Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

— Не будет никакой конкретики. Ты со своими здешними друзьями и будущими помощниками встречался, много ты им по делу сказал? Вот и я. Будь в готовности, знай, что происходящее вокруг в большинстве случаев является совсем не тем, чем кажется. Поступай, как считаешь нужным, исходя из вышесказанного. Или никак не поступай, это равноценно. Я тебе смогу оказывать поддержку в рамках моих земных возможностей или — в тех, на какие расщедрится «Верховное командование».

Обилие военной терминологии в речи собеседника Шульгин соотнес с тем, что какое-то время Юрий служил в гвардии, имел капитанский чин, что весьма немало, и, как всякий отставник, любил своим прошлым щеголять к месту и не к месту.

— Ты на Валгаллу успешно сходил? — осведомился тот, словно бы между делом.

— Мне кажется — да. Тоже ты организовал?

— Способствовал, — не стал распространяться Юрий.

— Без СПВ, без прочей техники?

— Техника — не более чем декоративное оформление, призванное сохранить у аборигенов душевный комфорт. Раньше модно было оперировать магическими заклинаниями, теперь народ предпочитает, чтобы крутились шестеренки, светились лампы, остро и волнующе пахло озоном… Но мы ведь вышли из этого возраста?

— Резонно, — не мог не согласиться Сашка, хотя интонация собеседника слегка царапнула. Подумаешь, строит из себя высшее существо очередная шестерка.

— Ты теперь, если нужно, можешь ходить в свой Форт, как в соседнюю забегаловку…

— Вопреки воле тех, кто меня играет? Контроверза[37] твоих… руководителей или новое, с взаимного согласия, правило?

— Думаю, второе. Попытка подравнять шансы.

— Здорово, — восхитился Сашка. — Никак только не могу понять, какой во всем происходящем смысл. Сначала форзейлям потребовалось выбить из реальности аггров. Потом сами форзейли решили свернуть собственную программу, устами Антона сообщили нам, что мы можем жить и действовать по собственному усмотрению. Как мы догадались, Игроки решили вместо двух соперничающих группировок оставить одну — нашу. И, якобы не вмешиваясь, понаблюдать, куда кривая вывезет. Но, видимо, не утерпели, начали дергать за ниточки, заставляя то одного из нас, то другого совершать некие действия, ведущие уже совершенно непонятно к какой цели. Все смешалось в доме Облонских.

Антон, время от времени появляясь, как чертик из коробки, то пытается продолжать свою прежнюю линию, то подталкивает кого-то из нас, меня в данном случае, работать по аггрианской программе… Ведь расчет на то, что я тремя годами раньше сумею сделать именно то, что пытался совершить Андрей в личине Сталина? Держателям снова потребовался великий и могучий Советский Союз в качестве единственного гегемона земной истории? Так?

— Не так. Во-первых, ты сейчас оперировал фактами из очень далекого будущего, причем не безусловного, а лично твоего. Все, о чем ты только что сказал, для меня бессмысленно и бесполезно. Концепция Игры настолько сложна и непредставима для простого смертного, даже обладающего твоими способностями, что может сама менять свои правила, и тогда Игроки должны вовремя это заметить, догадаться, что и как изменилось… Кто успеет первым — получит преимущество.

— Хитро придумано. А главное — зачем?

— Наверное, затем же, зачем люди устраивают чемпионаты мира, хоть по шахматам, хоть по бриджу или го. Выявить сильнейшего, доставить удовольствие болельщикам, заработать деньги, а главное — постараться добыть новое знание. О себе, о законах той же игры. Или — создать его… Привнести в мир некие новые сущности.

— Ну да, ну да. Понимаю. И, значит, один из Игроков начал разыгрывать меня втемную, посредством Антона, Лихарева, одной из Сильвий или всех сразу, а второй, через тебя, решил меня предупредить, чтобы добавить здоровой увлекательности. Или же — усилить элемент непредсказуемости. Что-то подобное уже случалось, не так ли?

— Да это постоянно случается. Не думай, что сделал эпохальное открытие.

— А партнер знает, что я теперь знаю и так далее?

— Вот это неизвестно. Можно предположить, что нет. Иначе в чем смысл?

— Вот и я говорю. Для меня — никакого. А уйти я могу? Прямо сейчас. «Домой» или на Валгаллу. И с концами…

— Можешь. Твоя свобода воли абсолютна. Но при этом ты ведь все равно будешь думать: «А что, если это не более чем очередной ход?» И будешь прав, потому что из Игры выйти нельзя, даже через смерть. Ты попробовал таким способом сбежать из Ниневии, и что?

