Тибетское пророчество - Мэйдлин Брент

Мистер Лэмберт вздохнул, положил свой молоток, устремил глаза к небу и принялся протирать свои очки.

– Элинор, что ты такое говоришь, моя милая? – мягко сказал он. – Я предлагаю сесть в тенечке, и там ты сможешь все нам подробно рассказать об этом потрясающем слухе.

Он так и не признался в авторстве, но чем больше с течением времени я его узнавала, тем меньше сомневалась в том, что Элинор была абсолютно права. Мистер Лэмберт знал, как велик снобизм в окружавшем его мире, и сумел отлично воспользоваться его силой. Со временем к слуху утратили интерес, а, возможно, начали принимать всю историю как нечто само собой разумеющееся. Трудно сказать, что произошло в действительности. Однако эффект продолжал действовать, и это обеспечивало мне в Ларкфельде хороший прием на любом уровне, избавляя от трудностей, которые иначе могли бы возникнуть.

Элинор постепенно накапливала материал для своей книги о полевых цветах Европы и уже дважды брала меня с собой' за границу, один раз – в Австрию, другой – в Италию. Мое детство превратило меня в выносливую путешественницу, и я испытывала огромное наслаждение от наших длительных прогулок в поисках редких полевых цветов. Я также усердно готовилась к тому, чтобы стать умелым секретарем для Элинор, и уже могла вести записи под ее диктовку, пока она делала цветные наброски.

На третьем году моей жизни в "Приюте кречета" я поняла, что Ларкфельд, кажется, уже начинает гордиться мною, как гордится и Элинор, ведь мы были столь необычными особами. Я уже давно рассказала всю мою историю мистеру Лэмберту и Элинор, включая и все тайны, которые она содержала, а также показала им драгоценный медальон, с которым по-прежнему не расставалась. Они с завороженным видом слушали о моей жизни в Намкхаре, о монастырях, ламах, о религиозных верованиях и церемониях, о моих путешествиях с караваном в Тибет.

Будучи всем им обязанной, я ничего от них не скрыла. Они знали, что армейский офицер приехал из Индии на север для того, чтобы арестовать Сембура по ужасному обвинению в убийстве и краже. Они знали, что я слышала, как Сембур признался в преступлении и назвал себя моим отцом, однако осталась при этом уверена, что по какой-то неведомой причине он сознательно солгал. Возможно, причина была во мне, потому что он считал, что мне угрожает какая-то опасность.

Став взрослой и перестав видеть мир глазами двенадцатилетнего ребенка, я смогла еще лучше понять, как много сделал для меня Сембур. Человек малообразованный, он пришел в странный мир Смон Тьанга, имея на руках двухлетнего ребенка и не зная ни языка, ни обычаев страны. Обосновавшись там, он сумел обеспечить нас кровом и пищей и воспитать меня в соответствии со своими простыми представлениями и солдатскими обычаями.

Он, несомненно, должен был отчаянно тосковать по своему народу, по мужчинам, с которыми можно поговорить, по женщине, которая любила бы его, по всему, от чего он отказался. И тем не менее на протяжении всех лет я ни разу не видела, чтобы он раскаивался, и ни разу не слышала, чтобы он жаловался. Порой, когда какие-нибудь обстоятельства заставляли меня вспоминать о нем с особой силой, например, в день его рождения или во время снегопада, напоминавшего мне о горах, я уходила в свою уютную спальню, думала о Сембуре и тихо плакала, испытывая горячее желание обнять его, прижаться щекой к его щеке и поблагодарить его от всего сердца.

Мы не строили особенно много догадок относительно тайн, которые несло в себе мое прошлое, потому что, как сказал мистер Лэмберт, "нельзя сделать верных выводов на основе недостаточной информации". Однако одну маленькую загадку нам все же удалось разгадать, и связана она была с именем Сембура. Поскольку в больнице в Горакхпуре меня зарегистрировали как Джейн Берр, по-видимому, в соответствии с заявлением Мистера, мы предположили, что «Берр» и была его настоящая фамилия. Но я слышала, что Мистер не раз называл его так, что для меня звучало как "Ахрессембур".

– Я думаю, – решил мистер Лэмберт, – что так ты расслышала «ар-эс-эм» Берр, или, если полностью – "полковой старший сержант Берр", потому что твой друг… э… Мистер наверняка при первой встрече должен был обратиться к нему, использовав его звание. Это весьма любопытно, потому что «Сембур» – это, по всей видимости, произнесенное ребенком «ар-эс-эм» Берр. Ты согласна?

Я с готовностью кивнула.

– Да, я уверена, вы правы, мистер Лэмберт. И я уверена, что Сембур и в самом деле был старшим сержантом полка. Я вспомнила. Мистер так к нему обращался.

В моем сознании пыталась выкристаллизоваться какая-то мысль, нечто очень важное, но я никак не могла ее сформулировать. В следующее мгновение за меня ее произнес мистер Лэмберт.

– Весьма странно для ребенка обращаться к отцу, используя его воинское звание и фамилию. Каким образом ребенок узнает, кого как он должен называть? Разумеется, слыша, как этого человека называют другие: "пойди к маме", "это твой папа", "поцелуй твой сестру Элси". Итак, мы можем с большой степенью уверенности предположить, что во время твоего младенчества «эр-эсэм» Берр время от времени так или иначе возникал, и некто обращался к нему именно как к «эр-эс-эм» Берру, что ты, Джейни, выговаривала как «Сембур». Я полагаю, что мы, таким образом, вправе заключить, что он говорил неправду, называя себя твоим отцом, что дает основание считать ложным и его признание в убийстве и краже, какие бы ни двигали им при этом побуждения. Боюсь, что о них нам не удастся составить суждения.

Мы пили чай на лужайке, когда произошел этот разговор. Я пришла в такой восторг от логичности, с которой мистер Лэмберт доказал невиновность Сембура, что обняла и поцеловала в щеку. В те золотые дни в "Приюте кречета" я часто поддавалась тому или иному эмоциональному импульсу в отношении мистера Лэмберта или Элинор, потому что меня постоянно переполняло счастье и сознание того, как мне повезло. К тому же я даже не успела начать выказывать Сембуру свою признательность, а теперь, увы, было слишком поздно. Мне нельзя было дважды совершать одну и ту же ошибку.

* * *

С Гусиного холма было видно, как длинная тень от церкви медленно перемещается по большим серым камням церковного двора, и я подумала о той огромной тени, которая легла на жизнь мою и Элинор за пару недель до моего третьего Рождества в "Приюте кречета".

Мистер Лэмберт мирно умер однажды ночью во сне, без всяких предварительных жалоб. Сказать, что мое сердце было разбито – значит ничего не сказать. С его кончиной я не только потеряла человека, относившегося ко мне как к дочери, но и бывшего мне замечательным другом. В своем горе я не забывала, что для Элинор он был настоящим отцом, и отчаянно старалась контролировать свои чувства, потому что Элинор нуждалась в утешении и искала его у меня, держась со всеми остальными как истинный стоик.