Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

Могло и обойтись, конечно. Повестка была объявлена расплывчатая, «О некоторых вопросах внутрипартийной работы и задачах текущего момента». Поговорят о хозяйственных и внешнеполитических итогах года, планах на будущее, получат подобающую «накачку», а кто и награды, проголосуют по проектам резолюций «в общем» и «в целом», да и разъедутся до следующего раза.

В конце концов, если по-прежнему набивается людей полный зал и в буфете не протолкнуться, значит — живем пока. Знакомых лиц с прошлого сборища почти не убавилось…

Первое заседание пошло вполне рутинно. Было в докладе генсека об итогах и задачах, о героической борьбе испанского народа, о дальнейшем росте авторитета Страны Советов на международной арене, о крепнущем день ото дня единстве нерушимого блока коммунистов и беспартийных…

К главному Сталин перешел неожиданно, как он любил и умел делать. Отпив глоток воды, ровным, почти скучающим голосом сообщил, что наряду с очевидными успехами имелись и серьезные недостатки. В том числе, в минувшем году далеко не на высоте своей задачи оказался НКВД. Чрезмерно увлекся поисками врагов народа и заговорщиков, причем совсем не там, где следовало. «Наметки заговора среди высших военных безусловно были, дело Тухачевского и его камарильи это неопровержимо подтвердило, но в дальнейшем наши славные органы пошли явно не туда. Нет ничего проще продолжать охоту на заговорщиков, не работая по-настоящему, а роясь в личных делах и выискивая, кто с кем когда вместе служил, на охоту ездил, на одних курсах учился или рекомендацию в партию давал и получал. Так всех здесь присутствующих можно посадить, и меня в том числе, потому что я тоже со всеми осужденными за ручку здоровался, а многих хвалил и на повышение выдвигал. За такие вот непартийные, неквалифицированные, глупые, объективно вредные методы работы мы сочли нужным отправить товарища Ежова в длительный отпуск. Пусть отдохнет, подлечится, а уже по итогам лечения рассмотрим, как его в дальнейшем использовать. Может быть, там, где ему не придется решать судьбы людей, а иметь дело с менее одушевленными предметами. На должность врио[38] есть мнение назначить товарища Заковского, ранее работавшего первым заместителем товарища Ежова, но по роду занятий к ошибкам последнего отношения не имеющего. Все знают товарища Заковского? Встаньте, пожалуйста…»

Заковский встал с кресла в средних рядах зала.

— Пройдите сюда, к трибуне. Скажите, как вы относитесь к нашему предложению, как думаете реорганизовать работу?

Заковский, звучным голосом, массивной фигурой и значительным лицом выгодно отличающийся от непристойно плюгавого Ежова, в четкой двухминутной речи доложил, что понимает всю тяжесть и сложность ложащихся на его плечи задач, но приложит все силы для укрепления безопасности рабоче-крестьянской державы, охраны порядка, а также прав и законных интересов граждан. В ближайшее время эти давно назревшие вопросы будут, безусловно, подняты на должную высоту.

— Хорошо, товарищ Заковский. Мы очень на вас надеемся. Только зря вы не сказали, что еще одна важнейшая задача — принять незамедлительные меры к устранению ранее совершенных ошибок и несправедливостей и недопущению их впредь…

— Так точно, товарищ Сталин! Это настолько очевидно, что я просто не стал отнимать время у товарищей…

— Хорошо, что вы это понимаете. Присаживайтесь, — указал ему на заведомо пустовавший стул в президиуме.

Все это время среди присутствующих происходило почти незаметное шевеление, перешептывание, шуршание страниц блокнотов, что в стенограммах обозначается пометкой «оживление в зале». По судьбоносности случившееся вполне можно сравнить с введением НЭПа или публикацией статьи Сталина «Головокружение от успехов».

Если все случившееся и сказанное — всерьез, то последствия, в том числе и для членов ЦК, нетрудно осознать. Каждый понял главное, то, что завтра же разнесется по стране, от Минска до Владивостока, минуя и опережая официальные каналы: «Сажать больше не будут, а кто сидит — выпустят!»

Как всегда неожиданный, но долгожданный ход вождя! Хотя, может быть, тут же начнут сажать других, как это было в тридцать шестом, после устранения Ягоды.

Переждав реакцию товарищей, Сталин столь же сдержанно объявил о «переходе на другую работу» наркома обороны Ворошилова, отчего «оживление» усилилось неимоверно. Вплоть до стихийных выкриков «Правильно», «Давно пора» или редких «За что?».

