Властелин колец - Джон Толкин

– Эй ты, олух, вставай! – окликнул он своего спутника, усевшегося тем временем на обочину, и хватил его палкой. – Поворачивай! Если эти благородные господа изволят ехать нашей дорогой, мы найдем другую. Пошевеливайся! А нет – вечером и на корку хлеба не рассчитывай!..

Оборванец с тоской, нехотя встряхнулся, поднялся и побрел за Саруманом, всхлипывая:

– Бедный старый Грима! Бедный Грима! Вечно его бьют, вечно ругают! Ненавижу! Распрощаться бы Гриме с Саруманом, и делу конец!

– Так распрощайся, – предложил Гэндальф.

Но Червеуст только кинул на Гэндальфа полный ужаса взгляд выцветших глаз и припустил за своим хозяином.

Когда эта жалкая пара поравнялась с хоббитами, Саруман остановился и уставился на них. Хоббиты смотрели на него с болью в сердце.

– А, и вы здесь, мохнатики! – проговорил наконец Саруман. – Ну что, любо вам надо мной насмехаться? Впрочем, отчего бы и не поскалить зубы! У вас–то всего хватает, не то что у бедного путника. И еды небось вдоволь, и красивой одежды, и зелья. Да еще какого – самого лучшего! О да, знаю, знаю! Я–то отлично знаю, где вы им запаслись. Одолжили бы, что ли, нищему на трубочку![663]

– Я бы дал, да нету, – сказал Фродо.

– Возьми моего, – предложил Мерри. Он спешился, порылся в притороченной к седлу котомке и протянул Саруману кожаный кисет. – На, бери! Больше не осталось. Мы выловили это в Исенгарде, так что тебе должно понравиться…

– Да, это мое, мое зелье! И не задешево купленное, между прочим! – крикнул Саруман, вырывая кисет из руки Мерри. – В знак расплаты, да? Поручусь, что себе вы взяли гораздо больше! Впрочем, нищий должен вору в ножки кланяться, когда тот, его же и ограбив, подает ему милостыню… Ничего, у себя дома вы получите по заслугам. Посмотрел бы я, как вытянутся у вас лица, когда вы узнаете, что в Южном Пределе дела идут уже далеко не так блестяще!.. От души желаю Заселью надолго остаться без трубочного листа!

– Спасибо на добром слове, – вежливо ответил Мерри. – Но если так, отдай назад мой кисет. Уж он–то никак не твой – я с ним всю дорогу езжу. А лист завернешь в какую–нибудь тряпочку.

– Подумаешь! Вору в карман залезли! – поспешно кинул Саруман, повернулся, дал пинка Червеусту и заковылял к лесу.

– Вот те на! – прыснул Пиппин. – Ограбили несчастненького! А если мы ему тоже счет предъявим, что тогда? Кто нам подстраивал засады, из–за кого мы чуть калеками не остались, к кому нас орки тащили через весь Рохан?..

– Это что, это полдела, – угрюмо бросил Сэм. – Пусть он лучше объяснит мне, что он там плел насчет «незадешево купленного» и так далее? Как он это обстряпал, интересно? И что это за намеки? В Южном–де Пределе что–то не так, и вообще?.. Поехали–ка, правда что, поскорее!

– Я того же мнения, – кивнул Фродо. – Но поскорее не выйдет, если только мы не передумали навестить Бильбо. Что бы ни случилось, а я сперва заверну в Ривенделл.

– Ты прав, заехать в Ривенделл надо, – вмешался в их разговор Гэндальф. – Но увы Саруману! Боюсь, из него уже ничего путного не вылепишь! Он вконец одряхлел. Правда, я по–прежнему не уверен, что Древобород поступил правильно. Сдается мне, эта змея вполне еще может натворить бед – мелких, подлых, но может…

На следующий день отряд въехал в Северный Дунланд, где давно уже никто не жил, хотя это была красивая, зеленая страна. Сентябрь принес с собой золотые дни и серебряные ночи. Путники спокойно, не спеша, доехали до реки Лебяжьей, свернули направо и, миновав водопады, которыми река обрушивалась в низину, отыскали старый брод. Слева, в легкой дымке, виднелись бесчисленные болотца и островки, среди которых привольно разлившаяся река прокладывала себе путь к Сероводью. Это был край тростников и камышей, среди которых стаями гнездились многочисленные лебеди.

