Демченко Оксана - Оксана Демченко

  Снова захотелось закрыть глаза. Ичивари видел сам десять лет назад, совсем маленьким, как вспыхивает и рассыпается спелыми шуршащими углями мокрая древесина корабля, съеденная одним движением такого же языка огня. Он знал: от беззащитного человека сила ариха, а точнее отражение и второй души его - ашрига, не оставит ничего, кроме пепла...

   - Все-таки мы действительно деревья, как и вы, - задумчиво сказал Джанори в окончательной и первозданной тишине. - Я совершенно запутался... Как гратио, я должен был просить о даровании благодати, но мне явилось такое яркое видение неба, обнимаемого зеленью ветвей. И пламя далеко внизу, у подножья...

  Ичивари сделал еще два шага, спотыкаясь и не веря себе, просто продолжая движение. Обнял гратио и толкнул в сторону, закрывая и оттесняя к забору, к самому боку священного коня. Ичивари пытался запоздало спасти совершенно живого гратио, от которого, правда, сильно пахло паленым волосом и дымом...

   - Бегом, ровнее, - заревел Банвас где-то далеко, как чудилось слуху, отказывающемуся верить в происходящее. - Не плескать! Левой, левой, дышим и топаем все враз...

  Топали и правда - слаженно. Усадив обмякшего, совсем бледного, бессознательного Джанори, сын вождя обернулся, продолжая бережно поддерживать голову гратио и ощущать сгоревшие до самых корней острые сухие иголки зачатков волос. Он отчего-то увидел сперва ноги бегущих, затем здоровенное корыто, выдолбленное из половинки ствола в два обхвата толщиной. Потом самого Банваса, багрово-бурого от натуги. И сыновей дубины-фермера, красных и сосредоточенных. И младших пажей, пытающихся тоже тащить, вместе со всеми.

   - Сейчас погасим, сейчас, - приговаривал Банвас. - Потерпи.

  Ичивари перевел взгляд на воина огня, на этот пень горелый - права была мавиви, и насколько! - и ужаснулся: одна зима отделяла его самого от такого вот безумия. Всякий раз, используя силу или просто теряя душевное равновесие - вспыхивать в самом прямом смысле. Ранвари лежал лицом вниз, черный, закопченный, неподвижный. Кожа на спине лопалась волдырями свежих ожогов, трескалась от мучительного и не проходящего жара.

  Ряд воинов - Ичивари глянул на них и вздохнул с некоторым облегчением - давно сломался. Побросали оружие, торопливо наматывают на руки одеяла, шкуры. Без этого пока что нельзя и дотронуться до незримой пелены пламени - до взбесившегося и не желающего затихать ашрига, пожирающего свою жертву. Когда Утери оказался в воде весь, с головой, когда со стоном утек в темное небо пар, подобный дыханию безумия, раздался спокойный голос вождя.

   - Банвас, теперь я вижу: бранд-команду следует увеличить. Сам выбери людей и установи дежурства, как мы с тобой говорили весной... Утери разместите в моем доме, ты и ты. Вы двое: отнесите и Джанори в мой дом, уложите обоих в гостевых комнатах. Благоволение духов явлено нам зримо. Ичи, передай мне бумагу, из-за которой ты привел сюда всех. Я буду говорить со стариками, и мы решим, к какой породе отнести ваши... деревья душ. И как нам теперь именовать Джанори. Он не мавиви и не ранва, но его умение поддерживать висари сил неоспоримо.

  Вождь чуть помолчал, глядя на собравшихся. Ичивари отметил: вид у отца утомленный до предела, на ногах ему стоять не проще, чем больному Джанори после перехода от своего дома и до жилья Виччи...

   - Идите все по домам и отдохните, - сказал вождь. - Это была длинная ночь, и она подарила нам мир, что особенно ценно. Но принять и оценить великий дар мы сможем только после отдыха, когда обретем силы осознать сполна произошедшее и осмыслить...

  ***

  'Вера есть воздух, без неё задохнется душа. Вера есть вода - без неё доброта наша погибнет в пустыне обыденности. Вера есть солнце, взращивающее детей своих и дарующее им свет, тепло, радость. Вера есть почва, питающая ростки грядущих дел. Так я вижу и так ощущаю... Но как мне сказать это вслух? Каким именем назвать того, кто дарует свет, воду, дыхание и рост жизни? Увы, я помню лишь обрывки слов из проповедей гратио, приплывшего на этот берег с первыми фермерами. Я не могу винить в гибели его и подобных ему никого, только войну, унесшую слишком многих и породившую ошибки, искупаемые исключительно прощением, но не местью. Зеленый мир утратил так же много, если не больше: люди моря уничтожали древнюю веру народа сознательно и усердно, нельзя не признать очевидного.

  Как же мне быть? Никто не призывал меня и не наделял правом гратио, служителя веры. Но я сам дерзновенно избрал путь и упрямо следую ему, совершая ошибки, смешивая осколки уцелевшего в памяти своей и чужой... Словно веру можно собрать подобно мозаике из цветных камней убеждений... и заблуждений.

  Да простит меня Дарующий за ересь вольную и невольную. Умение прощать - это великий дар его. И пусть Плачущая не роняет черных Слез, взирая на мои метания, пусть однажды удостоит меня знаком надежды - этой радуги в ладони, звенящей в тон с живой душой...'

  Гратио Джанори, личные записи

  Река времени может долго катить свои воды по равнинам покоя, столь пологим, что не ощутимо течение и кажется, нет ни прошлого, ни будущего, есть лишь этот покой без перемен и возмущений. И есть лес, покрывающий весь знакомый мир. Люди приходят, взрослеют, создают семьи и старятся, а кроны леса по-прежнему зелены, на плечах могучих вершин покоится свод вечности и ничто не может поколебать закон... Жизнь человека коротка, он ходит по земле и не наделен правом взлететь высоко, не постичь ему взглядом, брошенным из сини небесной - всей огромности реки времени. Человек не может из вышины проследить, замирая и благоговея, протяженность вод, укрытых туманов прошлого, не заглянет он и за горизонт грядущего.

  Но однажды река меняется, достигая больших порогов. Скалы обстоятельств сдавливают её, мнут, уплотняют. Воды ревут и пенятся, события свиваются в тугие струи, разбиваются о камни преград или перепрыгивают валуны, казавшиеся неодолимыми еще недавно. Само тело времени меняется, и одна человеческая жизнь вмещает, кажется, всю его безмерную протяженность. И становится очевидным: люди важны! Именно их дела или бездействие, их мудрость или беспечность могут в считанные годы превратить могучую реку в застойное болото, выстроить плотину и прорвать её чудовищным напором единого, общего упорства... Люди способны менять русло реки, которой принадлежат их судьбы. И это открытие позволяет молодым гордиться собою. А старым... тем, кто сперва думает и лишь затем погружает весло в воды обстоятельств - им уже нет ни сна, ни покоя, ни радости. Для них сила людская - тяжкое бремя...

  Я стал так думать недавно. Тогда и понял, что рулевое весло пора отдать более молодым. Осторожность моя сделалась опасно похожа на нерешительность, а взгляд мой, увы, слишком часто обращен за корму, в счастливую и деятельную юность... Потому что я осознал: реки судеб целых народов и миров могут однажды иссякнуть, высохнуть, сгинуть без следа... Наш зеленый мир не вечен, и держится он не на плечах секвой, нет. Это мы - главные деревья леса, именно мы подпираем свод сил и держим закон. Кнечно, если осознаем свое дело и подставляем спины, и не жалея себя, принимаем бремя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});