— «За что?» — неправильная постановка вопроса, — тут же отреагировал вождь. — Каждый человек рано или поздно достигает в должности своего потолка. И уже не может работать так же продуктивно, как прежде. Ему нужно дать возможность испытать себя на новой работе. В этом суть большевистской кадровой политики. Товарищ Ворошилов руководил Красной Армией тринадцать лет. При нем она стала одной из лучших армий мира. Вскоре мы предложим ему не менее важный пост, где он сможет раскрыть и другие свои способности.

Зал затих, а те, кто допустил несдержанность, начали смущенно, а чаще испуганно оглядываться.

И, наконец, в завершение своего доклада Сталин, как о совсем малозначительном деле, сообщил о назначении члена ЦК наркома Шестакова Григория Петровича первым заместителем председателя Совнаркома и предложил избрать его секретарем ЦК. Участники Пленума кандидата знали, личных врагов у него по роду деятельности не было, потому вопрос проскочил как дежурный, малозначительный на фоне предыдущих, сенсационных.

А все ведь было совсем наоборот, только мало кто успел это понять. В чем и заключалось аппаратное мастерство Сталина. В двадцать втором году даже такие волки, зубры и изощренные политики, как Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, не сообразили, что при желании и умении можно совершить, заняв никому не интересный, чисто технический пост партийного генсека.

…Шестаков-Шульгин вышел на работу на следующее утро после завершения Пленума, удивительно короткого по тогдашним партийным меркам. Иные длились по неделе, по две. Со смешанным чувством удовлетворения и тоски осмотрелся в новом кабинете, расположенном на том же этаже, что и сталинский, только в другом его крыле.

Кабинет был неплох, вдвое просторнее предыдущего и обставлен как положено. Шестакову наверняка должен был понравиться, а вот Сашке — совсем нет. Прежде всего — территориально. Сердцевина «осиного гнезда». Масса рубежей охраны, сотни посторонних, наверняка враждебных глаз вокруг. Бесконтрольно не войдешь и не выйдешь.

Правда, по должности полагался и еще один, секретарский, в здании ЦК на Старой площади. Там можно будет чувствовать себя посвободнее, да и, курсируя между ними, получаешь дополнительные степени свободы. Но это видно будет, присмотримся. А вообще, с тактической точки зрения, расположение старого шестаковского наркомата в Кривоколенном и личных апартаментов в нем выглядело куда предпочтительнее. Как оттуда легко было по веревке уйти в проходные дворы! Отсюда не уйдешь. Впрочем, как посмотреть.

Тут и Лихарев объявился. Он здесь размещался совсем неподалеку, сразу между первой приемной Сталина, комнатами Особого сектора, где властвовал Поскребышев, и узлом связи.

Осмотрел все, пребывая в образе хозяйственника и канцеляриста сразу, проверил, работают ли телефоны, на месте ли положенные зампреду предметы номенклатурного ассортимента. И только после этого, уже на правах равного, присел на край стола для совещаний. Закурил, протянув коробку и Шульгину.

— Что ж, Григорий Петрович, пока вроде все получилось. Поздравляю. Только не смотрите на меня так вот. Не стоит. Я понимаю — кто теперь вы и кто я. Субординацию соблюдать будем, но только там, — показал рукой в сторону тамбура с двумя высокими дверями, снаружи обитыми кожей и толстым слоем звукоизолирующего войлока. — А здесь прослушки нет, это уж я отвечаю. Кроме как на меня, вам в этом здании полагаться не на кого. Позже я вам общий расклад обрисую. Штат тоже вместе подбирать будем, начиная с секретарши. Если в старом наркомате люди, которым вы доверяете, остались, забирайте сюда. Полностью ваша компетенция. Сегодня-завтра с помощью Заковского всю охрану сменим: ежовцы тут ни к чему. Вот этот телефончик и кнопка звонка в мой кабинет ведут, всегда к вашим услугам. С Поскребышевым, пока поближе не познакомитесь, откровенничать не советую. Да и потом тоже… А пока вот что еще скажу: в первое время вам очень трудно придется. Абсолютно все члены ПБ, кроме, может, Микояна и Андреева, вас сейчас своим врагом считают. Зампреды Совнаркома, само собой, тоже. В ЦК очень настороженно отнесутся.

Там ведь тоже аппарат наполовину ежовский[39], остальные запуганы до невозможности. Так что недели две по преимуществу молчите, слушайте, присматривайтесь. Иосиф Виссарионович вам все, что сочтет нужным, растолкует. С ним тоже больше кивайте и полное согласие изображайте. Не зря мы такую интригу провернули, чтобы с первых же шагов все испортить…