Демченко Оксана - Оксана Демченко

   - Ичи, этот конь воистину священный, - тихо удивился Джанори. - Представь нас, здесь - и без Шагари.

  Сын вождя улыбнулся одеревеневшими от злости и напряжения губами. Он прекрасно понял гратио, на сей раз - да, он разобрал и сказанное, и несказанное. Никто из махигов не выстрелит в священного коня. А в бледного, нарушившего решение вождя и покинувшего ночью свой дом? В того, кто может ночью сгоряча показаться похожим на врага, ведь порой так удобно и важно найти зримого врага, простого и слабого. Врага, понятного старикам и удобного тем неведомым злодеям, кто желает разрушить мир зеленого леса. Ичивари вскинул руку, предлагая идущим следом бледным остановиться. Снова поправил перья в косице, хлопнул коня по шее и двинулся вперед, по самой середине улицы. Каждый удар копыт Шагари отражался эхом и стучал в ушах, как второе сердце... Мерно, уверенно и ровно - в отличие от первого, давно сбившегося в бешеный галоп.

   - Бледный не вправе осквернять шкуру священного пегого коня, - тихо молвил ранвари.

   - Никто не может указать, с какой ноги ступит этот конь, - так же тихо отозвался Ичивари. - Кроме Плачущей. И она сделала выбор, отметив удачей первый шаг. Где вождь? Вы уже сказали ему, что не смогли найти в лесу ни врага, ни даже моих следов?

  Последние слова были явной обидой, прямым упреком для ранвари. Во взгляде Утери, воина огня, отчетливо полыхнул отсвет факела, обретая собственную жизнь, опасную для окружающих. Но Ичивари лишь улыбнулся шире: теперь он знал, что не ошибся в своих подозрениях. Поход воинов в лес не дал ничего, именно потому ранвари так близок к бешенству и даже полной утрате самообладания.

  Дверь мягко открылась, и вождь вышел на высокое крыльцо. В волосах обычное белое перо, какое Даргуш вплетает в дни мира... И лицо невозмутимо-каменное. Ичивари виновато вздохнул, сочувствуя отцу. Сколько можно себя сдерживать и оставаться ровным к каждому?

   - Ичивари, так ли я велел исполнить дело? И, хоть так, исполнил ли ты мой приказ? - не повышая голоса, уточнил отец.

   - Да, вождь, - уверенно отозвался сын. - Я знаю, что бледный Томас не был в библиотеке, знаю, где он теперь находится и как туда попал. Знаю, что ни один махиг не причинял ему вреда, как и сам он не причинял вреда столице. Все записано. Двое, неизвестные мне пока что, хотели сжечь наши книги и подвести под подозрение бледных. Причина еще не известна, но я и это выясню. Пока я говорил с людьми, узнал: кто-то пустил ядовитый побег слуха. Кто-то сказал живущим на севере поселка, что до утра их дома опустеют, а сами они станут изгоями. Кто-то посмел объявить такое и назвать волей вождя. - Ичивари покосился на воина огня и добавил: - Разве можно оставить семьи без права разжечь огонь в очаге? И без очага...

  Рыжее пламя в зрачках Утери качнулось и приугасло. Любой, кто способствует горению огня - делает благое дело. Всякий разделивший душу мечтает о тепле и полагает шкуру возле очага с горячим высоким огнем лучшим местом, священным.

   - Они пришли с оружием! - опомнился Утери, рассмотрев тяпки в руках бледных. Рыжее безумие в его глазах наполнилось глубиной и яркостью. - Они...

   - ... охраняют священного коня, - безмятежно продолжил Джанори, вежливо кланяясь воину огня и пробуя спешиться осторожно, почти ложась на гриву. - Воистину, дивное существо. Я пропитан счастьем и ощущаю прилив сил.

  Ичивари подставил плечи, и гратио смог спрыгнуть ловко, даже не покачнувшись. Рука его неожиданно крепко пожала плечо сына вождя и чуть отодвинула к Шагари, одновременно выдергивая из пальцев листок с записями Банваса.

   - Отведи славного коня в обиталище его, - тихо велел гратио.

   - Отведи, - с нажимом повторил вождь, не дав сказать ни слова и даже шевельнуться.

  Ичивари сжал зубы и пошел, цепляясь за гриву Шагари и ощущая себя предателем и трусом. И даже хуже: тем стариком-махигом, которого не убили бледные на корабле, потому что его закрыл Джанори. Заслонил собой, но махиг никому не признался в том, что принял помощь бледного сознательно и оставил его без защиты - тоже сознательно... ведь - так? Вот все повторяется, как в дурном сне, и он, сын вождя, уходит, а гратио снова остается один стоять против строя мрачных, упрямо молчащих воинов с ружьями. Против ранвари, спорить с которым и вождю непросто.

   - Никто не может быть изгнан из своего дома, если нет за ним явной вины, - по-прежнему спокойно и уверенно сказал вождь. - Не следовало бы, добавлю, нарушать указания, требующие от вас пребывать в домах до рассвета. Но если вас привел сюда страх за семьи... такой страх ведом и самым сильным. Я понимаю его.

  Ичивари позволил себе вздохнуть и чуть ослабить хватку сведенных судорогой пальцев, едва не рвущих гриву. Обойдется? Вождь сказал главное и теперь...

   - Так ведь мы же деревья, - шумно сообщил все тот же фермер откровение, засевшее в голове и потрясшее воображение яркостью образа, - и лес нам дом. И мир зеленый. Наш.

  Сын вождя прикрыл глаза и ощутил, как тишина наливается чем-то страшным, невидимым. Он долго носил нитку со знаком огня, он наполнил душу закатом, стоя рядом с мавиви. И теперь он мог даже не оборачиваясь понимать то, что пока оставалось скрытым для прочих. Горение безумия, ревущее и крепнущее, поднимающееся, текущее силой в крови ранвари. Ичивари шлепнул коня по шее, направляя к забору, и начал оборачиваться, уже понимая, что не успеет и даже если успел бы - ничем не помог. Нет ни защиты от этого, ни спасения. Разве что сама мавиви справится? Только она далеко, да и ей безумия столь жаркого и страшного видеть прежде, пожалуй, не доводилось.

   - Мы махиги, здесь наш зеленый мир, - совсем тихо молвил ранвари, резко выбрасывая вперед руку. - Наш!

   - Утери, нет! - голос вождя стал жестким, как удар.

  Но ранвари уже не слышал никого и не видел, скорее всего - тоже. Рыжее горячее пламя в его взоре плясало так ярко, что само бросало блики. Ичивари обернулся и увидел это бешеное и неукротимое, нечеловеческое, рвущееся наружу. 'А воды-то нет в бочке бранд-команды', - скользнула в неровных тенях сознания мысль - и сгинула. Сын вождя уже рванулся назад, на середину улицы, к гратио. И опоздал. На кончиках пальцев ранвари возникло слабое свечение, разрослось и прочертило ночь языком пламени, в миг дотянувшимся до однорукого пожилого бледного. Такого маленького рядом с рослым могучим махигом, такого слабого, едва способного стоять на ногах.

  Снова захотелось закрыть глаза. Ичивари видел сам десять лет назад, совсем маленьким, как вспыхивает и рассыпается спелыми шуршащими углями мокрая древесина корабля, съеденная одним движением такого же языка огня. Он знал: от беззащитного человека сила ариха, а точнее отражение и второй души его - ашрига, не оставит ничего, кроме пепла...

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});