Ненавистная пара (СИ) - Чередий Галина Валентиновна

— Погоди, — оборвал я его. — Ранила? Первый выжил? Это точно?

— Лор, мне что сказано было, то и передаю, — пожал плечами бейлиф и впился зубами в изрядный шмат мяса, заворчав от удовольствия.

Чем дальше, тем хуже. Хотя вполне логично же. Если Первый выжил, то принял меры по предотвращению похода Летэ к Иральду. Вот дура-баба! Что же она успела наболтать ему в приступе торжества, считая умирающим? Похоже, достаточно для того, чтобы он решил сделать подступы к вотчине Бессмертного непроходимой зоной военных действий. Сообразил, что единственные, к кому она может сунуться за помощью, — это двуликие? Или ошейник разрушился не полностью? Удавить и вернуть назад нельзя, но следить можно? Скорее всего, так и есть. Ведь та Зрящая ссыкуха вывела одержимых прямо на нас, без всяких блужданий вокруг да около.

— Лор, ты бы лег, — окликнул меня Гаррет, и его голос дошел до меня как сквозь толстое одеяло. — На тебя же глядеть тошно — живого места нет.

— Нет, — огрызнулся я… попытался, потому что язык не желал ворочаться.

— Расслабься, прим, я же не та паскуда, что во сне глотку перегрызет.

К сожалению, я осознавал: борьбу с беспамятством проигрываю.

— Тронешь Летэ — я тебя в лохмотья медленно порву, прежде чем ты сдохнешь. Из покойников даже восстану и убью.

— Да сдалась мне твоя баба, не тварь же я распоследняя — чужую истинную тронуть. И рановато ты в покойники собрался, Лор.

Глава 27

Разбудил меня навязчивый запах дыма и жареного мяса, но вот резко глаза заставил распахнуть тихий смех моей пары, закончившийся болезненным ойканьем.

— Прекрати это, Гаррет, — ткнула Летэ в моего бейлифа пальцем, прижимая ладонь левой руки к боку. — Мне же больно смеяться, балбесина ты такая!

— Да что я такого сказал-то смешного? — выпендривался этот кандидат на жесткий мордобой перед ней, выплясывая перед костром какого-то беса в одних штанах. То грудь выпятит, придурок, то мышцы напряжет, поджаривая мясо, которое, между прочим, добыл я.

Я еще даже не шевельнулся, щурясь от яркого солнца, что пронизывало растрепанные волосы Летэ, сиявшие краснотой, демонстрируя, что ее первоначальный цвет волос почти восстановился, а она повернула ко мне лицо, будто притянутая моим взглядом. Улыбка, адресованная другому, стала угасать и почти сошла на нет, но вдруг вспыхнула снова, переродившись каким-то непостижимым образом, что стало понятно: это только мне, для меня. «Лор», — произнесла она одними губами, но я услышал, даже нет, ощутил всей воображаемой новой кожей своей души это как касание тепла, как интимную ласку, и нутро сжалось и затрепетало, пугая и словно подбрасывая над землей, лишая меня опоры интенсивностью этих чувств. Исчез Гаррет, трещавший что-то, пропало солнце, река, воздух, небо, весь мир с его проблемами, угрозами, тяжким прошлым и мрачным будущим, осталась только она, моя истинная, и отчего-то я точно знал, что происходящее сейчас обоюдно.

— О, прим проснулся-таки! — испохабил момент Гаррет, хотя кто знает, может, наоборот, спас меня, потому что состоянию, что пережил только что, у меня не было названия, как и уверенности: испытай такое однажды — и не будешь уже знать, как существовать без такого дальше. — Готов перекусить?

Зыркнув в его прямо-таки пышущую здоровьем смазливую рожу, я представил, каким потрепанным и измордованным сейчас, должно быть, выгляжу, и настроение стало хуже некуда.

— Не хочу я есть, — огрызнулся, мазнув глазами по Летэ. — Пойду отолью, а вы готовьтесь выходить уже.

Шел и злился. Злился, сам не пойму почему. Да хрен там, не знаю! Еще как знаю. Это опять память подванивать стала, напоминая о неделях удушливой ревности и извечном вкусе желчи во рту от мыслей, может ли Летэ хотеть кого-то…

— Лор! — окликнула меня причина моего дурного настроя, едва зашел под деревья. — Ну ты и несешься, еле поспеваю за тобой.

— Привыкай, нам плестись как-то не с руки, — буркнул через плечо, облегчаясь.

— Бесишься? — прямо спросила она.

