Демченко Оксана - Оксана Демченко

  Великий воин Ичива умер в бою, оставив невнятно высказанную последнюю волю: пусть настанет мир и пусть не омрачит его пролитие крови безоружных... Выполнять волю погибшего, остужать жажду мести тех, кто утратил близких и строить первые - пусть временные и ненадежные - законы нового времени пришлось именно Магуру. Он принял из рук умирающего знак власти, а с ним и обязанность вырастить оставшегося сиротой сына Ичивы, как своего. И, конечно, дед пообещал вернуть Даргушу знак в тот день, когда старики признают его взрослым, впустят в круг большого совета. Позволят деревьям вырастить два сезонных кольца, присматриваясь к сыну Ичивы. А затем пригласят его занять место на шкуре ягуара.

   - Пришли, - с явным облегчением сообщил Банвас.

  Налег плечом на дверь, зарычал от возмущения и принялся проверять прочность досок своим тяжеленным кулаком. Всякому известно: старый Виччи глуховат, если он отдыхает, достучаться до него непросто. Ичивари вздрогнул - нить размышлений лопнула, оставив сознание спутанным и каким-то слоящимся... Прежде прошлое казалось иным, жизнь расстилалась впереди, как солнечная равнина большой степи. Лес за спиной прятал минувшее и оглядываться не приходило в голову: там, в родном лесу, самые тайные тропы знакомы... После встречи с мавиви что-то сломалось в его понимании мира. Ничего простого не осталось! В каждом прежде незыблемом и однозначном знании вдруг стал чудиться иной смысл. Возникло пугающее, кружащее голову ощущение, словно он, сын леса - заблудился... И не знает более, где начало пути и куда выведет надежная тропа. Прошлое не позади - оно караулит за каждым деревом, как притаившийся враг. Или - нечаянный друг? Прошлое врывается в настоящее и меняет будущее. Как? Да взять хоть гратио Джанори, устало привалившегося плечом к бревнам дома. Он враг или друг? Он мудр или лукав? И есть ли смыл называть его бледным, если он потерял руку, воюя на стороне людей леса? Если он родился тут, на этом берегу, и никогда не видел иного... Но судьбу его гнет и уродует, обрекая нести бремя чужих старых грехов, вся причастность к которым для него - в одном цвете кожи с людьми моря.

  - Джанори, у меня нет сил врать. Я этого не умею, - сообщил Банвас, продолжая при каждом выдохе молотить в несчастную дверь. - Я зверски зол. На себя. На тебя и на вождя даже. На Чара, на всех! Я пришел в столицу три сезонных круга назад. За три года - теперь я научился называть время так, коротко и удобно - я ни разу не бывал у тебя и не задумался даже, как ты выживаешь в зиму. Один, больной и без руки... Я чувствую себя злодеем. Это противно... очень. Я виновен, я ошибался и не желал слушать правую душу, довольствуясь сплетнями о тебе.

   - Вряд ли стоит наказывать за свои ошибки дверь, - отметил гратио, и, когда Банвас наконец-то опустил руки, добавил в тишине: - Впервые вижу столь яростное раскаяние. Причин для него немного, я пережил зиму, и это оказалось не так уж сложно. Но я буду рад видеть вас всех снова. Пока же мы должны сосредоточить свое внимание на важном деле, доверенном Ичивари самим вождем. Постарайтесь более не создавать столько шума. Полагаю, сегодня люди и без того не спят и ожидают худшего. Тем более - бледные.

  Джанори негромко стукнул в дверь костяшками пальцев. Чуть подождал и сказал в полный голос:

   - Маттио, это я, Джанори. Открывай, ничего дурного не происходит, мы всего лишь пытаемся тебя разбудить.

  За досками, попорченными кулаком раскаявшегося махига, послышался шорох, судорожный вздох. Возня, невнятные причитания. Лязгнул засов, дверь приоткрылась. Дрожащий свет лампы, зажатой в дрожащей руке, озарил бранд-пажей, гратио, Ичивари - и хозяина дома, воистину бледного, до синевы... Банвас виновато повел плечами. Ему и в голову не пришло, что в поселке могут бояться стука в дверь.

   - Моего брата нет здесь и я ничего не знаю, - начал старик задыхающимся шепотом. - Ничего, понимаете?

   - Давай присядем, - предложил Джанори, опускаясь на бревно невысокого порога и без спешки выпрямляя ноги. - Как я устал... Но не прийти не мог, я переживаю за Томаса. Все мы переживаем. Он ведь пропал. Его ищут, и пока нет вестей. Ужасно. Я просил за него Дарующего по мере моих малых сил, но потом осознал: надо молиться вместе.

  Ноги Маттио подкосились, он сел на порог и уронил лампу, подхваченную Банвасом. Старик закрыл ладонями лицо. Его плечи задрожали.

   - Как страшно жить, гратио! Как страшно... Я говорил им: я не профессор, я всего лишь сын горного мастера и мало что помню. Но я не смел возражать, когда они потребовали и приказали, я всегда боялся. С того дня, когда они пришли на ферму с факелами и согнали нас к сараям. Я все помню, я вижу каждую ночь, сорок лет... И то, что было, и то, чего не допустил Дарующий. Они ведь пришли нас сжечь, да! И вот опять ночь, опять стук в дверь. И мой брат объявлен злодеем.

   - Скорее жертвой, - осторожно поправил Джанори. Старик затих, не разгибаясь и почти не дыша, и гратио продолжил: - Томас не мог причинить вред, это все понимают. Он стар и болен. Надо разобраться, кто его видел, где, когда. Его все разыскивают, он ведь еле ходит и пропадет в лесу. Один... ночью. Ты отослал его, все так? Ты попросил кого-то из своих учеников, и его проводили в надежное место.

   - Кто мог сказать? - испуганно шепнул старик. Покосился на сидящего рядом и почти с вызовом добавил: - Ты ведь назвал себя гратио. Гратио не разглашают доверенного им наедине.

   - Мне никто не говорил, но это слишком очевидно, - улыбнулся Джанори. - У тебя есть ученики, махиги. Тебя уважают. Когда загорелась библиотека и многие сгоряча стали кричать невесть что о Томасе, мальчики сами пришли и сами предложили помощь... Так?

  Старик сокрушенно кивнул, снова сжался и заплакал, уже не пытаясь скрыть слез. Теперь он не молчал. Торопливо и путано бормотал, будто старался избавиться от бремени тайны и заодно - от груза одинокого бессловесного отчаяния. Да, Томас был дома. Он, Маттио, припозднился с делами в университете, занимаясь с учениками - и сам видел пожар, слышал крики и угрозы брату. Поспешил домой. У дверей, в прихожей, нашел сверток с окровавленным пером и понял: худшее еще впереди. Кто-то решил извести брата и указания подстроил столь явные, что надежды на спасение нет... А он даже не успел перепрятать сверток, когда пришли махиги.

   - Значит, Гух и Учети увели старика Томаса, - прищурился Банвас. - Как я сразу не сообразил? Они на горном деле совсем с ума сошли, полсарая за университетом завалили кусками особо ценного камня. Этой... породой. Образцами. И за своего профессора кому угодно шею свернут. Тогда яснее ясного, куда они упрятали Томаса. В пещеры у ручья. И близко, и найти там хоть целую толпу Томасов, не зная коридоров, невозможно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});