Принцесса крови - Дмитрий Агалаков

Воронье, предвкушавшее добычу, также решило подождать до рассвета…

Едва зашло солнце, англичане, отягощенные добычей, вышли всей громадой на северную дорогу и двинулись в сторону могучего морского форта Па-де-Кале.

…А ночью тысячи факелов стали приближаться к страшному полю. И те редкие волки, что уже пробрались к пиршественному столу — урвать свой кусок, прижав уши, разбежались. К месту битвы под Азенкуром шли крестьяне из всех окрестных сел — мужчины и женщины, старые и молодые. Крестьяне гнали сюда оставшиеся после набега англичан подводы. На то, чтобы поживиться остатками с барского плеча, у крестьян было всего несколько часов. Они снимали с убитых войлочные куртки, штаны и дорогое нижнее белье, пропитанное кровью, а мертвых коней, точно здесь была не битва, а скотобойня, разрубали на части и грузили на телеги.

Когда по полю, сдавленному лесами, потек мглистый рассвет, дело было сделано на славу…

Французскому отряду разведчиков, вернувшемуся к Азенкуру ранним утром 26 октября 1415 года, предстало невиданное зрелище — тысячи голых окостеневших трупов, обезображенных недавней битвой, еще вчера — их боевых товарищей, блистательных воинов. Нынче это были исковерканные тела; всей формой вросшие друг в друга, они холмами устилали поле; перерезанные шеи, пробитые черепа, отрубленные пальцы, вскрытые грудные клетки. Вот когда они воистину походили на моллюсков, извлеченных из своих панцирей!

И воронье, которое слеталось сюда все новыми тучами, истошно каркало, зазывая своих сородичей: «Пир! Пир! Пир!»

Интерлюдия

Гонцы были в Париже через три дня. Арманьяки, составлявшие двор его величества, оказались поражены до глубины души. Многие аристократические семьи разом осиротели. Иные потеряли нескольких близких. Все боялись сообщить страшную новость королю. Тот не так давно пришел в себя и теперь ожидал вестей о победе французского оружия. Карл Шестой Безумный был последним в Париже, кто все еще верил, что рыцари его королевства должны дать отпор завоевателю, отбросить его обратно — за Ла-Манш.

Первый отряд, долетевший до столицы, возглавлял сам Луи де Буа-Бурдон. Он же, после недолгих раздумий, лично вызвался доложить королю о поражении. Кавалер застал монарха, которому в мирное время ежедневно наставлял рога, в состоянии глубочайшей задумчивости. В молодости Карл Шестой любил пляски в обнаженном виде, на роскошных коврах, перед жарко пылающими каминами. Но это осталось в прошлом веке. Тогда его лучшими компаньонами по части забав были брат Людовик, юная жена Изабелла и другие избранные придворные, такие же юные и охочие до сумасшедших карнавалов. Все они с радостью сбрасывали с себя кафтаны. Много вина, возбуждающих зелий. Долгие бессонные ночи. Цветочные венки на головах. Бешеные танцы. Аркадия, да и только! Нынче бы король и не вспомнил об этом, даже если бы захотел. Теперь сорокасемилетний Карл Шестой, больной и несчастный, все чаще одевался теплее, чем стоило бы — в шубы и меховые накидки, как сейчас. Он все боялся за свое драгоценное тело, которое Господь Бог выдул из тончайшего и хрупкого стекла…

— Ваше величество, — встав на одно колено, проговорил Луи де Буа-Бурдон. — Коварные англичане перехитрили нас. Мы были близки к победе, но — увы…

— Говорите же, — остановив взгляд больных глаз на рыцаре, прошептал король.

— Генрих Пятый, будь он проклят, одолел французов. Коннетабль Карл д, Альбре убит, как и многие другие знатные сеньоры. Я даже боюсь перечислять их имена. Мы потеряли больше половины нашей армии и отступили. — Кавалер печально опустил голову. — Если бы только вы были с нами…

— О Господи, — тем же шепотом пробормотал Карл Шестой, в упор глядя на говорившего. — Что вы говорите? О Господи…

— Мы разбиты, государь, — кивком головы подтвердил свои слова де Буа-Бурдон. — Это — полное поражение.

Король привстал со своего кресла, держась за подлокотники дрожащими руками, но распрямиться сил ему не хватило. Новость была подобна удару меча. Он бессильно упал в кресло и стал кутаться в шубу, собирая пальцами мех.

— Низложены и разбиты, — твердил он, зарываясь в шубу, пряча лицо в мех. — Низложены и разбиты, — повторял он одну-единственную фразу, которой звоном разбитого стекла суждено будет остаться в веках, — низложены и разбиты…

Через считанные минуты, не выдержав трагизма обрушившейся на него новости, Карл Шестой в очередной раз впал в безумие. Его можно было пожалеть: с юности он так яростно желал возглавлять своих доблестных французов и бить проклятых англичан, как это делал его отец — Карл Пятый Мудрый, но коварная судьба лишила его этого счастья.

В этот же день, 28 октября, войско Генриха Пятого Ланкастера прибыло в Па-де-Кале. Две недели король Англии праздновал со своими лордами победу, а затем отплыл в Дувр. Пока он бражничал на французском берегу, гонцы первыми пересекли Ла-Манш и разнесли по всей стране радостную весть. Парламент был ошеломлен внезапным триумфом и готовил своему молодому монарху достойную встречу. И когда Генрих ступил на землю родной Англии, он почувствовал, что такое быть победителем на своей родине. От Дувра до Лондона его славили на каждой пяди земли. А уже в Лондоне, на пути из Блэкхита в Сити, для него было устроено помпезное представление — с шутейными деревянными крепостями и сражающимися ратниками на ее стенах и под ними, с прекрасными шатрами и бардами, воспевающими своего владыку, трубачами, пронзительно завывающими, целящими медью в самое небо, тысячами нарядно одетых горожан и даже хором самых прекрасных девственниц Англии из благородных семей, которые пели хвалебную песню, в которой были такие слова: «Добро пожаловать, о Генрих Пятый, король Англии и Франции!»

Молодой Генрих Пятый ехал на белом скакуне, укрытом дорогой попоной. Ланкастер предстал перед своими подданными во всеоружии — в полном боевом доспехе, в ярко-алом плаще. Король-воин, король-победитель. Он был таким, каким носился по полю под Азенкуром, врубаясь в ряды противника, требуя вырезать своих пленных врагов или сжигать их заживо. Все равно, главное — победа.

В этот день Генрих окончательно утвердился в мысли: он будет героем англичан, пока с его беспощадного меча будет капать французская кровь. И возглавляя победоносную армию, он уже грезил о новых походах.

За Генрихом ехало его войско. Тянулся и караван с пленными. В одной из персональных телег, на меховом плаще, лежал высокородный французский принц — Карл Орлеанский. Страшен был для его слуха этот триумф. И мечтал он, глядя в чужое небо, едва сдерживая слезы, только об одном — скорее вырваться на свободу. Но Карл не знал главного: что окажется жертвой политических интриг, которые уже очень скоро (после смерти одних принцев и рождения других по обе стороны Ла-Манша) начнут плести две Короны — английская и французская. Ни за какие деньги не захотят отдавать англичане первого герцога Орлеанского его соотечественникам. Более того, они будут стеречь его долгие годы, оберегать, как зеницу ока.