Принцесса крови - Дмитрий Агалаков

Молодой герцог умер бы от горя, узнай он, что пробудет в плену у англичан ровно четверть века, и нога его ступит на землю родной Франции, когда ему исполнится сорок девять лет.

Часть третья. Око за око

В 1521 году французский король Франциск Первый посетил Дижон — столицу Бургундии, к тому времени уже присоединенную через династический брак к Франции. По преданию, побывал он и в фамильной усыпальнице герцогов. Именно там монах-картезианец, заботящийся о мире усопших, показал королю изуродованный череп. Лоб его был разрублен, темя снесено. Было очевидно, что тут поработали мечом или топором. «Государь, — сказал монах, — перед вами череп Жана Бесстрашного. Вот через эту дыру англичане и проникли во Францию!

1

Хохот герцога Бургундского разносился по всему дижонскому дворцу. Дрожали витражи в часовнях, вода шла рябью в кувшинах и мисках. Его хохот был слышен и в окрестностях замка. В лесах трепетали олени и тянули головы на раскатистое эхо, птицы не находили себе места, то и дело вспархивая над кронами деревьев, врассыпную бросались кабаньи выводки, и даже волки настороженно рычали и скалили пасти. Но это были дикие звери…

И совсем другое дело — бургундцы. Они ликовали! Те, кто еще помнил события двухлетней давности, когда им пришлось уносить ноги из столицы Франции. Убегать, переодевшись горожанами, прислугой. Прокаженными! Красться тенями по ночным мостовым. Потому что кто не успел убежать, был изрублен на куски врагом и брошен на те самые мостовые — на съедение бродячим псам. А кто был этим врагом? — арманьяки! И вот теперь Господь покарал их!

Потому герцог Бургундский, Жан Бесстрашный, и смеялся. Весело, от души.

— Жак, мой верный Жак! — восклицал он, маленький и кривоногий крепыш, бодро пересекая в ту и другую сторону свои покои. — Разве мог я поверить в такое чудо? — Он поднимал руки, сжимал кулаки и потрясал ими. — Разве мог?! Это — провидение, не иначе! Дракону отсекли голову — раз, и нету! — Говоря это, он захлебывался счастьем. — Жак, Жак!.. Арманьяки, эти чертовы выродки, разбиты под Азенкуром, и теперь я могу отомстить! Каждому из них! Каждому…

Жан Бургундский забыл даже о том, что потерял в этой битве двух родных братьев — герцогов Антуана Брабантского и Филиппа Неверского. Главное — его враги попали в медвежий капкан и там издохли. Слава англичанам! Слава Генриху Пятому!

Герцог остановился так же быстро, как до этого бегал взад и вперед.

— Жак…

Жак де Ба, его телохранитель и палач, поклонился:

— Да, монсеньер?

Жан Бургундский негромко рассмеялся:

— Подумай! Карл Орлеанский у англичан, его брат, герцог Ангулемский, тоже. Там же Бурбон. Несколько щенков-малолеток не в счет. Их можно перетопить одной левой, — он выбросил вперед левую руку и сжал кулак, на пальцах которого приглушенным светом сверкнули перстни. — Остается Бернар Арманьяк, старый волк! Свернем ему шею, и Париж наш! Да что там Париж — Франция будет наша! Король и королева выполнят любое мое требование, не говоря о дофине Луи… Бернар Арманьяк, вот кто нам нужен! Он мне ответит за все — око за око, зуб за зуб!

2

Франция горевала. Беды, подобно вспышкам моровой язвы, сыпались на ее голову. Народ взирал на собственное будущее с унынием. Ослепленные гордыней, в королевстве враждовали два лагеря аристократов. Дрались они не на жизнь, а на смерть. И с поражением арманьяков под Азенкуром эта вражда грозилась стать еще более жестокой. Тем более что король представлял себя то хрупким стеклянным сосудом, то нежным цветком, что, впрочем, было одно и то же. О королевстве он вспоминал от случая к случаю, когда сознание внезапно приходило к нему, но только для того, чтобы не менее внезапно оставить. А вести, приходившие из Англии, пугали. Говорили, что недавняя высадка Генриха на севере и его победоносный марш были только пробой пера грозного и ненасытного завоевателя. И не за горами настоящая война.

В эти дни каждый простой француз спрашивал себя — за что Господь послал им такое наказание?

Но бедам этим не было ни конца, ни края…

Не прошло и двух месяцев после поражения французского рыцарства под Азенкуром, как 18 декабря 1415 года, в возрасте 19 лет, в Париже умер наследник престола, сын Карла Шестого и Изабеллы Баварской — дофин Людовик, герцог Гюйеньский. Мать покойного дофина была безутешна. Его похоронили не выходя за ворота столицы — в соборе Парижской Богоматери. Даже не в фамильной усыпальнице Сен-Дени! В предместья идти не решились — из-за потрясений вековой традицией пренебрегли.

А 5 апреля следующего, 1416 года, в Компьене, в возрасте 18 лет умер другой дофин — Жан, герцог Туренский. Весть поразила двор — на юного Жана возлагались большие надежды! Врачи предположили, что дофин был отравлен. Шептались, что в его смерти замешан сам король! Но почему? Шли упорные слухи, что Жан — сын другого человека. Может быть, Людовика Орлеанского, может быть, кавалера Луи де Буа-Бурдона, или кого-то еще. К тому времени на Карла Шестого нашло просветление, он неожиданно осознал, что в его семье, пока он безумствовал, прибыло. Королева исправно рожала детей, и они назывались перед лицом Господа и всего королевства — принцами крови и наследниками! Король был в гневе. Метал громы и молнии, насколько ему, разбитому и ослабшему, хватало сил. И, как говорили придворные, замышлял месть. Но правда, касающаяся того, кто на самом деле отравил дофина, канула в Лету.

Смерть еще одного сына подорвала здоровье Изабеллы Баварской. Стареющая королева, никогда и ни в чем себе не отказывавшая, будь то плотские утехи или многодневные пиршества, подурнела и ослабла. Ее стала стремительно одолевать тучность…

Новым дофином неожиданно оказался пятнадцатилетний Карл, недоверчивый и боязливый юноша, любивший днями напролет сидеть за книгами. Никому бы и в голову не пришло напророчить ему судьбу короля Франции, всякий указал бы на небольшой удел, где ему суждено было бы вести жизнь принца крови. Тем более, последнего сына мать недолюбливала и в свое время легко отослала его от себя. Вот уже несколько лет Карл жил в герцогстве Анжуйском, при дворе Иоланды Арагонской, королевы четырех королевств, обрученным с ее дочерью — двенадцатилетней принцессой Марией.

От имени короля, вновь впавшего в забытье, Изабелла Баварская потребовала вернуть последнего сына в Париж — ко двору, но неожиданно получила от Иоланды резкое письмо:

«Женщине, которая предпочитает жить с любовниками, ребенок абсолютно не нужен. Не для того я кормила и воспитывала Карла, чтобы он умер под Вашей опекою, как его братья. Тем более, если Вы намерены сделать из него англичанина, как вы сами, или довести до сумасшествия, как его отца. Он останется у меня, а Вы, если осмелитесь, попробуйте его отобрать».