Пропавший - Микаэль Крефельд

Хауссер не сразу убрал ее руку. Он открыл дверь, и в машину вместе с хлынувшим потоком свежего воздуха ворвался шум улицы и детские голоса с площадки.

– До скорого, Лена! Очень скорого.

Лена как прибитая выползла наружу. Он смотрел, как она неуклюже побежала к площадке и скрылась за оголенными деревьями.

* * *

По крыше телефона-автомата барабанил дождь, сквозь запотевшие стекла внутренность кабинки то и дело освещали яркие огни автомобильных фар проезжающих по Шёнхаузер-алле машин. Прислонившись к стенке, Хауссер нашел несколько подходящих монет, опустил их в щелку автомата и набрал номер. Он был слегка под хмельком, но вполне в пределах допустимого. Весь день он до самого вечера наблюдал за Шуманами через камеру, которая находилась у них в гостиной. Он пил наравне с Леной, а та подливала себе вермута все время, пока не вернулся с работы Кристоф. Она держала себя в руках и ничего не рассказала о своем утреннем приключении, и Кристоф не заметил в ней ничего необычного, что говорило не столько о ее актерском таланте, сколько о его невнимательности.

– Шуман слушает, – раздался в телефонной трубке голос Кристофа.

Хауссер поднес свой маленький диктофон к трубке и нажал кнопку.

– Алло? – нетерпеливо спросил Кристоф.

И из темного телефонного аппарата в ухо Кристофу зазвучали слова Лены, в которых она соглашалась свидетельствовать против него… назовешь меня миленьким муженьком?.. Да, да, миленький муженек.

47

Кристиансхавн, апрель 2014 года

Томас сидел на ходовом мостике «Бьянки», расположившись на капитанском месте и положив ноги на пассажирское сиденье. В руке он держал телефон Евы. Было далеко за полночь, и на Кристиансхавнском канале царила тишина. Томас глядел на зеленый дисплей. Телефон почти совсем разрядился, и иконка батарейки непрестанно мигала. После того как он узнал, что эсэмэски посылал Миккель, ему стало еще больней, чем прежде. Многие из них были, наверное, написаны, когда они вместе находились на дежурстве, что в глазах Томаса усугубляло предательство. Он взялся за глаз, который зверски саднило. Хотя Йонсон и дал ему сразу после драки мешочек со льдом, глаз все равно сильно распух. Томас утешался только тем, что Миккелю должно быть так же скверно.

Вдруг с кормы послышались чьи-то шаги. Видя, что лежащий у его ног Мёффе даже ухом не ведет, Томас подумал, что на палубу к нему поднимается кто-то свой.

– Вон где ты, оказывается, сидишь.

Томас поглядел через плечо и увидел Эдуардо.

– Чему обязан такой честью? Тебе что-нибудь понадобилось?

– Нет, – сказал Эдуардо, усаживаясь на двойное сиденье сзади. – Как ты? Ничего? – Только тут он заметил огромный синяк на лице Томаса. – Покажи-ка! Что, очень болит?

– Только когда моргаю.

– Ну, ты ему тоже здорово надавал. Никогда не видел, чтобы ты так отчаянно дрался, – сказал Эдуардо, доставая из кармана горсть фисташек.

Он протянул их Томасу, но тот жестом показал, что не хочет.

– Я и сам не помню, что когда-нибудь входил в такой раж.

– Что же это было – в тебе проснулся бывалый патрульный?

Томас отрицательно покачал головой:

– Какое там! В те дни, напротив, надо было сохранять холодную голову. Если бы я тогда проделал такое, то в два счета вылетел бы из полиции.

Эдуардо расколол зубами орешек:

– Я стопроцентно тебя понимаю. Хоть я и пацифист, но жалею, что Йонсон тебя остановил.

– Тогда бы я его убил.

Эдуардо пожал плечами:

– Конечно, всякое могло бы случиться. – Он подался вперед и, понизив голос, спросил: – Так ты знаешь, сколько времени у них с Евой это продолжалось?

– Можешь не шептать, все равно об этом уже известно всему Кристиансхавну. Насчет знаю ли – нет. Не имею ни малейшего представления. Но и пять минут для меня слишком.

– Даже одна секунда, amigo, и то было бы непростительно! – Он выплюнул шелуху и принялся разгрызать следующий орех. – Про Еву никогда бы такого не подумал.

Томас пожал плечами:

– Он говорит, что это он добивался. Ты бы мог так поступить?

– За кого ты меня принимаешь? – На лице Эдуардо была написана неподдельная обида.

– Но среди всех тех женщин, с которыми ты встречался за эти годы, наверное, были и замужние?

– Да сколько угодно! – воскликнул Эдуардо. – Но я же не знаю их мужей. Это их дело. Понимаешь, датские мужчины не любят… – Эдуардо остановился, подыскивая подходящее слово.

