Лёшка-"студент" - Александр Каменский-Мальцев

Через полчаса принесли заказ, и Ковалев с аппетитом съел вкусное, остропахнущее мясо с ломтиками хорошо обжаренного картофеля, прислушиваясь к веселому смеху женщины за соседним столом, говорившей на смеси русского и английского языков. Эта милая красивая дама искренне наслаждалась шампанским, регулярно подливаемым в ее бокал собеседником, вкусной едой, и даже низкие потолки маленького зала, клубы дыма, плавающие над ее головой, казалось, ей совсем не мешали.

И тут Ковалев вдруг сообразил, каким образом он может выехать из страны. Он понял, что это — единственный его шанс, и если он его не использует, то потом ему действительно придется захватывать самолет или придумывать что-то подобное. И, если уже решил, приступать к выполнению плана надо было немедленно. Впрочем, он и не умел откладывать.

Ковалев вошел в здание аэропорта и небрежно, стараясь не обращать на себя внимания, направился к стойке регистрации. У входа стоял милиционер, но Ковалев еще за несколько метров начал мысленно говорить: «Этот мужчина не имеет к тебе никакого отношения, он иностранец, ну его к черту!.. Не надо его останавливать, от таких всегда неприятности…» Милиционер мельком оглядел чемодан, купленный в магазине недалеко от кафе, и отвернулся.

Ковалев мысленно прошелся вдоль стойки, за которой стояли миловидные девушки в форме «Аэрофлота», а над ними на квадратных табло светились надписи с номерами рейсов и временем вылета. Раздался мелодичный сигнал, пропевший несколько тактов простенькой мелодии, и приятный голос объявил: «Уважаемые пассажиры! На самолет компании „Пан Америкэн“, следующий рейсом Москва — Лондон — Нью-Йорк, посадка заканчивается через десять минут. Просим пассажиров пройти к выходу пять для посадки в самолет». Закончив фразу на русском языке, голос повторил объявление на английском.

Лешка прошел вдоль стойки, повернул и направился к стеклянной стене напротив табло. Он присел в кресло, стоявшее в углу, стараясь не обращать внимания на несколько телекамер, висевших под потолком. Он понимал, что долго просидеть здесь не сможет. Рано или поздно на него обратят внимание эти милые девушки в синей униформе или многочисленные оперативники, обязательно присутствующие в зале. Он боялся, что покажется им слишком советским в сверкающем чистотой зале — частице другого мира. Аэропорт относился именно к другому миру, и это было видно по всему — блеску пола, совсем не такого, как на наших родных вокзалах, малочисленностью людей, и даже запах здесь был совершенно другой.

Ковалеву был нужен паспорт и билет. Ему было все равно, в какой стране получен этот паспорт и на чье имя он выписан. Он был уверен в своей силе, хотя разрезанная грудь побаливала и от обилия впечатлений он устал. Ему было все равно, в какую страну ему достанется билет, он уже решил, что вылетит куда угодно, чтобы избавиться от родины, принесшей ему лишь горе. А там он явится в посольство Японии, расскажет о себе, о сыне, покажет свое умение и попросит соединить его с Верой и Костей, обещая отработать эту помощь своим даром. Он был уверен в успехе, ведь теперь, благодаря некоторой свободе телевидения и газет, он знал, что за рубежом живут и думают совсем не так, как вдалбливали нам в головы много лет подряд продажные журналисты и писатели, называющие себя «совестью народа», он был уверен, что ему помогут, хотя решил, что никогда не расскажет о тех, кого кодировал. Все-таки это было дело его страны, его народа, и он не хотел позорить своих соотечественников даже таким образом, хотя искренне их презирал. Ну где, какой народ сможет выдерживать столько лет унижения, издевательства над своими близкими и самим собой и не восстать?..

К стойке, где на табло светилась надпись «Гамбург», подошел мужчина в легком плаще. Он поставил у ног небольшой чемодан и протянул девушке паспорт. Девица отметила что-то на билете, коротко переговорила с клиентом и улыбнулась ему. Мужчина поднял чемодан, посмотрел на часы и направился в глубь зала. Ковалев пошел следом за ним.

Иностранец, а что это иностранец, Ковалев был уверен, стоило посмотреть на чемодан «не нашего вида», порылся в газетах, разложенных на прилавке киоска, ничего не купил и пошел дальше. Ковалев шел сзади и думал о том, что русский бы несколько раз оглянулся по сторонам и вообще чувствовал бы себя крайне робко или, совсем наоборот, с наглостью бы оглядывался по сторонам, улыбаясь, как бы выкрикивая всем своим видом: «Я улетаю на Запад!!! А вы остаетесь…», но иностранец везде себя чувствовал как у себя дома. Между тем мужчина поднялся на второй этаж и вошел в бар. Здесь он еще раз посмотрел на часы и подошел к стойке.

