Жертвы - Екатерина Э.

Потом я аккуратно ощупала свое лицо, вспомнив неслабые пощечины человека в маске, но вроде все было прилично: особых припухлостей я не нашла, только скулу левой щеки на ощупь было немного больно да на нижней губе небольшая болячка, правда… крови засохшей около болячки я не нащупала, значит… он ее вытер… Я вдруг резко встала и задрала юбку, которая была мне немного ниже колен и чуть расклешенной к низу, и облегченно вздохнула – трусы на месте и не похоже, чтобы он меня насиловал, я пошатнулась – от резкого подъема и приступа страха в моей голове вдруг помутнело и закружило, и я как-то внезапно ощутила, что она очень болит, и как же хочется пить.

Я снова села и часто задышала, вскоре головокружение отступило, и я вновь оглядела себя: юбка, футболка, трусы на мне, даже кофта лежит рядом, нет только обуви. В принципе, в этом Маньяк прав – вот так, босиком, если я сбегу, далеко не уйдешь, быстро не побежишь, даже несмотря на то, что на улице тепло.

Я хмыкнула и уже спокойно и более внимательно осмотрела камеру, в которой очнулась: чуть дальше кровати в углу был умывальник, вернее, небольшой кран, торчащий посреди стены над туалетом, последний, кстати, был, как раньше делали на вокзалах, в виде металлического корыта «врытого» в пол, рядом с краном я различила кнопку смыва, но бачка было не видно, наверное, тот был встроен в стену; сбоку от краника висел рулон туалетной бумаги и торчала мыльница с куском мыла, а над ней висело небольшое полотенце; в самом верху стены напротив туалета я заметила вентиляционную решетку небольшого размера; а дальше мой взгляд уперся в прочную, металлическую дверь, в ней было маленькое окошко, сейчас правда закрытое, а прямо под ним располагалась полочка, и только сейчас я обратила внимание, что на ней стоит стакан, обычный белый пластиковый стаканчик.

Я поднялась, уже помедленней, подошла и посмотрела в стакан, в нем вода, а рядом таблетка. Я жадно сделала несколько глотков, и остановилась, хотя далось это с трудом, и посмотрела на таблетку. «А что, если она от головы?» – с надеждой пронеслось в моих мыслях. «Уж больно тогда заботливый маньяк?» – сама себе не поверила я и пока решила таблетку не пить, оставив, на всякий случай, в стаканчике немного воды, побоявшись если что наливать из крана – вдруг там течет какая-нибудь техническая вода, хотя… какое мне уже дело до воды… если жить мне осталось недолго… но… Я поставила стаканчик, сходила в туалет и снова легла.

Прошло несколько часов, наверное, или мне так показалось. Головная боль мешала уснуть, да и не хотелось. Хотелось поскорее узнать, что надо человеку в маске, что он задумал, сколько мне еще ждать и к какому кошмару готовиться, чего бояться? А вдруг моя фантазия много богаче? Вдруг он просто войдет однажды и выстрелит мне в голову, а я тут сижу и мучаюсь, накручивая себя, представляя ужасные пытки. Я встала и начала ходить по камере – правда, особо это не получалось: размеры камеры позволяли сделать лишь два шага поперек да четыре-пять вдоль…

Так, по моим ощущениям, прошло еще пару часов, я подошла и выпила таблетку. Зачем? Не знаю. Просто я привыкла быть послушной девочкой, и внутри что-то неприятно свербило от лежащей невыпитой таблетки. А потом села и принялась думать: «Раз есть канализация – значит я в здании, в здании, куда подведена канализация, а значит, скорее всего, в черте города или какого-то поселка». Этот вывод порадовал меня – у меня есть шанс вырваться. Я подумала так и расстроилась – не очень-то и хотелось вырываться. Что меня ждет там, на воле? Эта сжирающее изнутри желание отомстить и… а тут – вдруг Маньяк и вправду убьет Пашеньку или, что даже лучше, привезет его сюда… Я злорадно хмыкнула, представив Пашеньку в такой же камере, как он зверем ходит туда-сюда, туда-сюда, а он крупнее меня, ему такая камера покажется еще теснее, прям в обтягушечку.

«А вот уж после смерти Пашеньки, можно задуматься и о побеге…» – заключила я про себя, глубоко вздохнула и легла, уставившись в потолок, придумывая самые различные мучения уже для Пашеньки… и вскоре уснула…

Проснулась я от шума – открылось окошко на двери, рука в перчатке забрала пустой пластиковый стаканчик, поставила на полочку сначала тарелку, а потом большой бокал, после чего человек в маске заглянул, посмотрел на меня и тут же закрыл окошко. Я подошла к полочке, есть очень хотелось, и так вкусно пахло тушенкой, хотя, наверное, любой запах, выбивающейся из стоящего вокруг «аромата» чистящего средства, который, казалось, даже оставлял от себя послевкусие, показался бы мне сейчас приятным.