Перейдя брод, отряд оказался в Эрегионе. Забрезжило, разгоняя мерцающие туманы, погожее утро, и с низкого холма, где был разбит очередной лагерь, стали видны проступившие на золоте восходящего солнца очертания трех вершин, нацеленных в небо сквозь кочующие облака: Карадраса, Кэлебдила и Фануидола. Это означало, что Врата Мории уже недалеко.

Здесь путники задержались на целых семь дней, ибо настал час еще одного прощания и приближать его не хотелось никому. Кэлеборн и Галадриэль со свитой должны были повернуть направо, подняться на перевал у Краснорога и, спустившись по ступеням Димрилла к реке Серебряной, возвратиться в свою страну. Они поехали западной дорогой только потому, что им было о чем побеседовать с Гэндальфом и Элрондом, и теперь медлили, проводя все дни вместе. Под вечер хоббитов одолевала дрема, а эти четверо еще долго сидели под звездами, воскрешая в беседе пролетевшие над миром эпохи, вспоминая труды и радости, которые выпали на их долю, держа совет о днях, что еще должны были прийти… Случись пройти мимо какому–нибудь страннику – он вряд ли что увидел бы, а услышал бы и того меньше. Наверное, ему показалось бы, что на холме, затерянном среди всеми покинутых земель, маячат серые каменные статуи[664], оставшиеся здесь как память о давно забытом прошлом и неизвестно что обозначающие. Ибо эти четверо не произносили ни слова и не двигались – они беседовали мысленно, от сердца к сердцу, и только глаза их сияли, гасли и, по ходу беседы, снова зажигались.

Но настал час, когда все было сказано, и четверо мудрых распрощались, уговорившись встретиться, когда придет время и Три Кольца должны будут покинуть Средьземелье. Серые плащи лориэнских эльфов в мгновение ока растворились среди камней и теней. Оставшиеся, чей путь лежал в Ривенделл, долго не трогались с места и, сидя на вершине холма, смотрели им вслед. Вдали, в сгущающемся тумане, что–то вспыхнуло – и пропало. Фродо знал, что это Галадриэль подняла в знак прощания руку с Кольцом. Сэм отвернулся и вздохнул.

– В Лориэн бы сейчас, – пробормотал он.

Однажды вечером, в сумерках, когда они ехали по вересковому взгорью, перед ними внезапно – как всегда, внезапно! – разверзлась глубокая раздвоенная долина Ривенделла, и они увидели, что в Доме Элронда теплятся огни. Путешественники спустились с обрыва, перешли через мост, подошли к порогу – и Дом наполнился светом, ожил, зазвенел песнями радости, ибо вернулся хозяин.

Первым делом – не умывшись, не перекусив и даже не скинув плащей – хоббиты помчались на поиски Бильбо. Они нашли старика в его каморке, заваленной бумагами, карандашами и перьями. Бильбо сидел в кресле перед ярко пылавшим камельком. Он выглядел сильно одряхлевшим, но лицо его было спокойно, и похоже было, что старик дремлет.

Когда хоббиты ворвались в каморку, он открыл глаза и поглядел на них.

– А, привет, привет! – сказал он. – Вернулись все–таки! Завтра у меня день рождения, так что вы подоспели как раз вовремя. Молодцы! Знаете, сколько мне стукнет? Сто двадцать девять! Еще годик – и, если повезет, догоню Старого Тукка. Каково?! Хорошо бы, конечно, обойти его, но посмотрим, посмотрим…