Демченко Оксана - Оксана Демченко

   - Ичи, - мягко сказал Джанори, - я затеял сложный разговор в столь неподходящее время и при всех... при всех своих, при надежных людях, с двумя целями. Первая такова: очень прошу, если ты готов принять мою просьбу как... наказание, путь даже и по этой причине исполни её. Поговори с отцом. По-настоящему, без попытки спрятаться от сложного за обидами или старой и не всегда полезной традицией скрывать чувства за каменным выражением покоя. Вы слишком давно не разговаривали просто как отец и сын, это тяготит вас обоих.

   - Исполню, - серьезно пообещал Ичивари, прижимая руку к сердцу а затем перемещая её к правой душе в знак обязательности сказанного.

   - И вторая задача, - продолжил Джанори. - Постарайся очень внимательно восстановить в памяти: кто сказал тебе, кто внушил, что дед покинул селение из-за тебя? Кто именно и какими словами описал все, что ты вроде бы знаешь, кто настроил тебя так, что ты стал отдаляться от своей семьи? Не хмурься, я говорю неприятное, но важное. И я хотел бы получить запись твоих воспоминаний для изучения обстоятельств пожара в библиотеке.

   - Ты как-то иначе видишь события, - поразился Ичивари. - Разве есть связь? И что вообще может соединить то и это?

   - Не что, а кто: ты, Ичи, - вздохнул Джанори совсем тихо и задумчиво. - Именно ты - сын вождя, единственный сын, хоть и именуемый по традиции старшим! Твои сестры давно живут своими семьями, но внуков мальчиков нет. Магур ушел из столицы. Спокойствие и благополучие мира леса так обманчиво... Подумай об этом. И еще подумай: если бы пажи не увидели света в окнах библиотеки - а это случайность и, того вернее, благоволение к нам Плачущей или иных духов - если бы Банвас и его мальчишки прибежали чуть позже, сколько бы уцелело домов на главной улице? А вот еще вопрос, худший. После пожара сколько выжило бы в столице бледных, объявленных врагами?

  Тишина повисла долгая и тяжелая. Банвас нехотя нарушил её, и слова ему приходилось буквально выдавливать, признавая явное и неприятное.

   - Чар, воды в конской поилке кое-как хватило на малый пожар. Большая бочка на колесах, наша, бранд-команды, стояла пустая и сухая. Уже десятый день она в починке, мы устали набирать воду каждый вечер. Бочка рассохлась и дала течь... еще по весне. Мы бы ничего не потушили. Сгорело бы ровно столько, на сколько хватило бы жадности у большого пожара.

   - Остановить его смог бы только воин огня, обрекая себя на тяжелейшую боль, а то и гибель, - совсем тихо, так, что слова приходилось угадывать, шепнул Джанори. - Ты принадлежал бы наставнику безраздельно теперь же, а не год спустя, после церемонии разделения души. Ты, единственный сын вождя, которого Даргуш совсем не хотел отдавать огню, особенно видя, как тебя душил по весне угар безумия... я-то знаю. Без кораблей бледных у берега, Ичи, мы едва не оказались втянуты в войну своих со своими. Худшую из войн, в которой нет правых, совсем нет.

  Ичивари вцепился в широкий ремень, удерживающий потник. Стер со лба невесть откуда взявшийся холодный пот. И ощутил себя в родном поселке чужим, словно в каждый дом надо утром постучать впервые и каждому человеку заново заглянуть в глаза, знакомясь и пытаясь решить: друг или враг? Потому что все, к кому он теперь готов без страха повернуться спиной, легко поддаются учету: стоящие рядом Банвас и его пажи, отец и мама, дедушка, мавиви... и, вот странное дело! - гратио.

   - Ичи, - голос гратио стал ровным и уверенным, - не надо отчаиваться. Ты молод, Плачущая явно благоволит тебе. Замыслы тех, кто желал причинить вред зеленому миру, пока что рухнули. И шумно рухнули, явно для тех, кто умеет смотреть и видеть важное. Теперь мы знаем: есть на этом берегу скрытый враг у всех нас, живущих одним народом. Враг, которому не требуется корабль, чтобы явиться и начать войну. Он мог еще вчера подкрасться незамеченным, а сегодня мы знаем о нем, значит, мы уже не беззащитны. И мы можем узнать больше: библиотека не сгорела, и то, что было ему опасно и важно, для нас - след и подсказка. Я говорю все это здесь и сейчас, потому что вам знать можно и нужно. Но записать на бумагу и рассказать хоть кому-то, кроме вождя - нельзя... Это тайна, Ичи. Мы не просто разыскиваем поджигателя дома. Мы пытаемся спасти наш лес и наш мир.

   - Слушай, Джанори, хорошо ты сказал: 'наш', - одобрил Банвас. - Надо с вождем поговорить. А то бледные, смуглые... Я третьего дня в университете так одну наглую морду украсил - не желаю я зваться смуглым. Я махиг, и все дела. И все мои пажи - махиги. Даже тот, который кожей чуть посветлее. Хорошее решение, простое и правильное. Родился в лесу и не враг ему - значит, махиг. Родился в степи и родной ей - магиор, а если горы тебя воспитали - то, получается, ты макерга.

  Банвас от избытка радости звучно хлопнул в ладоши и немедленно перешел от слов к делу - он всегда исполнял то, что счел важным, без задержки. Заставил пажа зажечь запасной факел, отнял у Ичивари сумку, выбрал самый ровный лист бумаги. Пристроился у плеча Шагари - и стал наносить на бумагу свои мысли крупным почерком, для передачи вождю. При этом он вслух проговаривал самое важное, да так зычно - из ближних домов выглядывали бледные, опасливо косились и уже не уходили, вслушиваясь в выкрики, похожие на чтение важного нового закона.

   - Мы все - махиги! - шумел Банвас. - Мы дети леса, у одних кожа цвета секвойи, у других - черного дуба, а кто-то более похож на северную березу. Но мы деревья одного большого леса.

   - Гратио, но тогда нет смысла в красном пере, найденном в доме Виччи, - осторожно предположил Ичивари. - Если поселок горит и нечто надо спрятать, если я принадлежу наставнику...

   - Верно, - кивнул Джанори. - Перо, я согласен, идея более поздняя, поспешная и неудачная. Некто желал отвлечь вождя от правильных размышлений. Но как он успел подбросить вещь в дом? Времени было немного. Если конь останется у меня до вечера, если хоть один паж будет меня провожать, я попробую опросить всех, живущих на этой стороне поселка. И, может статься, найду людей с плохим сном и хорошим зрением...

  Гратио чуть улыбнулся. Погладил шею пегого коня и стало понятно: ему очень нравится ехать верхом. Он, такой умный и уже немолодой, тоже немного ребенок. И ему приятно обнаружить в себе живую еще готовность радоваться малому и простому...

   - Лучшего из вождей прошлого мы звали Секвойя, он был сын великого старейшины леса! - ревел Банвас, полнясь тем чувством, которое магихи именуют вимти, а бледные - вдохновением. - Его кожа была довольно светла...

  Дверь ближнего дома раскрылась во всю ширину, оттуда выбрались, цепляясь плечами за косяк, три косолапых широченных фермера - бледные по привычке звали так всех, кто возделывал поля. Подошли вплотную, сопя и рассматривая немыслимое: гратио, сидящего на священном коне... Старший фермер опер бронзовую тяпку о дорогу, облокотился на рукоять, заполированную многими сезонами работы. Младшие старательно повторили движения отца. По мнению Ичивари, смотрелось это не особенно мирно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});