Открытие закрытия - Неизвестно

— Наглядно,— заметила Алевтина Алексеевна, когда мы прекратили движение небесных тел и вновь уселись за стол.—

Но где же Уран, Нептун и Плутон? Куда они-то подевались?

Замечание Алевтины Алексеевны нас потрясло. Если сведения о молочных коктейлях и фломастерах еще не просочились в деревню, логично было предположить, что о самых далеких планетах Солнечной системы там не должны были знать и подавно. А вот, оказывается, знали!

Преодолев смущение, Мишка объяснил Алевтине Алексеевне, почему мы не смогли показать вращение Урана, Нептуна и Плутона. Эти планеты удалены от Солнца на колоссальные расстояния, и, чтобы не нарушить масштаба, кому-нибудь из нас пришлось бы бегать по Московской кольцевой автомобильной дороге.

— С астероидами тоже плохо,— признался Мишка.— И с кометами… Слишком малы.

— Не беда,— сказала Натина бабушка.— Не разрываться же из-за них на части. Сейчас еще меда принесу…—Она ушла на кухню.

— Предлагаю спуститься на Землю,— забеспокоился Костик Соболев.— Пока не поздно…

Но и на Земле не всегда людям уютно. Вопрос возвратившейся Алевтины Алексеевны заставил всех заскучать:

— В Третьяковке давно не были?

— Третьяковка? Ну как же! — после некоторого молчания оперативной группы вскричал Вовка Трушин.— Недалеко от кинотеатра «Ударник». Знаем!

— Верно,— обрадовалась Алевтина Алексеевна.— И какая картина тебе больше всего нравится?

— «Неуловимые мстители»!—сказал Вовка.—Блеск! Всем картинам картина!

— Что-то не припомню.— Натина бабушка потерла лоб рукой.— Кто автор?

— Тоже не знаю. Но смотрел раз десять!

— Расскажи нам о ней, о твоей любимой картине. Может, и зал назовешь?

— Картина цветная… А зал там один, в «Ударнике». Иногда в фойе хронику показывают.

Несколько мгновений Алевтина Алексеевна силилась взять в толк, о чем это Вовка говорит, а когда поняла, рассмеялась задорно и весело.

— Кто про Фому, а кто про Ерему!

Потом Алевтина Алексеевна рассказала, как у них в деревне в школе ребята организовали свой музей и собрали репродукции многих картин знаменитых на весь мир художников.

— У вас в школе есть музей? — спросила Алевтина Алексеевна.

— Нам зачем? — обиженно протянул Мишка.— У нас все музеи под боком. Настоящие!.. В любой момент можем сходить.

— И сколько было таких моментов? — спросила Натина бабушка и, не дождавшись ответа, пододвинула к нам банку.— Что меду-то не берете?

Но мед уже не казался нам таким заманчивым и вкусным. Как-будто кто-то невидимый положил в него ложку дегтя.

Когда Алевтина Алексеевна снова вышла по хозяйству, мрачный Мишка призвал всех помолчать. Он сказал, что это единственная для нас возможность казаться умными. Нелег¬ко Мишке Сазонову на такое было решиться — дольше сорока секунд он молчит только на уроках, да и то не на всех.

Но мы и представить себе не могли, насколько иногда интереснее молчать, чем разговаривать. Дело в том, что мы не просто молчали, а слушали Алевтину Алексеевну, которая рассказала нам свою биографию. И биография эта была удивительная!

Почему все-таки мы так редко слушаем наших дедушек и бабушек? Может, у них на нас не хватает времени? Да нет, хватает. А у нас на них?.. Или потому что нам проще слушаться, чем слушать? Не знаю… Только то, о чем говорила Алевтина Алексеевна всех захватило, как самая интересная книга, которую читаешь и не хочешь, чтобы она когда-нибудь кончилась.

Алевтина Алексеевна вспомнила, как в тридцатые годы, совсем молодой девчонкой, окончила курсы трактористов и села на «железного коня» — так тогда называли трактор. И соревновалась наша Алевтина Алексеевна с самой Пашей Ангелиной — прославленной трактористкой тех далеких лет, первым в стране создателем женской тракторной бригады. И ордена они получали вместе, в Кремле, а вручал ордена Михаил Иванович Калинин.

Алевтина Алексеевна, когда подходила к «всесоюзному старосте», ужасно волновалась и трусила. От растерянности, вместо того чтобы сказать «Спасибо!» пожимавшему ее руку Михаилу Ивановичу Калинину, она неожиданно для самой себя вдруг пролепетала:

— Пожалуйста!

А Михаил Иванович очень серьезно сказал Алевтине Алексеевне:

— Спасибо! Получилось все наоборот.

— Ой, я ошиблась! — окончательно растерялась Алевтина Алексеевна.

— Но я не ошибся, нет! — улыбнулся Калинин. Он повторил: — Спасибо!