Высокая девушка с пышными волосами плеснула из бутылки в узкий стакан, и мужчина отошел к маленькому столику, доставая на ходу из чемодана пачку бумаг. Он присел на стул, отхлебнул из стакана и углубился в документы.

Ковалев шагнул в бар, моля Бога о том, чтобы этот лощеный мужик понимал хоть чуть по-русски, иначе Лешке пришлось бы срочно удирать отсюда, ведь он далеко не был уверен, что сможет внушить свои приказы иностранцам, не зная языка.

Мужчина с удивлением смотрел на Ковалева, усевшегося напротив него и потянувшего из его рук стакан.

— Тихо! — с нажимом в голосе произнес Лешка. — Вы понимаете по-русски?

— Да-а… — удивленно протянул мужчина.

— Вы летите в Гамбург?

— Да…

Во время этого короткого невразумительного диалога Ковалев думал только об одном. Он мысленно не просто произносил, он кричал всей своей волей: «Мои глаза притягивают тебя и не позволяют отвести взгляд! Все, что я скажу, ты должен выполнить! Я сильнее!!! Я сильнее!!! Я сильнее!..»

— Вы сейчас отдадите мне паспорт с билетом, возьмете мой чемодан, оставив свой, и вернетесь в гостиницу, — медленно, выделяя каждое слово, сказал Ковалев уже вслух. — Там вы снимете номер и ляжете спать. Спать вы будете ровно сутки. Через сутки проснетесь и обратитесь в свое посольство. Вы все поняли?

— Я-я… Но…

— Без всяких но! Вы все сделаете, как я сказал!

— Но, господин…

В глазах иностранца плескался страх, но Ковалев видел, что мужчина уже подавлен его волей и сделает все.

— Паспорт, билет и деньги, — Лешка протянул над столом руку.

Он не думал о том, что кто-то может обратить внимание на странную пару, он надеялся на удачу. В барах, ресторанах и кафе встречаются разные типы, и кто мог подумать, что ограбить человека, а тем более иностранца, можно посредине бара, наполненного людьми, в здании международного аэропорта?..

Мужчина вытащил паспорт с вложенным в корочки билетом и толстый бумажник.

— Оставьте себе половину денег, — сказал Лешка.

Мужчина отложил несколько купюр, положил в свой карман и, не в силах понять, что с ним происходит, недоуменно оглянулся вокруг.

— Смотреть мне в глаза! — Ковалев повысил голос.

Мужчина дернулся от резкого звука и преданно уставился в лицо Ковалева.

— Вы сейчас выйдете на площадь, сядете в такси и поедете в ту гостиницу, где проживали до сегодняшнего дня. Там ляжете в постель и будете спать ровно сутки, после чего проснетесь и явитесь в посольство с заявлением об ограблении. Вы все поняли?

— Я…

До Лешки наконец дошло, что слово «я» означает в исполнении иностранца вовсе не «я» по-русски, а «да» по-немецки. Просто этот мужик волновался и начисто забыл язык страны, где происходят такие странные вещи.

В репродукторе раздался тот же мелодичный сигнал, и приятный женский голос объявил посадку на Гамбург.

— Ни с кем по дороге не разговаривать! Ни на какие вопросы не отвечать! — быстро сказал Ковалев. — Берите чемодан и уходите. Идите!

Мужчина встал, боком обошел столик, взял Лешкин чемодан и вышел из бара. Лешка сжал стакан, из которого пил мужчина, и опрокинул себе в рот. Жидкость обожгла горло и горячим комком скатилась по пищеводу так быстро, что Лешка закашлялся. На Ковалева покосился толстый мужчина, сидевший за соседним столиком, и что-то тихо сказал такой же толстой женщине.

Ковалев встал, глубоко вздохнул, так, что заныл шрам на груди, поднял легкий чемодан иностранца и направился в сторону выхода, через который пассажиры шли на таможенный досмотр, а потом, запихивая в распотрошенные чемоданы барахло, двигались к самолету.

Он шел, собрав всю свою волю в комок, стараясь выгнать из тела, мозга, костей даже намек на то, что он боится широкоплечих мужчин, маячивших около каждой двери, хмурых таможенников в форме, звучащей вокруг иностранной речи, многочисленных экранов, на которые смотрели несколько милиционеров, он старался не замечать всего этого, он думал, стараясь передать свою мысль окружающим:

«Его нельзя останавливать! Это важная шишка, представитель большой богатой компании!!! Его нельзя останавливать! От него одни неприятности!!! Его нельзя останавливать!..»