– Трахаться?

– No-no! – энергично замотал головой Эдуардо. – Слушать! А это очень, очень важно. Всегда слушай женщину! Если добьешься Луизы, то всегда слушай, что она говорит, даже если у тебя уже в ушах звенит от усталости.

Томас улыбнулся:

– Но я не собираюсь ничего добиваться, так что мои уши не пострадают.

Эдуардо кивнул и достал из кармана еще горсть орехов.

– Ну а что этот Миккель el porco?[27]

– В каком смысле – что?

– Сейчас я только высказываю свои предположения, – предупредил Эдуардо, заморгав. – Может статься, что он имеет отношение к смерти Евы?

– В каком это смысле?

– Что, если ее убил вовсе не случайный грабитель? Что, если это Миккель из ревности ее убил? Может быть, он думал, что Ева уйдет от тебя, они подрались и… она погибла? Ты рассматривал такую возможность?

Томас кивнул:

– Миккель не имеет отношения к смерти Евы.

– Уверен?

– На сто процентов. Миккель и я вдвоем были на задании, когда это случилось. – Перегнувшись через поручни, Томас посмотрел, горит ли внизу свет в каюте у Эдуардо, но там было совершенно темно. – Что твоя девушка? Поди, уже замерзла без тебя?

– Симоне пора было домой, – пожимая плечами, сказал Эдуардо. – Вернее, я сказал ей, чтобы она шла домой. Хотел поддержать лучшего друга, – добавил он, широко разведя руками.

– Очень трогательно. Но сейчас лучший друг говорит тебе, что устал, и перед тем как уйти, подбери, пожалуйста, за собой шелуху, которую ты набросал на палубе, – сказал Томас, указывая на россыпь ореховой шелухи у ног Эдуардо.

Эдуардо рассмеялся, подобрал шелуху и выбросил за борт.

– У моего друга все уже в порядке, это слышно по голосу.

Вскоре Эдуардо ушел на свой кеч, а Томас остался на ходовом мостике, глядя на канал, атласно поблескивавший в ночной темноте. Вынув из кармана телефон, он бросил на него прощальный взгляд и, размахнувшись, закинул в воду. Он даже не ожидал, что эта старая «Нокия» столько раз подпрыгнет, танцуя по воде, прежде чем опустится на дно.

48

Берлин, Пренцлауэр-Берг, 2 ноября 1989 года

Утром в начале одиннадцатого Кристоф обнаружил в гостиной последнюю скрытую камеру. Он выдрал ее из штукатурки под потолком, связь оборвалась, и экран монитора у Хауссера сделался черным. Но переполненный яростью Кристоф не заметил микрофона, скрытого в люстре, и Хауссер услышал, как Кристоф клял его, посылая куда подальше. Казалось, что эпизод в арестантской оскорбил Кристофа больше, чем Лену. В последующие дни они почти не разговаривали. Кристоф сказался на службе больным и засел у себя в кабинете, а Лена целыми днями плакала, лежа на диване. Только когда домой возвращалась Рената, они старались как-то изображать нормальные отношения. В результате слова их звучали фальшиво, и Рената спешила как можно скорее спрятаться от них в своей комнате. Но на третий день после нападения, когда Рената легла спать, Кристоф и Лена снова вышли посидеть на черной лестнице под желтой лампочкой, в которой была вмонтирована последняя камера Хауссера. Они пили пиво из одной бутылки и курили одну сигарету на двоих. Сначала оба молчали, а когда заговорили, то делали это так тихо, что Хауссеру пришлось до предела усилить громкость, чтобы услышать их беседу.

– Все, что я наговорила ему, было сказано только для того, чтобы спасти Ренату.

– И ты готова была сделать все, что тогда обещала?

Она опустила глаза:

– Он грозился отнять Ренату, отправить ее в детский дом.

– И ты ему поверила. Как удобно! – Кристоф приложился к бутылке.

– Он приковал меня наручниками. Я была заперта в машине, а Рената оставалась на улице.

– Прости… Только… Ну и скотина же он! Чертова скотина! Я готов убить его после всего, что он с нами проделал.

Она покачала головой:

– Мы должны принять разумное решение. Нам надо бежать.

– Чтобы он остался победителем?

– Как ты не понимаешь – мы уже проиграли. Нам еще повезло, что мы пока на свободе, а не сидим давно в тюрьме.

Он взял ее за руку:

– Вчера я беседовал со Шрёдером. Он говорит, что все рушится, что в службе безопасности уничтожают документы. Они там прекрасно понимают, что у них земля горит под ногами. Многие из верхушки уже сами бежали. Новых дел никто не начинает, аресты не проводятся. Ходят слухи, что они уже начали выпускать заключенных.

– Но… тогда почему такое происходит с нами?

– Это все Хауссер. Его рук дело.

– Но тогда это еще страшнее. Что, если это отразится на Ренате?