Потом состоялся большой прием в Кремлевском Дворце. Многие выступали, и кто-то сказал, что трактор — самая современная примета деревни, а когда трактором управляет женщина, это уже нечто большее, чем современность,— это будущее, ставшее настоящим. Тут Михаил Иванович Калинин обернулся к Алевтине Алексеевне, блеснув стеклами очков,

и вдруг сделал страшные-престрашные глаза, какие иногда взрослые показывают детям, будто хотят напугать. Да только она теперь ничего не боялась, она сидела очень счастливая…

Через несколько лет на страну обрушилась война. Натина бабушка, которая тогда, конечно, бабушкой еще не была, ушла к партизанам, в дремучие Брянские леса. А когда война кончилась, ее вновь вызвали в Москву, и опять она увиделась с Михаилом Ивановичем Калининым. Но Калинин ее не узнал. Как видно, потому, что, принимая боевой орден, Алевтина Алексеевна сказала, как все: «Спасибо!» Впрочем, это, наверное, и неважно. Ведь слова Калинина о женщинах-воинах, которые шли впереди, относились и лично к ней, к Алевтине Алексеевне.

Потом Алевтина Алексеевна училась. А еще потом в своей деревенской школе учила других, и один ее ученик — теперь физик, другой — летчик, а третий—настоящий космонавт. Вот какие у них современные специальности!

— Мне бы такую бабушку! — сказал Вовка Трушин, когда пришла пора прощаться.

— Разве у тебя нет дедушки и бабушки? — спросила Алевтина Алексеевна.

— Два и две,— похвастался Вовка.— Итого четыре.

— Кто же они?

— Да так… Не знаю… Пенсионеры.

— Давно?

Последний вопрос Вовку чрезвычайно удивил.

— Всю жизнь! — сказал уверенно Вовка.

„ВИЗЖИ НЕ СТЕСНЯЯСЬ „И-И!”

Мишка Сазонов как-то заметил, что различные увлечения распространяются в нашем классе по законам эпидемии гриппа: один чихнул — другие заболели. Поясню Мишкину мысль

24

конкретными примерами. Начал, скажем, Костик Соболев собирать почтовые марки, и тут же всех охватила марочная лихорадка. Не прошла она и теперь, а ведь до Костика ни один человек о марках даже не думал. Или еще. Когда Мишка изобрел секретный код для передачи мне особо важных сообщений, в классе сразу появилось не меньше дюжины двойных и тройных кодов. Разгадать их ученым было бы так же трудно, как письменность древних египтян, если, конечно, ученые захотели бы с нашими кодами возиться.

Нечто подобное произошло и с драмкружком. Объявлением о том, что в школе начинает работать драмкружок, никто из нас всерьез не заинтересовался. Но когда Томка Булкина сходила туда разок и похвасталась, что от общения с искусством ее духовная жизнь стала несоизмеримо богаче, все дружно решили тоже записаться — никто не хотел себя обеднять.

— А кто ведет? — Мишка всегда проявлял любопытство к деталям.— Народный артист? Или заслуженный? Или, может, просто артист?

— Не знаю,— отмахнулась Томка.— Но красив как молодой бог!

— Какой бог? — продолжал уточнять Мишка.— Какой именно? Будда, например, и в молодости был толстым и пузатым…

— Греческий,— почему-то раздраженно ответила Томка.— Аполлон Бельведерский!

— Аполлон — бог света и солнца,— вспомнил Мишка древнюю мифологию.— И покровитель искусства. Так что для драмкружка подходит.

Аполлона Бельведерского звали Саша Макаров, был он студентом театрального училища, носил, нам на зависть, настоящие джинсы и свитер ярко-красного цвета.

Занятия с вновь записавшимися состоялись в пионерской комнате.

—— Любите ли вы театр?! — Саша-Аполлон обвел присутствующих каким-то неземным мерцающим взором.— Вдыхали вы когда-нибудь запах кулис?!

Речь руководителя кружка была зажигательной и страстной. Он рассказал нам много поучительного о знаменитых актерах и режиссерах, об их благородном и, как выяснилось, нелегком труде, а также о реализме в искусстве.

— Реализм,— говорил Саша,— предполагает правдивое изображение действительности. Только правдивое! Правдивость типичных характеров в типичных обстоятельствах — вот что такое реализм!

С неменьшим жаром Саша говорил и о таланте, который, по его словам, является началом и концом подлинного театра.

— Талант актера по-настоящему раскрывается в классическом репертуаре. Да-да, в классическом! — с нажимом произнес Саша, хотя его высказывания никто не оспаривал.— Вспомните Аллу Константиновну Тарасову в «Анне Карениной», вспомните Василия Ивановича Качалова в пьесе Горького «На дне», и вы поймете…

Нам было стыдно перед Сашей, но ничего этого мы вспомнить не смогли, как ни напрягали память. Уж потом, полистав энциклопедии, Мишка установил, что и Алла Константиновна Тарасова и Василий Иванович Качалов играли свои роли, когда нас еще и на свете не было. И Саши, между прочим, тоже. Но, несмотря на отдельные неясные места, речь руководителя кружка по общему мнению была прекрасна.