— Как же. Станислав Ежи Лец: «Допустим, пробьешь ты головой стенку — и что будешь делать в соседней камере?»

— Слава богу, понял. Потому прими наш взаимнополезный разговор к сведению и поступай, как хочешь, я, как договорились, пойду. Отдыхать. Найти меня можно по телефону, да и так заходи, запросто…

Он назвал номер и адрес.

— Теперь в твоем распоряжении все ресурсы Валгаллы и вашего Форта. За одним исключением — канал перехода жестко фиксирован. Отсюда туда и обратно. Географически, в пределах Земли, — без ограничений, по времени — только на этой линии, возвращение не раньше момента отправления…

— Тюрьма, значит…

— Но довольно просторная и комфортабельная…

— А как же насчет «домой»? Ты же сказал…

— Не отказываюсь. Иди. Сольешься с оригиналом. Но без возврата. Шестаков останется «о натюрель». И реальность тоже.

— Сволочи вы все. Черт с вами, подзадержусь, при условии, что право бросить карты в любой момент остается за мной…

— Это мы уже оговорили. Как только захочешь. Но чтобы застраховать тебя от эмоционального срыва, формула сработает только со второго раза и с интервалом, достаточным для здравого размышления. Приемлемо?

— Пожалуй. Поиграем, пока ресурса хватит…

Глава десятая

Очередные перестановки на вершинах советской власти никого особенно не удивили. Ни в стране, ни за ее рубежами. Слишком долго продолжалась в государстве рабочих и крестьян кадровая чехарда на всех уровнях, чтобы всерьез задаваться вопросом о причинах того или иного взлета и падения.

«Так нужно», «Партии виднее», «Не оправдал доверия» — вот и весь сказ. Вчера читали восхваления в газетах в адрес одного «верного ленинца», завтра несли на демонстрациях портреты уже другого, не менее верного, но на повседневной жизни рядовых трудящихся эти перемены отражались в исчезающе малой степени.

Другое дело — «Ближний круг», члены Политбюро, секретари ЦК, наркомы и их заместители. Здесь византийские игрища составляли суть и смысл существования, часто — саму возможность выживания, в нынешнем номенклатурном качестве или физическую. Оттого зачастую работа сама по себе имела третьестепенное значение. Куда важнее было умение правильно просчитать нынешний расклад сил и авторитетов «в верхах», оценить прочность господствующей или вероятность только намечающейся «линии», сиюминутное настроение хозяина. Судьбы важнейших государственных проектов или внешнеполитических доктрин зависели всего лишь от того, кто из приближенных успел доложить свое предложение первым, да еще и попасть «в масть» идеям, смутно бродящим в загадочно устроенном мозгу Хозяина.

Со всеми этими обычаями кремлевского двора Шестаков был достаточно знаком и, будучи человеком здравомыслящим и осторожным, никогда по своей воле к карьерным рывкам не стремился. В прежнем качестве постарался бы отвертеться, пусть и пойдя поперек высочайшей воли. Иногда такие попытки проходили, бывало, что и с неожиданной пользой для кандидата в «выдвиженцы».

Впрочем, «прежний» не получил бы сам по себе такого предложения, без случая с чекистами, поддержки Лихарева, подготовленного Антоном меморандума и психологической атаки Шульгина. Сашке же, после событий последних дней, кроме всего прочего, хотелось помериться силами с достойным противником.

Умел он достойно себя проявить на уровне Врангеля, Колчака, Слащева, так что ему Молотов да Каганович с Микояном? Товарищи, бесспорно, поднаторевшие в кремлевских интригах, так ведь малообразованные, вдобавок ничего не знающие о реальных закономерностях своей собственной жизни и истории.

На экстренно собранный январский Пленум ЦК ВКП(б) большинство его членов съезжались и слетались с теми же точно чувствами, с какими всего две недели назад влачил свою участь сам Шестаков. Времена для всех прочих казались прежними, до ужаса непредсказуемыми. Уезжая из дома или служебного кабинета, никто, включая всесильных членов Политбюро, даже ближайших из ближних, вернейших из верных, не мог быть уверен, что вернется в том же качестве, вернется вообще. Если за четыре года расстреляно и посажено две трети делегатов последнего Съезда и половина членов Политбюро, о чем можно говорить?

Могло и обойтись, конечно. Повестка была объявлена расплывчатая, «О некоторых вопросах внутрипартийной работы и задачах текущего момента». Поговорят о хозяйственных и внешнеполитических итогах года, планах на будущее, получат подобающую «накачку», а кто и награды, проголосуют по проектам резолюций «в общем» и «в целом», да и разъедутся до следующего раза.