Я оскалился, скрипнул зубами, пару раз сглотнул и ответил честно:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Еще как.

— Напрасно.

И все. Развернулась и ушла, а меня вот так раз — и внезапно попустило.

Умывшись и вернувшись, я застал ее уплетающей мясо, в то время как мой бейлиф собирал барахло. Все так же без рубашки. Кобелина. Молча Летэ кивнула мне на место рядом с собой и сунула палочку с поджаренными кусочками.

— Куда поведешь нас? — спросила бывшая Зрящая, глядя пристально, как я принялся покорно набивать брюхо едой, от которой только что отказался, будто обиженная девка.

Я глянул на гревшего уши Гаррета и поднял вопросительно бровь, но он замотал головой, давая понять, что ни о чем не проболтался моей паре, оставив «веселую» обязанность преподносить поганые вести исключительно мне.

— Кое-что поменялось, дорогая, — со вздохом начал я. — Нам теперь прямого хода нет к… — я еще покосился на бейлифа, не уверенный пока, что тому стоит знать все, — к твоей цели.

— Почему?

Потому что ты, любимая, чересчур болтливая бестолочь. Потому что язык всегда лучше держать за зубами, умница ты моя сильно пронырливая и сообразительная. Потому что и мертвому врагу нельзя вываливать свои планы о том, как расхреначишь все его гадкие замыслы, как бы ни хотелось позлорадствовать, иначе он вот возьмет и тебе назло восстанет из мертвых… Но ничего из этого я вслух не скажу, потому что только полный кретин, намеренный член на ближайшие годы узлом завязать, ляпнет такое своей женщине.

— Между землями двуликих и людьми теперь война. Расскажи ей все! — коварно перекинул я все на Гаррета. Вот теперь пусть плохой-плохой гонец Гаррет вызывает на себя гнев моей пары, а я, хороший-хороший Лор, стану тем, кто утешит, ни за что не осудит, вот ни единым словечком и взглядом, и будет сил не жалеючи искать выход вместе с ней.

— Что?! Он жив?! — взвилась и заорала Летэ, когда мой бейлиф дошел до новости о чудесном для нас воскрешении Первого. — Что городишь? Быть того не может!

И даже кулаки сжала, словно готова была врезать ему от души. Так тебе и надо, выпендрежник. Нечего было перед моей женщиной голым торсом сверкать без синяков, когда я сам сейчас весь живописный.

— Лор, что же нам делать? — обратилась моя пара ко мне, взглянув с отчаянием.

Да, вот так и надо. Взирай на меня одного, будто я солнце твоего мира и во мне решение всех твоих проблем.

— Первым делом мы пойдем и найдем себе мага-отступника, детка, — ответил, ухмыляясь самодовольно про себя. — Есть у меня с давних времен один на примете.

— Ты нашел мага-отступника? И никому не сообщил? — изумилась Летэ.

Нет, представь себе. Мне-то он сначала был нужен для совсем не благих, сугубо эгоистичных целей, чтобы поводочек от твоего ошейника в свои лапы заграбастать, так что сдавать его Страже было не с руки. Ну а потом… потом мне стало глубоко насрать на всех магов, хоть с какой они стороны, Стражу и тебя. Ладно, теперь-то понятно, что невозможно сделать то, что невозможно в принципе, то есть перестать чувствовать к своей истинной хоть что-то.

— Не сообщил. Я тогда уже был не на службе, — не моргнув глазом, соврал я. — Так что не обязан.

— Сколько лет ты знаешь о нем?

Десять уже как. И что за допрос?

— Несколько.

— А когда видел в последний раз? — прищурилась бывшая Зрящая. Подозреваешь меня в чем-то, дорогая? Правильно, твое чутье тут работает безупречно.

— Эм… ну примерно тогда же, — уклончиво пробурчал я.

— А с чего взял, что мы сможем найти его? Их же постоянно выслеживают, и оставаться на одном месте такому магу опасно. И вообще, почему думаешь, что он нам помогать станет? И, собственно, чем? — Летэ и тысяча ее вопросов. — Спалит на месте — и весь разговор. Какие у тебя гарантии?

Например, такие, что именно я нашел ему укромный уголок для существования — безбедного, спокойного и далеко не голодного — в пограничье между двумя стаями двуликих, и он мне по гроб жизни этим обязан и будет полным идиотом, если взял и ушел оттуда. Ах, да, еще мелочь. Я взял с него клятву на его же крови, что мне он вреда никогда не причинит и сделает что скажу и когда скажу за то, что как раз я никогда и никому не скажу, где он прячется.