мысль, что пора бы выбираться, но стоило поднять голову, как дверь в комнате, куда мне предстояло попасть, распахнулась, да с такой силой, что слетела с петель. В помещение ввалился огромный клубок из тел. Удар об пол заставил их отпустить друг друга. Оба мгновенно поднялись на ноги, но не спешили бросаться в бой. Справа стоял мужчина с жетоном ловца. Одна его рука безвольно обвисла, с пальцев капала кровь, в другой он держал пистолет. Сейчас на нем не было шляпы и пальто, лишь брюки свободного кроя, заправленные в высокие шнурованные ботинки до середины икры, а кожаный жилет, подчеркивающий стройный торс, служил неплохой защитой. Я сам хожу в таком же, дополняя его металлическими вставками. Его волосы цвета воронова крыла доходили до лопаток, а бледное лицо, сведенное судорогой боли, было невероятно молодо. Думаю, он лет на пять младше меня. Где-то около тридцати, не больше. Разрез глаз придавал лицу веселое выражение, словно он слегка прищурился, но не похоже, что сейчас ему до смеха. У него довольно широкий рот, но губы и подбородок имели такую форму, что особенность была не изъяном, а скорее наоборот. Прямой нос – к этому я проявляю особую внимательность из-за собственного перелома, выразительные скулы и брови, выдающие волевого человека. Напротив же него стояло нечто. Конечно, это был человек, если только не верить в сказки о чудовищах и всяких там исполинах. Он был выше, чем мне показалось вначале, и просто невероятно широк в плечах. Массивные руки делали его похожим на гориллу, голова, покрытая струпьями и какими-то отвратительными множественными опухолями, деформировалась. Шея была слишком короткой для таких объемов. На груди у него выступила кровь, но незаметно, что ранения хоть сколько-то заботят его.

– Напрасно пришел, ловец, – хрипло сказало чудовище. – Ты не убьешь меня.