Я заглянула в бокал – в нем был компот, совершенно обычный компот из сухофруктов, а в тарелке я обнаружила приличную порцию перловки с тушенкой. Я схватила тарелку – было довольно горячо – и быстро отнесла ее к кровати, аккуратно поставила, села рядышком, набрала в ложку немного перловки и подула – как же вкусно пахло – я съела, потом еще ложку – на желудке тут же стало приятно. Я с аппетитом съела все, довольно выдохнула, взяла бокал и с удовольствием выпила компот, поставила пустую посуду обратно на полочку и вернулась на своеобразную кровать, на которой, кстати, был матрац и одеяло с подушкой, и белое постельное белье… от которого очень пахло белизной.

От еды в теле и на душе стало приятнее, даже захотелось подумать о побеге, и я внимательнее посмотрела на дверь… взгляд мой упал на полку с тарелкой и бокалом, и… я удивилась – я только сейчас обратила внимание на то, что посуда была обычной, керамической, а я ведь легко могу разбить ее и воспользоваться острым осколком для самозащиты. Конечно, сомнительное оружие – Маньяк большой и сильный… но ведь можно и в глаз тыкнуть… Странно… Странным мне показалось и то, что он не связал меня, не привязал к чему-нибудь, хотя я заметила в стене, внизу около кровати, встроенное железное кольцо, явно для цепи. Но ни цепей, ни веревок на мне не было… Я пожала плечами и тут же в голове другая мысль: день или ночь сейчас – сколько я проспала? Я вдруг осознала, что не могу даже примерно сориентироваться во времени – сумрачный свет в камере так и горел, сбивая с толку.

Я посидела немного… Потом немного походила… Неопределенность давила, не давала сосредоточиться, рождала тревогу, а вдруг не будет Пашеньки… вдруг буду только я?.. Я уже однажды почти видела смерть, я знала, что такое издевательства и боль… и внутри меня уверенно нарастало тяжелое, гнетущее ощущение жути – внутренняя готовность к чему-то такому, что нельзя изменить, что нельзя принять и вряд ли получится пережить…

Я снова села, обняла себя за коленки, немного покачалась, успокаивая себя, и замерла, прислушиваясь: вокруг стояла тишина, даже часы не тикали никакие, не шумела вода по трубам, как в многоквартирных домах, не было слышно машин – вообще никаких признаков людей вокруг, только монотонный гул… И тут я услышала шорохи, вернее шаги – я вся превратилась в слух – шаги были тихими, но я была уверена – это он. Вот он остановился у двери, открылось окошко, он забрал пустую посуду, и окошко снова закрылось.

– Спасибо, – крикнула я уже в закрытое окно.

И почувствовала – он замер – я очень ясно представила, как человек в маске повернулся и посмотрел на дверь, и снова пошел дальше.

– Было вкусно, – уже шепотом добавила я и легла.

И все – ничего. Так прошло много часов, по моим ощущениям, около десяти. Я пыталась уснуть, но не могла – тревога внутри нарастала: сколько мне осталось, чего ждать, чего бояться?.. Постоянный свет, пусть и неяркий, начал раздражать, начала раздражать эта теснота, эта стерильность… Нестерпимо захотелось выйти, уйти… побежать… Захотелось начать биться в дверь, кричать, требовать, просить, умолять… хоть что-то делать… Я встала, потом легла, снова встала, пять шагов вперед, почему-то четыре назад, и снова вперед, и снова назад, и снова лечь, и снова сесть, и снова встать… Так, по моим ощущениям, прошло еще около двух часов – но сколько на самом деле?..

Я села, поставила ноги на кровать и прижалась спиной к стене, прохлада бетона немного остудила во мне эту маету. Я вспомнила отца – он всегда знал, как поступить, все детство я приходила к нему и рассказывала свои проблемы, а он – он четко и ясно давал инструкции, и все, что требовалось от меня, – сделать то, что он говорил. Я вспомнила глаза отца, как он с обожанием смотрел на меня, и впервые подумала, что этот человек – тот, который меня сюда привез – смотрел на меня совсем иначе, да и я ему не дочь… и вряд ли он собирается ко мне хорошо относиться. И я испугалась, как-то резко, как-то вдруг, меня тут же прошиб пот от мысли, что мне все же придется снова терпеть боль, снова медленно умирать, все снова, снова, снова… Я стукнула несильно затылком по стене и заскулила, откровенно, жалобно, громко – так нечестно! несправедливо! нельзя! почему я?! Почему снова этот кошмар мне? За что? Чем Пашенька заслуживает счастья больше меня? Почему ему простили то, что он сделал со мной? Почему? Почему?!